Лана тем временем принесла чай и села в маленькое креслице, поджав тоненькие ножки. Представляю, что о ней могли говорить, скажем, сепаратисты, которые выступали за создание в городе гетто для порождений дикой магии.
– Каким он был? – спросил я.
– Нормальным, – отхлебнув чаю, отозвался Рэй. – Обычный мужик, всегда здоровался. Торговал своими запчастями. Что ещё сказать?
– Давно тут у него магазинчик?
– Да кто его знает? Никогда не интересовался. Мы, когда приехали, он уже тут был. Помню, первый раз увидал нас с Ланой и подарил ей какую-то старинную штуку. Туда вставляешь пластину с плёнкой, и она играет музыку.
Старьёвщик подарил девочке-нелюдю древний кассетный плеер. Интересно, чем обусловлен такой выбор?
– Лана эту штуку из рук не выпускала, всё слушала, слушала… – продолжал Рэй.
– И… Вы никогда не замечали за ним…
– Нет! – рявкнул он вдруг. – Всё это – ерунда. Не мог он из-за эффекта. Не было у него никогда такого, правильно вам сказали: он магии боялся, стороной обходил. Да и Лана бы почувствовала, если бы что-то было.
– Лана?
– Ну да, – он снова отхлебнул чай и помешал ложечкой, косясь на дочь. – Они же, то бишь, пиксты, дикую магию чувствуют. А Лана здесь не чувствовала. Периодически бывало – когда Лео что-нибудь приносили… Артефакты или ещё какую ерунду. Она так и говорила, мол, опять что-то дикое витает… А сейчас не было.
– Ага, значит всё-таки он имел дело с артефактами!
– Не радуйтесь так, – буркнул Рэй. – Если вещь больно любопытная была, он её покупал, но тут же вызывал службы и ерунду эту сдавал.
– Кому сдавал? – спросил я.
– Кто его знает, ликвидаторам, наверно, – пожал плечами Рэй. – Приезжали, нечасто, но приезжали. А после Лана говорила, что магии стало меньше.
Я чуть не поперхнулся чаем. Любопытная схема: старьёвщик скупает артефакты, отдавая свои кровные, а потом вызывает Ликвидаторов и передаёт им опасный объект бесплатно. Прямо-таки идеальный законопослушный гражданин. Если бы не одно «но»: он серьёзно подставляет своих клиентов, потому как полиция быстренько начнёт выяснять, кто принёс артефакт и где его нашёл. Так можно заработать не самую лучшую репутацию. С другой стороны, напротив, к нему ходили, потому что знали: Лео не обманет и не продаст тебе железо, которое рванёт магией, стоит воткнуть его в розетку…
Я задумался. Быть может, на этот раз Лео просто не успел вызвать службы, чтобы сдать опасную игрушку? Жаль, у него уже не спросить.
Мы поговорили с Рэем ещё немного, я черкнул пару характеристик про Лео. По словам Рэя выходило, что старьёвщик был едва ли не набожным и вряд ли мог сотворить такое специально.
А ещё узнал несколько подробностей о жизни самого Рэя: оказывается, пиксту он нашёл на вокзале. Как она туда попала, никто не знал, найти её семью службам не удалось, и Рэй прошёл все круги бюрократического ада, чтобы удочерить девочку и поставить на учёт. Никакой магией она не владела, эффектами не обладала, единственное, что было любопытным: в ней всё же была людская кровь. Всё время нашего разговора она не сводила с меня тёмных, как блестящие пуговицы, глазок, раскрытых так, будто она впервые видела человека. Я улыбнулся ей, она в смущении закрыла личико руками. Рэй расплылся в улыбке и вздохнул.
– Ей скучно со мной, – сказал он. – Почти не выходит из дома. Зато безопасно.
– Может, вам перебраться ближе к центру? Там тоже не так много пикстов, но расистских настроений куда меньше, – сказал я невесть зачем.
Рэй внимательно посмотрел на меня, а после паузы сказал:
– Мистер Мерри, мы можем привыкнуть только к тем, кто похож на нас. Остальные так и останутся нелюдью. И убежать от этого не получится, как бы ни старалось правительство. Нельзя отформатировать человечность, нельзя заставить уважать или любить кого-то. Может, однажды всё изменится, и мы начнём улыбаться друг другу не из-за того, что боимся наказания, а потому что действительно принимаем тех, кто не похож на нас.
– Вы ведь так и делаете. И многие другие тоже.
– Но большинство – нет, – улыбнулся Рэй. – Поэтому нет, мы не побежим. Здесь к нам уже привыкли. Я не знаю, что будет там, в центре.
– Ради спокойствия вашего ребенка, может, стоит попробовать?
– У вас нет детей, не так ли?
Я покачал головой.
– Тогда вы не поймёте.
Я пожал плечами.
– Ещё будете? – спросил он, кивнув на пустую кружку.
– Нет, благодарю. Нужно ещё кое-куда заглянуть, пока не стемнело, – отозвался я. – В офисе заждались.
– Ну и работка у вас.
А эта фраза будет второй по популярности в моём рейтинге.
– Какая есть.
Меня вдруг осенила одна мысль.
– Скажите, Рэй, а вы не будете против, если я напишу о вас с Ланой? Расскажу вашу историю? Многим читателям она бы пришлась по душе.
Глаза у него округлились. Мне на мгновение показалось, что сейчас он встанет и действительно выбросит меня в окно.
– Если вы это сделаете, я вас убью, – совершенно спокойно сказал он. И мне почему-то показалось, что он не шутит.
– Эм… Хорошо, если вы против, то, разумеется, никаких репортажей. Но… Почему? Я могу преподнести это так, что возле вашего дома соберётся восторженная толпа, а вы станете героем. И вашей дочери больше не придётся сидеть взаперти, боясь пройтись по улице…
– И один из этой толпы окажется сепаратистом, который захочет…
Рэй бросил взгляд на Лану, которая отвлеклась на коммуникатор.
– Не устраивайте нам проблем, мистер Мерри. С меня и Ланы достаточно внимания. Я согласился с вами поговорить только потому, что вы хотели написать правду про хорошего человека, потому что в принципе пришли, в отличие от ваших коллег, которые просто написали то, чего даже не понимают.
Мы молча посмотрели друг на друга. Я не знал, что ответить, поэтому просто протянул ему руку.
– Всегда казалось, что репортёры, они как… Зубастые волки, – усмехнулся Рэй, ответив на рукопожатие. – Рыщут в поисках горячей новости, а как вцепятся, так и не отпустят. И всё равно, что там у человека за душой.
– Отчасти, так оно и есть, – отозвался я. – Иначе мы не смогли бы работать. Порой приходится выбирать между моралью и хорошими рейтингами.
– Что чаще всего выбираете вы?
Я усмехнулся.
– Думаю, что пока не определился. Рейтинги – это просмотры. Это то количество глаз, которое прочитало мою историю. А если эта история способна изменить мир в лучшую сторону, разве не здорово, если её посмотрит как можно больше народу? Может, в таких случаях и стоит положить на алтарь свои принципы и мораль? Чтобы сделать мир лучше?
– Даже если при этом вы испорите жизнь одному человеку?
– Вот поэтому и не определился, – отозвался я. – Помните задачку с вагонеткой? Как бы поступили вы?
Рэй улыбнулся.
– Понятия не имею.
Когда я вышел из подъезда, обеденное время уже закончилось. Рабочие всё ещё копались в завалах. Зевак уже не было, как и ищеек. Хотя вполне вероятно, что Джина с ее уродливым другом могут таращиться на меня из-за угла.
У меня оставалось ещё два адреса, по которым меня совсем не ждали: нужно было выяснить про двух других бедолаг, пострадавших от эффектов. К тому же мне в голову закралась мысль связаться с Ликвидаторами и запросить информацию по отданным Лео артефактам. Как минимум, любопытно, как это всё происходило и что приносили ему на сбыт. Как максимум… Что бы там ни говорил о Леоне Рэй, я уже давно вышел из того возраста, когда искренне веришь в любовь, дружбу и человеческую добропорядочность. Я не отрицаю их существование как неисправимый романтик, но как репортёр могу уверенно сказать: люди выдумали их, чтобы положить что-нибудь на вторую чашу весов хотя бы для вида. На первой всегда были деньги. И что-то мне подсказывало, что артефакты у Лео забирали совсем не Ликвидаторы.
5
Когда мир столкнулся с Коллапсом, он фактически распался на части. Уцелеть удалось примерно одной пятой человечества – ещё немного, говорят учёные, и нас как вид было бы не спасти. Говорят, что часто, избежав страшной и мучительной смерти, человек переосмысляет свою жизнь и круто её меняет – отказывается от вредных привычек, начинает бегать по утрам и вступает в организацию по защите тигров. Кто-то даже женится и заводит детей.
Но, даже побывав на краю тотальной катастрофы, едва не уничтожившей человечество как вид, мир не отказался от бюрократии. Да, на какое-то время (десяток лет) беготня с бумажками, говорят, исчезла из жизни – просто потому что бумагу не производили. Однако прогресс, как известно, шагает вперёд, только когда его пинают под зад. Чиновникам были нужны отчеты. И учёные сделали все, чтобы заменить привычную бумагу, например, на голограммы и полимеры. От бумаги – одно название, никаких деревьев, по факту – тончайшие листки из химии. Наличие всемирной Сети не отменило необходимость передавать на физических носителях запросы, заверенные подписью и печатью. Ну не глупо ли?
Мне нужен был ответ от Ликвидаторов. Пока я шёл до ближайшей остановки, успел свалить бумажную волокиту на Хитер. Правда, справедливости ради отправил ей нужные вопросы, это всё-таки моё расследование.
Одной печалью стало меньше. Теперь я мысленно метался, решая, куда поехать дальше. Трое пострадавших. Один в тюрьме, другой – в психушке, третий – в могиле. Не особо разговорчивая компания. Можно было попросить официальную встречу с заключённым, но при условии, что он сам согласится говорить. Это означало очередные запросы, на которые мне при нынешних отношениях с полицией могли ответить в лучшем случае через месяц и далеко не факт, что положительно. Толку идти в лечебницу не было. Разве что, прикинувшись дальним родственником, поинтересоваться здоровьем Лео, но и это бы мне ничего не дало: уже везде написали, что магия разрушила какие-то там нервные окончания, и Лео теперь вообще не осознаёт ни мира, ни себя.
Про третьего и говорить нечего. В дороге я уже успел найти некие не самые значимые подробности: парень, тридцать четыре года, скончался ещё до приезда врачей от энергопередоза. Такое случалось, если эффект заполнял целиком и не находил выхода. Случалось даже с теми, кто был рождён с магией: в один прекрасный момент человек просто не мог её использовать, а она накапливалась и разрушала организм. Прежде всего – сознание. Люди кончали с собой, убивали близких, иногда просто умирали, как при синдроме внезапной смерти, а иногда магии становилось так много, что она точно взрывалась внутри, расходилась волнами, уничтожая носителя. Тут уж кому как повезет. Подробностей, как именно парнишка схватил энергетическую передозировку, не было – полиция редко о таком распространяется…
Впрочем… Я на мгновение задумался. Ведь говорят же! Рассказывают, не скрывая, если случай, скажем так, будничный. А если молчат, значит, всё не так просто. Куда ехать, я решил сразу же. Ларри скинул мне район, где всё произошло, и примерный квартал. Придётся побродить по округе, поспрашивать народ. Но в этом и заключается моя работа.
Аттава-сквер был ближе всего к центру. Я домчался до университета, оттуда прошёл пешком ещё пару кварталов и оказался на месте.
Серые, практически бесцветные улочки с одинаковыми невысокими домами походили одна на другую. Однако надо отдать должное местным, которые старательно украшали дворы всякой чепухой и даже пытались высаживать цветы на скудные клочки не закатанной в бетон и асфальт земли.
В одном из дворов раскинулось кладбище старых игрушек: уродливые, потемневшие от времени куклы и облезлые плюшевые звери, прикрученные проволокой к заборам, не вызывали ничего, кроме ужаса и отвращения. Некоторые, кажется, и вовсе были из Доколлапсовой эпохи.
Я отчасти понимал тех, кто принимал это за красоту – давным-давно целая плеяда творцов упивалась описаниями разлагающихся трупов. Можно ли винить людей в том, что они, устав бояться смерти, приближают её к себе хоть бы и через искусство? Красота – обратная сторона уродства, а уродливой красоту делают страдания. Человечество через многое прошло и имеет право заявлять об этом, пусть даже таким странным способом, устанавливая под собственными окнами памятники утраченной наивности, невинности и потерянному будущему.
С этими мыслями я добрался до нужного дома. Во всяком случае, эти координаты скинул мне Ларри.
– Извините!
Пожилой мужчина оглянулся.
– День добрый, – кивнул я. – Не подскажете, на днях где-то здесь в доме прогремел взрыв…
Мужчина покачал головой и двинулся дальше, не говоря ни слова. Ну, а что я хотел? Чтобы он тут же кивнул и, взяв меня за ручку, повёл к нужному месту? Это будет не так просто, как я себе представлял.
Я поспрашивал ещё нескольких прохожих, которых удалось поймать во дворе, постучался даже в пару квартир, но толку не было никакого – одни качали головами, другие корчили недовольные лица, а кто-то и вовсе отправил вслед парочку непристойностей. И это я ещё не сказал, что я репортёр!
Устав бродить по округе, я опустился на забор и задумался. Чудовище внутри напомнило мне, что если бы с Дастином у нас всё было в порядке, я бы мог без проблем найти нужный дом. Я крутил в руках коммуникатор, борясь с желанием позвонить в участок, но что бы мне это дало? Услышав мой голос, Дастин снова бросит трубку. Озадачить этим Хитер? Он не нагрубит ей, но и рассказать ничего не расскажет. У меня были свои привилегии, потому что мы дружим с детства, а какие у нее? «Хэй, здравствуй, Дастин! Твой друг слишком горд, чтобы позвонить тебе, давай я побуду вашей птичкой – скажи-ка мне, где помер тот парниша с передозом?». Я нахмурился, прокрутив в голове дурацкий диалог.
Перед глазами мелькали страницы Сети: я листал новости в надежде найти зацепку между строк в быстрых, рубленых заметках с глупыми заголовками, чаще всего написанных на скорую руку и пестрящих самыми неожиданными ошибками и опечатками. Всё то же самое – каждый материал был практически точной копией сухой сводки, которую рассылала полиция по всем редакциям. Новостники называют её «оперативной информацией», я называю ее отпиской. У этих двух абзацев, состоящих из топорного канцелярита и нескольких цифр, просто нет права называться даже заметкой, не то что статьёй. Некоторые авторы хотя бы избавлялись от монстров вроде «пострадавшей были причинены тяжкие телесные повреждения в области грудной клетки» или «в ходе розыскных мероприятий». Но были и те, кто просто наплевал на читабельность, принеся её в жертву скорости публикации и количеству просмотров. Не важно, как это будет написано, важно – что именно. Кто, где, когда…
Типичные вопросы, на которые отвечает любой репортёр, вот только отвечать на них можно по-разному. Можно рассказывать истории, целые жизни, будоражить ими сознание, заставлять людей волноваться, смеяться, плакать или сопереживать, любить и ненавидеть, осуждать или соглашаться, словом – чувствовать. И оставаться не просто разумным существом, но частью этого мира. Эмоции сближают, а одинаковые эмоции роднят.
А что можно почувствовать, читая, как «где-то», «кто-то», «ближе к полуночи», скончался «от несовместимых с жизнью повреждений биологической оболочки, вызванной гипервсплеском энергии во внутренних энергетических каналах»? У меня это вызывает только желание с укором взглянуть в глаза тому, кто дал этому писаке право называть себя журналистом.
«Спецслужбы прибыли на место после сработавшего сигнала СКМИ [Системы контроля за магическими импульсами. – Примеч. ред]».
Да, такова участь всех, кто обладает эффектами. Если повезло родиться с магией в крови или подцепить её где ненароком, будь добр – зарегистрируйся, пройди осмотр, получи свой чип и живи под колпаком. Надзор за магами был строгим. Система безопасности, разработанная на той же магии, реагировала на малейшие импульсы.
В детстве я мечтал стать магом, получить какой-нибудь эффект. За такие разговоры мать била меня по губам, я злился, а повзрослев, понял, что с ней полностью солидарен. Если бы меня попросили перечислить мои страхи, обретение эффекта стояло бы на втором месте – между смертью и работой, на которую нужно вставать в шесть утра.
«Энергетический поток, по оценкам Ликвидаторов, был мощностью примерно в 5-6 магических единиц».
Эти хотя бы почесались связаться с Ликвидаторами. Только материал вышел позже и просмотров у него меньше.
Я вдруг задумался. Если верить этой страничке, магическая волна была довольно сильной. Я вспомнил подобные случаи. Их было немного, но каждый оставлял после себя разрушения. Не такие, конечно, как в лавке бедного Лео, но пара выбитых окон, которые могли красоваться на фото, оставались. Озарённый внезапным открытием, я мысленно поблагодарил не столь ленивых коллег и направился вглубь кварталов, пристально разглядывал каждый дом. Где-то здесь должен быть тот самый, с треснувшими окнами. Вряд ли за это время их успели заменить. Во всяком случае, я на это очень надеялся.
6
Есть такое понятие, как журналистская удача. Говорят, больше всего её у молодёжи – тех юных, глупых и смелых птенцов, мечтающих о славе; восхищённых дурачков с горящими глазами, которые не видят границ и рамок; смекалистых болванов, которые лезут туда, куда ни один матёрый репортёр не подумал бы даже взглянуть. Им, ещё неопытным и неоперившимся, порой удаётся наткнуться на нужного человека, набрать номер в нужное время, выйти на улицу в нужный момент. И сделать свой первый восхитительный репортаж, в котором сложится всё. Со временем эта удача куда-то пропадает, будто она, как престарелая мадам, предпочитает только молоденьких, и каждый материал у неё приходится выпрашивать.
Мне казалось, что теперь удача уж точно не на моей стороне. Судя по последним событиям, мужчины, которым недалеко до тридцатки, как бы они не любили свою профессию, эту даму явно не интересуют.
Стоило мне завернуть за очередной угол, я чуть было не начал просить у нее прощения за крамольные мысли.
Окна на первом этаже маленького серого дома были раскурочены: осколки валялись в палисадничке, рамы согнуты. Пустые зияющие проёмы перекрывали тонкие оранжевые лучи – не то лазеры, не то магия. Мера предосторожности, чтобы никто не влез в квартиру. Я обошёл дом в поисках входа.
Дверь в квартиру оказалась цела, но не опечатана, более того, возле неё на полу виднелись грязные следы. Выходит, здесь живёт кто-то ещё?
Я негромко постучал.
Секунды в тишине показались вечностью, но с той стороны не было ни звука.
Я постучал снова, но отворилась дверь напротив.
– Опять?
Женщине, открывшей дверь, было около тридцати, может, чуть больше. Румяные щёки, ровно накрашенные губы, идеальная укладка. Ниже лица я старался не смотреть. Женщинам с такой внешностью показано красоваться на обложках или хотя бы в рекламе и жить на какой-нибудь вилле рядом с океаном, но никак не в старой, побитой временем многоэтажке с облупленной краской в подъезде.
– Э-э-э… День добрый, – кивнул я.
– Вы из полиции?
Чудище внутри заворчало.
