Стас Степанов "Пантера 1-6. Часть первая. В плену у пространства-времени"

Теперь и Наташа инстинктивно ощутила тревогу, соскочила с постели, облачилась в одежды. Проснулся и стал одеваться Дмитрий, в комнату вкралась настороженная Еханна, поводя носиком во все стороны – запах дыма ей совсем не нравился. Через несколько мгновений путники выбрались из княжеских хором незаметно на единственную улицу Вьены, где творилось что-то невообразимое, настоящее столпотворение вокруг одного-единственного места.

… Полыхал один из домов в том месте, где улица расширялась, образуя нечто вроде площади. По правой ее стороне от княжеских хором и горел факелом некогда добротный высокий бревенчатый дом, рассыпая мириады искр, дым уходил в чистейшее голубое небо широким, завихряющимся сизо-черным столбом, выбрасывая в воздух огненные протуберанцы, хорошо просмоленное дерево трещало.

Все жители Вьены собрались, гомоня, у площади. Они роптали, что смарагды убили двух их кузнецов и защитников деревни, а Кристину лишили жениха. Лица – как одно – понурые, злые и недовольные.

А прямо перед ними – черное кольцо из полсотни бромидов, держащих опущенными вниз черные же луки с тетивой из качественно обработанных человеческих жил в костлявых руках.

По структуре костей каркаса бромиды отличаются от зеленых скелетов, как и по используемому оружию. При жизни (ежели была жизнь – уж больно схожи по комплекции) они были приземистыми, с большими надбровными дугами и широким тазовым поясом, узкий – грудной, однако широкие плечи; нижняя челюсть сильно выпячена вперед по отношению к верхней, черепушка клиновидная. Пустые глазницы ничего не выражали, однако жуть наводят страшную, сея в душах простых людей холодный безотчетный бесконечный ужас и панику. Да и из сильных волевых людей не каждый выдержит «пустой» взгляд – взгляд в пустоту – разупокоенного мертвяка. Для этого мало одного голого мужества и отваги, еще необходимо не бояться смерти как таковой и уметь с нею говорить, проклятой, на «ты» и без обиняков, как с верною подругою. Должно заметить, что скелеты – не самая сильная часть в составе армии Бэрайи-мага.

Над мертвыми лучниками, за их неплотным кольцом, возвышались рыцарь без головы и гордый красавец-кентавр – живое доказательство того, что на Винэру их род вовсе не миф. Что испытывает сейчас безголовая тварь, понятное дело, неизвестно, она стояла, словно вкопанная. А вот конечеловек зрил на мелких людишек свысока, в глазах чувствовалось полное отвращение и презрение к низшей касте.

Если смотреть, так сказать, на генералов небольшого отряда с крыши ближайшего к площади дома, то можно разглядеть их более подробно в деталях. Рыцарь закован в черную броню с ног до… хм-м… того места, где у нормального человека должны быть шея и голова – ни того, ни другого, в буквальном смысле, нет! С того самого места, из нутра доспехов, вырывался настоящий черный огонь, – как раз на высоту шеи с головой! Росту без оных в нем метра два, или четыре локтя по дейчской измерительной системе. В латных перчатках он держит больше метра в длину двуручный меч с широким обоюдоострым лезвием, заточенным острее бритвы. Монстр (так называют сего благородного рыцаря, а имя, ходят слухи, забыл сам) держал оружие перед собой, уперев его кончиком в окаменевшую за многие годы землю тысячами ног, лап и копыт домашних животных. Латы тускло поблескивали в лучах восходящего солнца, лезвие меча бросало блики.

Кентавр. Удивительнейшее создание, нереальное в своем существовании. Считалось, что они вымерли по вине людей две тысячи зим назад, но Калимнула – живое доказательство обратного, воплощение духа свободы, силы и беспредельной гордости, заставляющей его ненавидеть весь род человеческий лютой злобой. Карие глаза горят зло и недоброжелательно, по плечам струятся роскошные длинные каштановые волосы, сделавшие бы честь любой женщине, но лицо отнюдь не женственно. Хотя седина еще не тронула волос, однако вокруг краешек губ и глаз наметились возрастные морщины. Старость, оказывается, приходит и к великолепным кентаврам. Руки – человеческие руки – скрещены у мощной груди, могучий торс, плавно переходящий в конское тело, внешне никак не отличающееся от настоящего коня. Те же сильные ноги с копытами, тот же метельчатый хвост, отгоняющий настырную мошкару, то же изящное тело коричневой масти (если кентавров можно «мастить»). Очень любопытно – у этого существа два сердца или все же одно, но крупное и мощное? Не верится, что одно человеческое способно стремительно гонять и качать кровь по жилам столь крупного создания.

Воины-скелеты во главе с Монстром выгнали из дома мужчину и его семейство на площадь и запалили строение с четырех сторон, и для надежности забросили вовнутрь несколько жарко горящих факелов. Дом, пусть и деревянный, но воспламенялся неохотно, медленно, сильно чадя в местах возгорания, поскольку смола, используемая для обработки строительного дерева, спасает не только от излишней влаги, коей в Готреле хватает, а еще сопротивляется огню. Вьенцы – предусмотрительный народ.

Тем не менее дом превратился в большой пылающий факел, а по мере его возгорания к площади высыпали люди, готовые постоять за своих соседей. Скелеты встали кольцом вокруг предводителей для пущей безопасности. Они не стали убивать или брать в заложники обездоленное семейство, спалив дом лишь для пущей убедительности. Главу семейства мужчины едва сдерживали от необдуманных поступков, его распирал праведный гнев, затмивший рассудок. Его круглолицая жена то и дело вытирала с глаз упрямые слезы, а двое маленьких детишек оных не прятались и не стеснялись. Вьенские защитники в полной мере осознавали свою беспомощность перед такими воинами, а посему не свершали пока бессмысленных подвигов, пусть и многие из них были при оружии – что толку от него в бою с теми, кто уже мертв?! Впрочем, и доспехи Монстра выкованы из металла или сплава оных в разы крепче лучшей стали и, возможно, усилены дополнительно бэрайевской магией.

Наиболее уязвим, несомненно для людского оружия кентавр, неподвижно стоящего (не считая хлещущего беспощадно по собственному крупу хвоста) под защитой бромидов. Однако его уверенность в себе крепилась не только благодаря наличию рядом бесплотных мертвяков и могучего черного рыцаря.

Когда, по убеждению Монстра, вся Вьена собралась перед ними, не меняя позы, заговорил – именно заговорил! Красавец-кентавр (Ундерман заверял, что они – на Земле являющиеся вымышленными существами – называются именно кентаврами, а никак-то иначе) по-прежнему горделиво и презрительно взирал на «мелких» людишек, словно лев на – свору гадких гиен, трусливо ожидающих в сторонке, когда царь зверей налакомится пойманной дичью. Жутко-черные мертвяки пальцами одной руки (левой – все, как один) удерживали – каждый свою – стрелы заряженными на дуге столь же черных луков.

– Не долее, чем вчера, наш великий Бэрайя-маг потерял связь с целым патрулем смарагдов, чего не случалось уже очень давно, со времен войны, – его голос почти ничем не отличался от обычного человеческого, разве что звучал сильно, мощно, властно, словно усилен четко отлаженным мегафоном (разумеется, никто из аборигенов и слыхом не слыхивал ни о каком мегафоне) – так что Монстра слышали отчетливо все без исключения. – Перед гибелью отряда великий Бэрайя-маг сумел увидеть «глазами» копейщиков весьма необычных созданий, действующих как единое целое – зашипованного, словно еж, с желтыми белками демонических глаз, гигантскую бронированную крысу, кою ни в коем разе невозможно перепутать ни с какими другими крысами. И два рыцаря. Судя по характеристике звуков и слов, которые они издавали – юноша и девушка. Могу сказать – вьенцы очень сильные воины, но недостаточно, дабы навсегда уже упокоить цельный патруль скелетов, неважно, смарагдов, ротов или гинеид. Но сие с легкостью проделала четверка невиданных и неизвестных доселе могучих существ. А, судя по вашему традиционному гостеприимству, они у вас. Выдайте их нам и тогда клятвенно обещаю: ни один дом во Вьене более не воспламенится, ни один вьенец не пострадает! Ну? Кто приютил их у себя?

Слова Монстра (ну и прозвище у безголового рыцаря! Или имя?) не возымели никакого действия на гордых вьенцев – словно и не им грозил в случае отказа от исполнения его советов разгромом и смертью. Хотя все-таки возымели – но прямо с противоположным эффектом. Глаза людей заполыхали праведным огнем – у всех как одного, за исключением несмышленых малышей; на лицах читалось явственной презрение ко всему бэрайевскому отродью и готовность принять опрометчиво смертоубийственный – для самих же людей – бой. Четверка бросилась, не задумываясь, в схватку со скелетами, спасла князя с дружинниками, едва не потеряв своего воина. И после всего их выдавать этим прихвостням?!! Ни за какие посулы.

А один из вьенцев, плечистый и жилистый мужчина двадцати двух весен отроду, хлестнул, будто плетью, издевательскими словами:

– Вы – трусливее овец, червивые пожиратели падали, жуки-навозники, не сумели управиться с двумя юношами и одной девочкой, проиграли схватку детям, от страха приняли их за – смешно сказать! – демонов! А нонче в ужасе пришли за их смертью аж два полководца, кои прячутся за тупыми мертвяками, с пол сотней луков наготове!

Князь, умудрившийся каким-то образом сквозь плотную толпу пробиться в первые ее ряды, мысленно напрягся, тяжело выдохнул воздух, до скрежета сжал здоровые крепкие зубы. Если Монстру безразлично, что о нем говорят и думают, то Калимнула едва ли простит злую критику в свой адрес – вон как напряг кулаки, глаза потемнели от ярости, лицо перекосило от злобы, а хвост вдруг резко перестал бить по бочинам. Он-таки высмотрел острослова и уже через несколько мгновений в пятнадцати локтях над бромидами вспыхнул золотом заряженный лук. Еще один удар сердца – и матово поблескивающая черная стрела с хищно-изящным оперением пустилась в полет. Крикун даже не свершил попытки увернуться от нее или как-то спасти свою жизнь – сзади стояла его младшая сестра, коя досталась в ином случае ей бы. Из его проткнутого насквозь горла заструилась кровь (после того, как в буквальном смысле исчезла в никуда стрела, а за полсекунды до нее – орудие, выстрельнувшее оной).

Ундерман Клармаркай почувствовал внезапно навалившуюся непомерно тяжелым кулем смертную усталость, не смотря на раннее утро – оно считается временем, наступающим за благотворным отдыхом и сном для свободных людей. Боги, за что столь суровое наказание?

Народ Вьены в панику из-за смертоубийства сородича отнюдь не намеревался впадать и смиряться с создавшимся положением вещей не желал ни за какие посулы. Оружие послушно скользнуло в руки вьенцев из крепежных петелек и ножен – и бесшумно: металл для носки, крепления и хранения клинков мало кто использовал. Вьена, как одно целое, поднялась на безнадежную борьбу с супостатами, за два дня убивших беспричинно трех родовичей.

И князь отлично представил, что произойдет, ежели люди не опустят оружие обратно в петельки: бромиды – искусные стрелки, – меньше, чем за минуту нашпигуют их всех до единого отравленными стрелами, присем ни одна вражина не пострадает, не сойдет с места в отступлении. Глупо, о-очень глупо погибать вот так.

Впервые князь вьенский, как ни старался, не смог достучаться до разума своих людей: долг крови, даже нет – Долг Крови, – требовал отмщения. И народ медленно перешел в наступление, словно князь и не князь вовсе, никчемный дурачок, пустослов. И ему ничего не оставалось делать, как обнажить добротный клинок в очередной раз за чрезмерно мизерный для относительно спокойной деревни срок. Но и в сторонке стоять, когда люди гибнут, негоже…

… однако ж погибнуть им не суждено, потому как чужаки законы гостеприимства немного чтят, ведь в их крови (пусть и не всех) есть еще немного человеческой ДНК. Четверо юных воителей оттолкнулись от коньков крутоскатных крыш двух соседних домов, взвились в воздух далеко, презрев на краткий миг закон всемирного тяготения, и пущенными с катапульт снарядами приземлились перед полукругом зловещих лучников в разных местах. Под ногами (и лапами) поднялись легкие облачка пыли, вьенцы невольно замерли, узрев сие невиданное доселе действо, кентавр невольно вздрогнул, будто совсем рядом молния с грохотом ударила.

– Не вмешиваться!! – прогромыхал басовито Зверь, обращаясь к глупому люду, и первым мертво вцепился пятерней в костлявую руку, удерживающую лук, ближестоящего бромида, заглянув, в буквальном смысле слов, коротко в глаза смерти.

Вождь несказанно обрадовался эффектному пришествию спасителей. На сей раз он внял разуму вьенцев и заставил их отойти на более безопасное от схватки расстояние. Люди не забыли и про умерщвленного сородича.

На четверть мгновения позже Зверя атаковали врагов и остальные.

Вьенцы, мягко говоря, оказались в настоящем шоке, как выразился бы человек с Земли, если бы вдруг очутился рядом сейчас и увидел бы физиономии аборигенов. На их памяти – и в историях, слышанных ими – так никто не умел сражаться, как эти четверо пришельцев – будто демоны войны.

Чужаки крошили скелетов, ломали им кости, с хрустом выкручивали суставы, рвали прочнейшие тетивы, словно былинку, превращали в щепы дуги заговоренных чужой магией луков.

Бромидов с каждым ударом сердца становилось меньше и меньше. Воины непринужденно лишали мертвяков колдовской связи с их же оружием. Темным рыцарям пущенные стрелы не причиняли ни малейшего вреда, неизменно отскакивали от необычайно прочной брони. Зверь же попросту не подставлялся под оные – смарагдовых копий ему сполна хватило вчерашним днем, до сих пор шрамы целиком не рассосались. Он сокрушал костяков ударами могучих рук и ног, от стрел отмахивался ими же, скелетами.

А бромиды, в отличие от смарагдов, в ближнем бою слабоваты, не даром таинственный Бэрайя-маг создавал дальнобойщиками (нет-нет, не водителями автотранспорта на дальние дистанции, а убивающими на расстоянии). Они отбивались свободной рукой и дугами лука и били сами як вяловато, как и положено разупокоенным, отчего совсем не эффективно и отчасти мешая друг другу.

Чуть поодаль от мешанины дробно-костяных звуков и горячки боя убийственно спокойно наблюдали за чужаками безголовый рыцарь и презирающий весь род людской кентавр. Они прекрасно осознавали, что пред ними очень необычные, весьма могущественные и бывалые и тертые в разного рода битвах воители, возможно, совсем не боящиеся самой Смерти.

Калимнула вдруг с горечью понял: именно таких бойцов магу остро не хватает в его рядах, но договориться с ними будет ох как непросто! Не убоясь оживших мертвяков, чужаки во второй раз вступают в бой за них. Едва ли они ландскнехты, презренные наемники – вьенским людишкам попросту нечего предложить взамен по-настоящему сильным воинам.

О чем думает Монстр, о том не ведает даже отец Сирико (хм, а мать у Сирико есть? Не двуполые же эти кентавры создания! – вон у него, где и положено, виднеется чисто мужской атрибут).

Калимнула вздрогнул – в который уж раз за сегодняшнее утро! И была тому веская причина: глубоко задумавшись, упустил тот момент, когда неизвестные герои расправились с последними бромидами, развалив тех шумно на многочисленные осколки, и теперь алчно взирают на них, полководцев, встав в растянутый полукруг. Досадная неприятность! К тому же он был готов поклясться на что угодно – ежели б могли, разорвали бы лишь взглядами на мелкие куски, заморозили или превратили в пылающий факел.

Черный рыцарь так и не шелохнулся, давая возможность первыми напасть чужакам. Долго себя ждать не заставили, переглянулись меж собой, чему-то утвердительно кивнули и бросились в атаку, двое из них обнажили локтевые лезвия.

Зверь один помчал рьяно на конечеловека. Вновь над ним заискрило, материализовался арбалет, тут же выпустивший в цель раскаленный до красна болт. Хао-Шай уклонился от оного, присев на правую ногу и склонив в ту же сторону тело. Болт, не долетев до земли, испарился. Не останавливаясь, он продолжил сближение, в желтых глазах плескался холодный ужас, внушаемый всему живому.

Следующим метнулось тяжелое копье с четырехгранным наконечником, кое Зверь, по-прежнему на ходу, поймал одной правой, слегка пригнувшись на левый бок. При развороте наконечником к врагу и оно испарилось. Когда же материализовывался трехстрельный арбалет, Хао-Шай в подлете рубанул ребром правой руки конскую грудь кентавра – враг дико заверещал, отпрянул назад, едва не завалившись от страшной боли на колени.

Трое в темно-синей броне бросились в рассыпную от свистящего удара вражьего двуручника – мало ли из чего и как ковалось его двустороннее и широкое лезвие? Самонадеянность – худший враг любому делу. Саксоновая броня может выдержать, возможно, шквальный огонь из крупнокалиберных пулеметов, но, вполне вероятно, простая сталь, заговоренная какими-нибудь колдовскими ритуалами, способна и разрубить ее, как вострый топор – осиновую чурочку.

И снова набросились, словно разъяренные осы, поднырнув под косой взмах клинка бронированного чудовища, почти одновременно нанеся свои сокрушительные удары, высеча из черных лат искры лезвиями и когтями, оставив заметные зазубрины на оных. Отпрянули.

Монстр устоял, но зарычал, словно бушующее пламя. Вдруг заметил, что лягнув передними копытами (попал вскользь поверх колен) желтоглазого демона, позорно взял галоп с поля брани. Не долго думая, со свистом вертанув вокруг своей оси меч, последовал его примеру. Как гласит народная мудрость (чьего народа мудрость – неизвестно, может быть, всех сразу, во всех обитаемых мирах) – лучше позорно бежать, чем во славе лежать (костьми). Сегодня позор – а назавтра его можно смыть. Бэрайя-маг за оправданную трусость не наказывает. Правда, Гром может.

Полководцы бежали через единственную улицу Вьены на запад, постепенно сворачивая на север.

Вьенцы же повели себя достойно – не стали глупо улюлюкать и гикать вослед проклятым врагам, упокоили оружие обратно в крепежные петельки и чехлы. С некоторым страхом воззрились на победителей, не зная как вести себя с новыми героями. Точнее, в их присутствии.

Повел себя немного странно Хао-Шай. Он подобрал резким движением в груде костяного мусора уцелевший в битве бромидовский лук, не задумываясь о том, пропитан он сам ядом али нет, нашел нужную стрелу. Затем быстрым взглядом осмотрел ее внимательно, поморщился, будто вдохнул нечистотный смрад. В длину сантиметров тридцати-тридцати пяти с прочным, идеально гладким древком, вроде эбонитовым, хотя черт знает из чего. Наконечник четырехгранный с отходящими от них кзади заостренными шипиками-жалами, не дающими вынуть их (стрелы) из тела пораженной жертвы.

Зверь задумчиво провел подушечкой указательного пальца по маслянистому кончику, столь же задумчиво посмотрел на быстро удаляющихся врагов.

– Не медли! – потребовала Наталья, сообразив, что Дима задумал.

Он и не медлил: спокойно наложил смертоносный снаряд на тетиву, почти до упора натянул ее над правым плечом (дальше – побоялся немереной силушкой порвать жилу), прицелился, отпустил тетиву. Стрела с дзеньканьем отправилась в полет, уступая в скорости разве что пуле, закручиваясь вокруг оси, подобно той же пуле, дабы камнем не слететь с траектории раньше срока.

Полководцы не оборачивались, но кентавр интуитивно учуял смертную опасность. Не оборачиваясь, припустил еще быстрее к купе кустов, что своей разлапистостью и гущей обещали вожделенное спасение. И уже почти скрылся весь за ними, как правую часть крупа обожгла огненно-острая боль. Он сиганул за спасительные кусты, но подсознание услужливо подсказало: смерть настигла гордого красавца, седина висков коего едва-едва коснулась. До дряхлой старости ему тем не менее далеко.

Следом ломился, словно гиперборейский мамонт, Монстр, не выпуская из руки меч.

Наташа ощутила на уровне подсознания некую неловкость – не свою или друзей. Она повернулась назад на черной свалке костей и луков со стрелами, принимая одновременно человеческий облик. Ее примеру последовали Один, Еханна и Дмитрий.

И прочли в глазах и телодвижениях взрослого населения Вьены не то, что хотелось бы: трепет, тоска, уважение, но – страх. Дикий ужас. Страх не перед оборотнями – иного характера. Возможно, вьенцы и обняли бы героев, расцеловали и понесли бы на собственных плечах к алтарю победы (ежели таковой существует), но – страх.

Они обратили свои взоры на князя и не пытающегося спрятаться за спинами вьенцев. Из-за его спины застенчиво выглядывала прехорошенькая Драйя, еще чуть дальше стоял хмурый Дивони, словно грозовая туча. Он заговорил (Ундерман) ровным спокойным голосом, как и подобает вождю, большим усилием воли выдерживая пронзительно-выразительные взгляды спасителей, изъявил смуту всех прямо, без обиняков:

– Народ Вьены и я, князь вьенский, весьма благодарны вам за спасение наших жизней, однако вы не сможете защищать нас бесконечно. Бэрайевские прихвостни будут тревожить нашу деревню до тех пор…

– Прости, князь Ундерман, что так грубо перебиваю, но мы уже поняли, чего вы от нас хотите, – Один очень даже негрубо вкрался в монолог, тем самым избавив его от необходимости «изъявлять волю народа», – и не в обиде. Мы также отчетливо осознаем, что наше присутствие в сей деревне рано или поздно – скорее рано, чем поздно – сгубит ее. Они показали, на что способны. Этим неугомонным психам… э-э… идиотам нужны только мы, что недавняя схватка и показала. А потому уходим… на восток, – для начала – не таясь, дабы враги услышали, что те, кто им нужен, покинули деревню безвозвратно.

Один замолчал. И как князь Ундерман не тщился прочесть на лицах затаенную обиду, презрение, гнев или, на худой конец, досаду, – не сумел. Лишь понимание и благодушие.

И прежде, чем кто-то из них успел сделать хоть один шаг по указанному направлению, вьенцы засуетились, в их рядах появился по-настоящему здоровый ажиотаж, они враз все загомонили, что-то обсуждая, половина из них пошли спешно по домам, хозпостройкам, побежала и княжеская дочка. Как показалось Наташе – в слезах. В мозгу вспыхнуло и тут же погасло неуверенное подозрение, некая неоформленная и неприятная мысль, словно заноза, происхождение коей не выяснить, пока не вынешь из ранки.

Натали не показалось – восьмилетняя (или как грамотно по-здешнему – восьмивесенная?) девочка в самом деле плакала беззвучно, вся в слезах. Она поверила словам, казавшимся такими искренними, Одина. Да, он предупреждал о миссии, о неусидчивости, о стремлении двигаться вперед в необозримые и неизведанные дали. Но таинственный чужак также обещал сделать ее счастливой, когда она вступит в ту замечательную пору, в которую девочки готовы и желают стать женщинами. Правда, Драйя рассчитывала, что оборотни (ну и пусть!) задержаться во Вьене куда дольше, чем один вечер и одна ночь! О, вечно юная и прекрасная Рума, пожалуйста, молю тебя, сделай так, чтобы Один исполнил свое обещание!..

Не успели чужаки что-либо понять, как вся Вьена – от мала до велика – собралась вокруг героев с подношениями в руках. На их лицах читались покаяние, смирение и печаль. Маленькие дети восхищенно взирали снизу вверх на них – еще бы, ведь вчетвером управились с разъупокоенными и заставили, трусливо поджав хвосты, бежать считавшихся доселе непобедимыми злыдней, коих боится весь мир!

Люди передали гостинцы Тереси и Ундерману, те служили сии в удобные заплечные коробы. Оборотни от ценных подарков благоразумно не отказались – все ж понимали народное отчаянье.

– Мы не можем просить наших спасителей задержаться в нашей деревушке, – говорил князь напутственно, делая легкие однозначные паузы между словосочетаниями, подавая поочередно упакованные коробы Наташе, Одину и Дмитрию (на Еханну, по понятным причинам, подходящий короб не нашелся во всей Вьене, хотя искали у себя почти все вьенцы). – Но и отпускать вот так, голыми, не имеем права, на верную смерть. А также вдова и мать погибших накануне кузнецов от копий смарагдов просила передать вам вот это!

И вперед вышли трое плечистых крепких мужчин, благоговейно держащих в мозолистых ладонях даже навскидку первоклассное оружие – два обоюдоострых двуручника и легкая сабля, хищно и опасно поблескивающих в лучах светила, с клеймом мастера на широкой стороне. Оборотни жадно посмотрели на клинки – мужчины опустили острия к земле и вытянули руки вперед – мол они ваши, берите, – почтительно склонив головы и слегка опустив плечи. За сие сокровище на Земле истинные ценители и знатоки без сожаления выложили бы чертову кучу денег, чтоб только заполучить в единоличное владение.

Как и перед атакой на полководцев, чужаки вновь значимо переглянулись меж собой. Вновь заговорил Дима, лучше остальных владеющий искусством красноречия:

– Мы не имеем права принять такой подарок, поскольку предпочтительнее отобрать оружие у врага, да его же им и убить! Мы – оборотни, умеющие выживать там, где любой другой неизменно погибнет. Мы сами – живое оружие! К тому же вы сами увидели – вчера получил такие раны, от коих всякий человек скончался бы тут же. Сейчас от оных остались маленькие шрамики. И это меньше, чем за полный день! Я, от себя и лица всех моих друзей, прошу о том, чтобы сии бесценные клинки остались в месте, создавшем их, и вдовушку простить нас за отказ.

Подносители, князь – вся Вьена изумленно и уважительно лицезрела героев: качеству клинков реально нет цены! Некоторые особы из наиболее впечатлительных даже прослезились. Четверка отказалась от дара, от коего почти невозможно отказаться! Воистину, боги не ошиблись в выборе Звездных Вестников!!

Наши герои приторочили за плечи коробы, – кажется, расставание слишком затянулось, погостили, пора и честь знать. Вьенцы – народ добрый и щедрый, не смотря на все невзгоды и жизненные перипетии. С сей мыслью чужаки сделали первый шаг на восток, а люди почтительно расступились, образовав живой проход. По очереди пожали горячо руку Ундерману Клармаркаю, Тересину ручку деликатно поцеловали. Волк ободряюще подмигнул хмурому Дивони – авось да свидимся когда-нибудь еще.

Удивила всех безмерно княжеская дочка, включая Клармаркаев.

Она ровной походкой подошла к спасителям – в чародейских бирюзово-изумрудных глазках слезы успели высохнуть, но влажные уста слегка приоткрыты. Девочка печально-внимательно смотрела на них, ладони скромно покоятся на бедрах. Казалось, еще чуть-чуть – и слезы вновь хлынут непослушными ручейками. И тихо – но так, что кому надо, услышали – прошептала, уже глядя лишь на Одина (Дима с трудом сдержал улыбку, Наталья – гнев, Одину хватило ума сохранить спокойствие):

– Одолейте все трудности на пути, не сдавайтесь врагам и вернитесь – ЖИВЫМИ!

Дабы не заплакать, Драйя обняла того, кто обещал ей счастье. Один немного растерялся, глаза застыли, а Наташу внутренне всю перекорежило от жестокой ревности, однако внешне сие никак не отразилось на ней, будто так и должно быть.

Волей – неволей, хочешь – не хочешь, а пришлось покинуть первых людей, встреченных на пути в чужом мире, не дожидаясь похорон погибших вьенцев. И расстались хотя бы не врагами, что не могло не радовать, да еще и с полезными мелочами за плечами – оттого на душе еще веселее. Ну и что, что лес кишит полчищами скелетов, мертвецов, камнецей и прочей нечистью? Есть в Готреле свое неповторимое очарование: тот же полузаброшенный торговый тракт, разумные лесные драконы, романтика колдовства и меча и прочие прелести приключений в загадочном, реально существующем, мире под названием Винэру. Почти как Венера в родной Солнечной системе. Почти! Но все-таки не Венера – та представляет из себя безжизненную унылую поверхность с температурой воздуха до 480 градусов по Цельсию. А здесь – жизнь кипит ключом, настоящие люди и драконы, зеленый лес и торговый тракт. И многое другое небезынтересное и пока неизведанное.

Одной Наташе все не мило – ни жизнь, ни нежить, ни дорога, ни бездорожье. Она потихоньку закипала, душа (если таковая – не досужий вымысел) чернела от злости, ее снедала ревность, пальцы то сжимались в кулаки, то разжимались, в голубых глазах разверзлась ледяная бездна, над ней (бездной) ревели северные ураганы. Как так?! Первый день пребывания на Винэру – ну пусть второй, – а у Одина уже появилась смазливая малолеточка, готовая ждать его сколь угодно долго?!

Она шла чуток позади, зло смотрела ему в спину. Ей страстно хотелось вцепиться ему в глотку, расцарапать кошачьими когтями лицо, вырезать «Троновыми» лезвиями каменное сердце. Дабы не осуществить свои опасные мечты, девушка остановилась и ехидненьким таким голосочком, от коего мороз по коже, промяукала:

– Дим, Ех, вы идите вперед пока, а я потолкую с Одином.

Дмитрий хмыкнул:

– Только не убей мне друга… Пойдем, красавица!

– Я видела как эта вьенская девчонка обнимала тебя! – сообщила Наталья Одину ледяным голосом, намекая на то, чтобы он объяснил сей факт. – И случайно слышала, что девочки на Винэру взрослеют к двенадцати-четырнадцати годам.

– А Драйе всего восемь лет! – Один ласково улыбнулся подруге, взял ее напряженные руки в свои. – Ты же не будешь ревновать меня к маленькой девчонке?! – ее прямой взгляд пронзал его насквозь, в голубых глазах читались недоверие, обида.

Ему не хотелось ссориться с Наташей, он не желал, чтобы она перестала разговаривать с ним из-за пустяков, ведь ее затаенные слезы и молчаливая обида могут ранить сердце Одина.

– Да, я ревную к девчонке! Мне всего двенадцать лет – по земным меркам еще совсем ребенок! – но я чувствую себя взрослой женщиной!..

– Наташа… – неуверенно, даже с отчаянием, произнес он.

– Что – Наташа? Или мои чувства уже ничего не значат для тебя? Я стала неинтересной – слишком воинственная и независимая? Хотя что я с тобой разговариваю!.. Можешь встречаться с кем угодно, любить кого угодно, но ко мне больше не прикасайся.

Она отвернулась от него и отправилась догонять своих. Один не тронулся с места, взяв себя в руки, с улыбкой обратился в спину подруге:

– Драйя прекрасна, спору нет, но разве она может сравниться с тобою, даже через четыре года? Ты всегда доверяла мне – зачем спасла от смерти почти год назад после землетрясения, которое унесло жизни моих родных и твоей матери, затем подарила бессмертие? Чтобы впоследствии повернуться ко мне спиной, отвергнуть Харрола?

Ссутулившись, словно под бременем тяжелого груза, девушка остановилась, замерла, вслушиваясь в милый и такой родной голос. Когда он замолчал в ожидании ответа, она медленно повернулась к нему. Все ее существо говорило о том, что она поняла его и чувствует себя, мягко говоря, глупо. Взгляд смиренных прекрасных глаз заставил дрогнуть сердце Одина. А то, что произошло дальше, заставило смутиться его, почувствовать себя виновным во всех смертных грехах пред девушкой. Наташа неожиданно приложила ладони к личику, упала на колени и… зарыдала, как самая настоящая маленькая беззащитная девочка впервые за то время, что знал ее. Нет, Один видел Наташины слезы, видел отстраненный печальный взгляд, когда та вдруг вспоминала ушедшую не по своей воле в небытие, мир мертвых, маму, но и тогда она не позволяла себе такого плача. Ведь и у одиннадцатилетней девушки, окромя его, только и есть еще Дмитрий, Еханна да Элиза, но они не в счет, они хорошие друзья.

«Ну и чего ты добивался, ишак?» – кляня самого себя, Один подошел к подруге, аккуратно, за плечи, поднял ее и молчаливо прижал к себе.

– Пойдем…

От копейных ран в теле Волка не остались даже шрамы. Не так давно разработанный препарат Дмитрием и его отцом, после общеизвестного землетрясения в Восточном Казахстане, был использован по назначению. Точнее два препарата. Они чудом уцелели в доме после тряски, разрушившей его, – и если бы Волк вколол в кровь мутагены по отдельности, то уже через три минуты от него осталась бы жидкая масса, но использовав их единовременно, препараты нейтрализовали ядовитость и дали положительный результат. Его возможности резко возросли и теперь то, что считалось досужим вымыслом фантазеров, стало реальностью, но – тайной на пятерых.

Чтобы лишить бессмертия «Трона», необходимо всего лишь отсечь его голову. Чтобы убить – дважды обезглавить. Уничтожить Волка значительно проще, достаточно один раз обезглавить или, пробив грудную клетку, попасть в сердце пулей, острым штырем, копьем – чем угодно, но, в отличие от своих друзей (кроме Элизы), мутант не бессмертен, хотя жизненная линия в несколько раз длиннее человеческой.

Глядя на идущих впереди рука об руку Одина и Наталью, Дмитрий вспомнил Элизу Брон, по воле случая оставшуюся в доме на восточной окраине Гилеи, близ небольшого богатого города Гилеоштадт. Один и Наташа отправились выяснять отчего «вымер» один из полицейских участков города, а принесли в дом в буквальном смысле слова бездыханную женщину со странной внешностью. Волку она понравилась сразу же, не смотря на ощутимую разницу в возрасте. Ему одиннадцать лет, ей двадцать четыре. Общаясь долгое время с женщиной, он понял, что она очень нравится ему, даже больше, чем поначалу Наташа. Элиза нравится как… женщина, но Элиза воспринимает его чувства не серьезно, а по-матерински. Являясь близким другом Пантеры, Волк научился бороться до (победного или проигрышного – не суть важно) конца с любыми проблемами, не торопливо, без излишней суеты добивался и Элизы. Дмитрий ни чуть не сомневался – еще немного и он пробил бы брешь в обороне, ведь Брон отнюдь не отвращение испытывала к одиннадцатилетнему подростку, если бы не эти боги, несвоевременно вмешавшихся в чужую жизнь. Волк печально, улыбнувшись теплым приятным воспоминаниям, вздохнул, однако взял себя в руки и ворчливо сам себя обругал:

– Ну совсем раскис. Даром, что ли, зовешься Волком да Зверем? Хватит печалиться, пора жить!

Вроде настрой поднялся. А если понаблюдать за Еханной, то можно подумать, что она и вовсе не ведает о человеческих страстях. Идет себе не торопясь по краю древнего торгового тракта, опустив острую мордочку к земле. Между блоками, уложенными по тракту, прорастали различные цветочные растения, привлекающие к себе запахами и яркой окраской лепестков пчел и бабочек, те, в свою очередь, привлекали к себе хищников: всевозможных ос, богомолов, изредка ящерок и змей и так далее. Крыса ловко ловила маленьких животных и с хрустом поедала их. Как всегда оа наслаждалась жизнью, когда ее двуногие друзья находились в мире и ладу друг с другом, а враги, пусть и на короткое время, оставили их всех в покое. Еханна чихнула громко – цветочная пыльца все-таки попала в подвижный нос.

Парочка, идущая впереди всех, держа друг друга за руку, молчала. Им не хотелось ни о чем говорить. Головы – редкостный случай! – ничем не забиты, никакие мысли в этот момент, как ни странно, не беспокоили, лишь сердца наполнены нежностью и любовью – тишь и гладь да божья благодать! Вокруг зеленый чужой лес, гомонящий и ласкающий слух тысячами голосов его обитателей. Хотя Готрель, или Змеиный лес, как его называют сами лесные жители, отличается от привычной Гилеи, где все родное и знакомое (ну пусть не все, а лишь малая часть, тем не менее дебри непроходимых чащ куда лучше и интереснее, нежели голые степи или маловодные пустыни, в чем герои успели уже убедиться на собственном опыте). В пустынях жарко днем, холодно ночью, кругом пески, пески и ничего более, можно сдохнуть от жажды и голода или солнечный удар хватит. В степях, конечно, с водой и добычей намного проще, от полной нехватки того и другого не умрешь, если действительно хочешь жить, однако ты открыт всем ветрам и степным жителям. Вот лес – другое дело. Полно пресной воды, еды, хвороста, только лови и собирай, не ленись. Легко спрятаться, затаиться, уйти от погони, а если нападет хищник, заберись на любое дерево. Разумеется, не всем лес по нраву, не все его знают, но для Натальи и ее друзей – родной дом. Этим все сказано.

А сейчас и Готрель пришел им по вкусу. Он не менее удивителен, прекрасен и таинственен, как и Таннский лес, аномальное не изученное явление Земли, возникшее на территории Германии в последней четверти девятнадцатого века и занявшее примерно сорок процентов современных немецких земель. Но Готрель, в отличие от Гилеи, таил в себе необузданное, смертоносное, загадочное зло, о котором почти ничего неизвестно, отчасти проявившее себя днем и сегодня утром в образе оживших скелетов, безголового рыцаря и мифического – все же очень реального – кентавра. Что еще оно таит? Что предпримет по захвату или уничтожению новоявленных героев, осмелившихся дважды дать пинок под зад ему и при этом не только выжить, но и легкомысленно, никого и ничего не таясь, идти на восток по широкому давно заброшенному торговому тракту?

Герои пока не особо задумывались, однако вполне осознавали, что кому-то успели навредить и этот кто-то, у которого и назвище есть – Бэрайя-маг, – скорей всего не отстанет, пока не получит четверку в свои загребущие руки (или лапы? А, может, – щупальца?!) (живыми или мертвыми?). Один древний мудрый человек однажды изрек святую истину: проблемы решать лучше по мере их поступления. Иначе голова опухнет. (Впрочем, эта истина не аксиома).