Royce хоть и был бронирован, но котельным железом и частично, а потому оказался не готов к таким издевательствам. Так что повредило его знатно.
– Любопытная история… – задумчиво произнёс Меншиков, вышагивая по просторной комнате Елагина дворца, подаренного ему под резиденцию. Он отпустил представителя полиции, прибывшего с докладом, и несколько минут размышлял в полной тишине, пока не разродился бессмысленной фразой.
– Ты находишь? – поинтересовалась супруга удивительно скептическим тоном.
– Очень странное покушение. Мне совершенно не понятно, кто мог его организовать. И главное – зачем. Все действия должны иметь какую-то цель. Кому-то это должно быть выгодно. И очень выгодно, раз кто-то решился так подставиться.
– Так ответственность за твоё убийство взяли эсеры. Ещё до того, как узнали, что тебя в автомобиле не было.
– Да ну, – отмахнулся Максим. – Это очень смешно.
– Почему же?
– Ответственность на себя взяли не столько эсеры, сколько никому не известные маргиналы от их партии. Не уверен, что они действительно в ней состоят. Более того, считаю, что вскоре партийные лидеры выступят с их осуждением. Дескать, это всё провокаторы.
– Ты думаешь? Отец и многие другие вполне удовлетворятся их признанием.
– Уверен. Покушение на меня для этой партии крайне невыгодно. Во всяком случае – сейчас. Кроме радости небольшой кучки городских сумасшедших, им нужна поддержка и широких масс обычных пейзан. А нападение на меня – лучший способ её лишиться. Поэтому они будут выкручиваться, даже если это их рук дело. Да, эсеры – марионетки, но не до такой степени.
– Марионетки? – удивилась супруга. – Мне казалось, что они ведут свою игру, заключая разные тактические союзы и действуя от конъюнктуры.
– Эсеры – не самостоятельные игроки. Да они бы и не смогли выжить без поддержки более влиятельных персон. Их бы давно уже нашли и перевешали на осинках. Или перестреляли. Да, среди них хватает убеждённых дурачков-идеалистов, которых используют втёмную. Например, метатель бомбы. Но это расходный материал. Их даже за людей не держат. Так – пригоршня дешёвого ресурса, которому вешают лапшу на уши. Всё руководство явно не из таких балбесов. Они делают свой бизнес, если так можно выразиться. Зарабатывают деньги и своё будущее, готовя возможные площадки для того, чтобы с комфортом усадить свои задницы у большой кормушки. Не просто так, разумеется. Ты не думай, они нормальные люди, не психи.
– Нормальные?! Ты слишком хорошего о них мнения. Заниматься такими вещами нормальные не станут.
– Милая, каждая политическая партия или группировка традиционно стремится убедить всех вокруг в том, что именно её способ ограбления народа самый справедливый. И они ничем не хуже и не лучше других. Методы, правда, дикие. Популизм и террор – гремучая и удивительно мерзкая смесь. Но они далеко не первые, кто такую связку применяет. И, думаю, не последние. Впрочем, не суть. Мы отвлеклись. Что мы видим в сухом остатке? Только то, что покушение неплохо подготовили. Нашли даже способ остановить автомобиль в нужном месте. Раз. Одним взрывом избавились от всех возможных свидетелей. Два. Я уверен, что извозчик тоже был замешан, из-за чего и заряд в кофр положили слишком мощный. Чтобы точно никто не выжил.
– Учли прошлый опыт? – задумчиво выгнув бровь, поинтересовалась супруга. – Думаешь, что за этим покушением и тем, на набережной, стоят одни и те же люди?
– Скорее всего… – произнёс Максим и замолчал, задумавшись.
Ситуация была весьма и весьма странной. После всех тех дел, что Меншиков наворотил, репутация у него в Российской империи стала просто невероятная. Он оказался настоящим героем для всех слоёв общества.
Простые люди восторгались его военными успехами, находившимися за гранью любых – даже самых смелых – ожиданий. Настоящей сказкой наяву. Очень показателен в этом плане,
например, эпизод с Потсдамом. Вломился посреди войны в резиденцию к Кайзеру, испил кофе с его супругой и в расстроенных чувствах поехал брать Берлин. Почему расстроенных? Так Кайзера дома не застал. Ехал-ехал. Хотел выразить, как говорится, от благодарных зрителей чего-нибудь. А тот взял и делся куда-то… Под кроватью прятался, не иначе.
На невероятную военную удачу накладывалась ещё и забота о своих людях. Всех. Даже простых солдатах. Что подняло рейтинги Максима в глазах крестьян и рабочих просто в стратосферу.
Аристократов больше поразило то, как ловко Меншиков сделал себе карьеру. А в довесок к ней шла безжалостная – но от того не менее изящная – расправа с самыми высокопоставленными врагами – великими князьями. Ещё год назад они проходили по категории почти небожителей, которым было можно всё. Абсолютно всё. Вон, даже во время Русско-японской войны один из таких родственничков императора догадался в главнокомандующего стрелять из пистолета, когда тот пытался его осадить. Без всяких для себя последствий. А тут раз. И на нож. Да как? Вся эта резня свершилась не руками Меншикова. Он остался чистенький. Ну да, достал опасные бумажки. Но дальше-то он уже не участвовал… дальше уже другие… а он только томно воздыхал и осуждающе глядел на этот жестокий мир…
Купцы, промышленники и прочие деятели финансового фронта тоже не остались без впечатлений. До лета 1915 года самым богатым челове-
ком[3 - Это не опечатка. Николай Второв, по версии Форбс, был обладателем самого большого состояния в России начала XX века. Для сравнения: по оценке большинства историков, вся Августейшая фамилия имела собственных средств на сумму от 12 до 15 миллионов рублей. Без учёта дворцовых комплексов, де-юре принадлежащих империи. То есть Николай Второв был где-то раз в пять богаче всей Августейшей фамилии вместе взятой, не говоря уже лично об Императоре – Николае Втором.] Российской империи был Николай Второв, чьё состояние оценивалось в чуть более 60 миллионов рублей. А у юного Меншикова внезапно оказался 81 миллион. Из них 54 приходились на ювелирные изделия, а 23 миллиона стоила недвижимость, находящаяся по большей части в Штеттине[4 - Елагин дворец был выдан Максиму и его супруге для проживания, но всё ещё оставался на балансе империи.]. Только тут имел место подвох, хорошо известный всем заинтересованным лицам. Ювелирные изделия были оценены как лом – то есть существенно ниже реальных цен. А недвижимость считалась по стоимости сделок, которые Меншиков заключал за 1/2, 1/4 и даже 1/8 от реальной цены. Так что настоящее его состояние оценивали в районе 150 миллионов…
Как император вообще позволил своему зятю оставить так много денег? Опять не секрет. Максим ведь вывез из Берлина золота на 94 миллиона рублей и облигаций государственного займа на неполный миллиард. Причём облигаций не Германии, а Франции, Великобритании и США, что позволило России путём взаимозачёта сократить государственный долг самым кардинальным образом.
Всё это в совокупности выглядело настолько поразительно, что открыто и без всякого стеснения в кулуарах стали говорить, будто сам дух Александра Даниловича помогает своему далёкому потомку. Самые же экзальтированные мистики так и вообще болтали о том, будто в Максиме Ивановиче возродился «полудержавный властелин» самолично. И склоняли это по-разному. От природного рождения в формате реинкарнации до вселения духа сподвижника Петра I в обмякшее тело парня после того, как сильнейшая контузия выбила из него всякое сознание и остатки жизни. Дескать, Александр Данилович спасал последнего мужчину в своём роду и, обходя запреты, смог договориться с самим Всевышним. Ну а как иначе? Он ведь всегда умел договариваться. Так что все известные медиумы, после спиритических сеансов, начали подтверждать подобные теории, чтобы погреться в лучах славы юного Меншикова…
С «возрождением предка» связывали и невероятную лихую – прямо-таки искромётную – храбрость, демонстрируемую Максимом. Ведь, как известно, Пётр ценил своего «Алексашку» в том числе и за храбрость. Если надо – тот первым со шпагой в руке лез на крепостную стену или вёл в решительную атаку кавалерию в самый безнадёжный момент.
А выходка с купанием Генерального штаба в Шпрее? Вполне в стиле одного из главных балагуров «Всешутейшего, всепьянейшего и сумасброднейшего собора». Да и страсть к роскоши у парня имелась немалая. Чего уж тут скрывать? Ни Максим Иванович, ни Александр Данилович аскетами не были. Взорванный террористами автомобиль был единственный на весь Петроград бронированный Rolls-Royce Silver Ghost с особой отделкой.
В общем – слухов ходило много и разных. Но, так или иначе, Меншиков во всех значимых слоях общества был на слуху и, безусловно, в позитивной окраске. Везде его ценили по-своему, но высоко. Так что прямая атака на него со стороны любой политической организации была бы сродни самоубийству. Политическому. Если, конечно, она хотела иметь поддержку в широких слоях общества, а не стремилась к положению всеми порицаемых изгоев.
– Может, это Кайзер? – после долгой паузы спросила Татьяна Николаевна, нарушая задумчивую тишину. – Ты ведь столько проблем ему создал. Сломал всю войну. Да и средства, вывезенные тобой из Рейхсбанка, благодушия ему не добавляют. Сколько там было на самом деле?
– На самом деле? – хитро прищурившись, переспросил Максим.
– Ой… ну только не нужно мне говорить, что ты сдал отцу всё.
– Ценные бумаги и золото я сдал все.
– Серьёзно? – очень скептическим тоном переспросила супруга.
– Я бы и наличные марки сдал, но они, увы, к тому времени закончились… – с наигранной печалью произнёс Максим.
– Вот как? – улыбнулась жена понимающе. – И сколько их было?
– Семьсот миллионов марок[5 - Курс рубля к марке 1 к 2,16. То есть 700 миллионов марок – это 324 миллиона рублей.]… кажется.
– Кажется?
– Я их мешками считал. Плюс-минус десять-двадцать миллионов, – небрежно махнул рукой Максим. – Я брал только купюры от ста марок и выше. Банкноты в тысячу марок там тоже встречались.
– Куда же ты их дел? – ахнула она. – Кроме тех, разумеется, что потратил на покупку предприятий, недвижимости и выплаты рабочим.
– Когда Третьяков смог пробиться в Штеттин и фронт стал неустойчивым, я нанял некоторое количество людей и отправил их с поручениями в Германию. Дескать, они бегут от варварского русского режима. Благо, что германские юристы и нотариусы всё ещё оставались на территории города, и мы смогли всё чин по чину оформить.
– И что они должны были сделать? – оживившись, подалась вперёд супруга.
– Выйти на официальные представительства банков Голландии, Дании, Норвегии и Швеции, действующих в Германии, и, пользуясь выданной им доверенностью, открыть на меня там счета.
– Счета?!
– Счета, – кивнул муж. – Причём в национальной валюте. Марки-то мне без надобности. Они уже сейчас уверенно теряют в рыночной цене. После войны же так и вообще превратятся в фантики. Три четверти от выданных сумм они должны положить мне на счёт, остальные забрать в качестве платы.
– И много их доехало?
– Из двухсот пятидесяти шести человек, отправленных с поручением, цели достигли сто двадцать три. Остальные либо где-то заблудились, либо ограблены, либо решили меня обокрасть. Но договора-то у меня на руках, так что после войны займёмся ими. Они обязательно где-нибудь всплывут.
– Хм… И сколько накопилось денег у тебя на счетах в Голландии, Дании, Норвегии и Швеции? – спросила, расплывшись в улыбке, Татьяна.
– В пересчёте на рубли?
– Да.
– Пока сто девяносто три миллиона. Немного. Но…
– Немного?! – ахнув, переспросила супруга.
– Я рассчитывал на большее… – начал оправдываться Максим. Но жена его уже не слушала. Она зашлась смехом. Искренним. Безудержным. Со слезами, выступившими на глазах.
– Что-то не так? – спросил он после того, как острая фаза приступа закончилась.
– Я так и знала! – сквозь хохот, давясь, воскликнула она. – Я даже держала пари!
– С кем?!
– С мамой!
– Да? И о чём же пари?
– Мама считала, что у тебя просто не было никакой возможности укрыть значимую часть тро-
феев. Так что ты сдал всё, что не успел потратить. Я же предполагала, что ты ещё хотя бы десять миллионов где-то «прикопал». А получается, что ты спрятал денег намного больше, чем получил в долю от трофеев! – воскликнула Татьяна и вновь зашлась смехом.
– Кхм, – кашлянул Максим. – Так, может быть, не будем расстраивать маму? Пусть она выиграет пари.
– Да пустое, – отмахнулась Татьяна. – Ничего страшного с того, что она узнает, не будет. М-да… – отсмеявшись, произнесла супруга, посерьёзнев. – Значит, это точно дядюшка.
– Не думаю. Немцы не стали бы так поступать. Слишком глупо. Слишком непрофессионально.
– Ты забываешь о том, что всю свою агентуру у нас дядя потерял. Так что действовать он может, только нанимая кого-то. Почему не эсеры? Социал-демократы разного толка имеют довольно крепкие позиции в Германии. Хорошие каналы связи. Возможность через ту же Швецию передать всё, что необходимо, включая специалистов и оборудование.
– Да. Но для эсеров это политическое самоубийство.
– Для партии – да. А для небольшой кучки исполнителей? Сделали. Получили гонорар. И исчезли в джунглях Парагвая. Сам же так говорил. Ведь так?
– Верно, – неохотно кивнул Максим. Логика в словах супруги имелась, но ему казалось такое решение слишком простым. И этот скепсис не укрылся от взгляда жены.
– Тебя что-то смущает?
– Всё выглядит так, словно эсеров хотели подставить. Эсеры, как и прочие социалисты, очень полезные вредные элементы в любом обществе. Они прекрасно ершат тылы. Подставлять их немцам не нужно – скорее наоборот. Они подрывают стабильность и благополучие в России, срывают бизнес-процессы, нарушают работу предприятий и мутят воду в народе, повышая градус социальной напряжённости своими идеалистическими бреднями, террором и ура-популизмом – а значит, предельно полезны для Германии. Так что выглядит всё так, при некотором приближении, что кто-то хочет и эсеров подставить, и немцев. Скопом. Словно кто-то пытается увести расследование по ложному следу. Простому, очевидному, лёгкому, но неверному.
– Но кто?
– Вопрос. Большой вопрос…
Беседа продолжалась ещё довольно долго и не принесла никакого положительного результата. Совместными усилиями Максим и Татьяна не пришли к выводу о том, кому выгодно его убить. Разумеется, из числа тех, кто может. Так-то желающих, безусловно, хватало. И чем больше они думали, тем сильнее приходили к выводу, что ничего не понимают. Это пугало. Это напрягало. Но прятаться до окончания расследования Меншиков не видел смысла. Покушение хоть и недурно организовано, но слишком по-дилетантски испол-
нено. А значит, если придерживаться здравомыслия и постоянно совершать «противоторпедный манёвр», можно не сильно переживать за жизнь и здоровье. Тем более что месяца через полтора-два ему придётся отправляться совершать очередное чудо. И чем дольше он сидит по углам, тем меньше шансов на успех.
Глава 2
1916 год, 7 мая. Штормград[6 - Максим переименовал Штеттин в Штормград, так как ему не понравилось неблагозвучное название города. Тем более что название этимологически восходило к древнему славянскому названию репейника и выглядело ещё неудачнее. Вот он и сделал себе приятно, переименовав столицу собственного Великого княжества.]
Тихо и без привлечения лишнего внимания в Штормград был скрытно переброшен особый лейб-гвардии Механизированный полк со всей своей материальной частью. Скрытно. Благо, что и людей, и имущества в полку было не так чтобы и сильно много. Вот и завозили частями и по ночам. Разгружали и сразу распихивали по углам, дабы не допускать открыто наблюдаемой концентрации.
Последним прибыл сам Меншиков. Вроде как по хозяйственным делам. С супругой, что примечательно. Та после прибытия на вокзал сразу отправилась в замок, а он задержался. Формально – чтобы пообщаться с руководством железнодорожной станции о делах логистических и организационных. Всё-таки важный прифронтовой железнодорожный узел. Фактически же для беседы с командующим Северным фронтом – Ренненкампфом – в приватной обстановке. Он также находился в Штормграде – инспектировал верфи, где строились десантные боты и бронированные катера для нужд фронта. Им давно требовалось пообщаться. Приватно. Не привлекая внимания и лишних ушей, каковых вокруг них постоянно крутилось великое множество. Вот и воспользовались моментом.
– Ну и кашу мы с вами заварили, – усмехнувшись, произнёс Ренненкампф, вроде как здороваясь.
– Согласен. Мне тоже больше нравится рагу. Каши слишком пресные. Но что было под рукой, то и заварил.
– Ха! Занятно. Вы разве не знаете, что с лёгкой руки Алексея Алексеевича между Юго-Западным и Северным фронтами началось негласное противостояние.
– ЧЕГО?! – ошалело воскликнул Меншиков.
– Успокойтесь, Максим Иванович, – усмехнувшись, махнул рукой Ренненкампф. – Что вы, право дело? К этому давно шло. Вот – прорвало. Вашими стараниями, к слову.
– Поясните? Какое такое может быть противостояние в разгар войны?
– Вы, я полагаю, знаете, что в Генеральном штабе последние несколько десятилетий доминирует учение генерала Драгомирова. В каких-то отдельных аспектах оно даже интересно. Но очень небольших. Хуже того. Все попытки хоть как-то изменить положение вещей натыкались на глухое противодействие достаточно значимой и представительной группы генералов. Да и часть великих князей в том немало способствовали.
– Это мне известно, – кивнул Максим.
– Все переменил ваш рейд в Восточной Пруссии. Сухомлинова ведь сняли не просто так. После того как ваш журнал боевых действий стал достоянием общественности, начались волнения умов. Он лёг на очень благодатную почву. С одной стороны, в армии хватало людей, недовольных текущим положением дел. С другой – великий князь Николай Николаевич младший был обижен на Сухомлинова из-за того, что тот постоянно вмешивался в его дела.
– Его сделали обычным козлом отпущения, – кивнул Меншиков.
– Да, – кивнул Павел Карлович. – И громче всех требовали расправы те, кто сами же и участвовали в делах, вменённых Владимиру Александровичу в вину. Сняли его. Заменили. Но на этом ничего не закончилось. Лавина уже начала сходить. Все те, кому раньше затыкали рот, стали открыто высказывать своё мнение. Ведь вон – сам Главнокомандующий их поддерживает. Но это всё оставалось на уровне дискуссий. Опасных, острых, но дискуссий. А потом вы отправились во второй рейд…
– После которого прошла чистка, – задумчиво отметил Максим Иванович.
– Именно. И по странному стечению обстоятельств под удар попали многие рьяные сторонники доктрины Драгомирова. Это привело к тому, что силы уравнялись. И стали… Хм. Как бы точнее выразить? Собираться вокруг двух центров.
– Поляризоваться, – не думая, брякнул Меншиков.
– Что, простите?
– Этот процесс называется «поляризация».
– Хм. Пусть так, – немного удивлённо глянув на своего визави, Ренненкампф продолжил: – Штаб Северного фронта оказался центром так называемой «молодой школы», а Юго-Западного – «старой». После того как начались переводы и ротации, я постарался взять это всё под свой контроль. Связался с Брусиловым. Но понимания не нашёл. Он не видел в том проблемы.
– Говорили с Ивановым?
– Да. Но всё так же – безрезультатно.
– Предсказуемо, – горько усмехнулся Максим. – В чём выражается это противостояние?
– Первым звоночком стало поведение Алексея Алексеевича при моём наступлении в Чехии. Он ведь специально затянул с помощью. Ему даже наступать не требовалось. Просто связать австрийцев боями. Усилия минимальные. Но он этого делать не стал. И они смогли отойти в полном порядке, сохранив тяжёлое вооружение. Я доложил об этом императору, но…
– Он ничего сделать и не сможет, – перебил Ренненкампфа Меншиков.
