Глава 2. Неизвестный
Была полночь. Луна освещала поверхность лесного озера. Ветер стих, и человеку за деревом приходилось вести себя незаметно. Мэри была на другом берегу озера, она сидела, опустив ноги в воду и наблюдая за тем, как тьма поглотила их. Поначалу она сдерживала чувства внутри, лишь сжимая мокрый прибрежный песок и швыряя его в воду. Спустя несколько минут жалость к себе взяла верх, и Мэри заплакала. Неизвестный видел, как она закрыла лицо руками, как грудная клетка дрожала в свете луны. Мэри была очаровательная.
Неизвестный следил за ней из-за дерева. Он видел всплески воды, слезы, крик, согнавший с макушек сосен птиц. Неизвестный видел каждое проявление опечаленной девушки и мог наблюдать за ними вечность. Обхватив ствол дерева одной рукой, другой неизвестный залез в карман и ощутил твердость. Проведя пальцами по всей длине, он одернул руку и напомнил себе, что время еще не пришло. Он должен подобраться ближе, чтобы получить удовольствие.
Ветка под ногой хрустнула. Плач прекратился, и Мэри посмотрела на другой берег озера. Неизвестный знал, что она ничего не могла различить в глухой темноте, но все же пригнулся, спрятавшись за деревом.
– Кто здесь? – спросила Мэри, выждав некоторое время, находя в себе силы произнести следующую фразу столь же уверенно, как и первую: – Скоро за мной придет муж! Я не одна!
Голос отразился от водной глади, зашелестел ветвями и разразился воплем плача. Мэри не выдержала жестокости собственной лжи.
Неизвестный вышел на тропу, проходящую вокруг озера. Глаза его привыкли к ночи, он различал светлеющую ленту дороги, оставаясь невидимым для Мэри. Она боится, что из леса выйдет дикий зверь: волк или медведь, но она не знает, что на самом деле ее окружает лишь один хищник.
Подобравшись ближе, неизвестный заметил, что Мэри спустила платье до пояса. Она смотрела в воду, как завороженная. Аккуратная грудь выглядела белой в лунном свете.
Неизвестный не боялся оставить следы, останавливался, оборачиваясь, чтобы разглядеть узоры подошвы, представляя, как через несколько дней по ним будет идти ищейка, пока ни заскулит от безысходности.
Мэри переступила через платье, отбросила его ногой. На ней не было нижнего белья, что говорило о готовности добиться внимания возлюбленного самым беспринципным способом. Тем не менее, Мэри была одна посреди леса и заходила все дальше в воду.
Когда неизвестный поднял ее платье и вдохнул аромат слез смешанных с потом, Мэри стояла в озере по ребра. Она обернулась, услышав грохот. Черный человек бросил сумку с необходимыми инструментами рядом с ее обувью.
– Кто вы? – спросила Мэри, прикрыв торчащие от холода соски.
Какое-то время неизвестный смотрел на нее, не находя слов. Она была слишком красивой, чтобы тратить время на разговоры. Однако он хотел провести с Мэри как можно больше времени, поэтому должен был расположить к себе.
– Меня зовут Скотт. Я рыбачил на другом берегу, когда заметил тебя, – сказал он.
– И зачем вы пришли?
– Мне показалось, ты хочешь что-то сделать с собой. Что-то плохое.
Мэри задумалась. Она дрожала, но выйти из воды означало не только приблизиться к незнакомцу, но еще и сделать это обнаженной.
Наслаждаясь юным телом Мэри, Скотт снова заговорил:
– Ты плачешь?
– Нет, – ответила девушка, стерев со щеки влажный след.
– Тебе лучше одеться. Летние ночи теплые только для пьяниц.
Скотт протянул Мэри платье и отвел глаза, давая понять, что не станет смотреть. Через мгновение девушка оделась и села на берегу. Зубы стучали, колени тряслись с такой силой, что Мэри закапывалась все глубже в песок. Не дождавшись приглашения, неизвестный сел неподалеку и открыл сумку.
– Будешь? – предложил он, откупорив бутылку с мутной жидкостью и сделав глоток.
– Что это?
– Пьянице все равно, что за пойло, главное, чтобы утоляло печаль.
Мэри понравился слоган, и она взяла бутылку, принюхавшись к горлышку. Запах заставил ее скорчиться, но холод окутывал все сильнее, так что выбора не оставалось. Она отпила глоток и едва сдержала рвоту.
– Какое же…
– Дерьмо, – продолжил вместо нее Скотт. – Знаю.
– Как вы это пьете? – спросила Мэри.
– После третьего литра даже бензин становится сладким.
Луна опускалась. К рассвету она оказалась бы против того берега, где теперь уже сидели двое, но у незнакомца не было столько времени.
– Что тебя привело сюда? – сказал Скотт.
– Я хотела утонуть.
Бутылка опустела наполовину. Мэри согревалась, напиток казался все приятнее.
Они просидели на берегу около часа. О чем может говорить убийца и жертва? Один – пытается искупить грехи до того, как их совершит; другой – сбивает цену жизни до разбитого сердца каким-то деревенским придурком, отчего грех кажется правым делом.
Допив вторую бутылку домашнего вина, крепленного спиртом, Мэри поднялась. Голова закружилась, движения стали неловкими, и девушка едва удержалась, чтобы не упасть в воду. Сохранив равновесие, она протянула руки к небу и прокричала:
– Ненавижу! Ненавижу тебя!
Скотт не знал, к кому обращалась Мэри, к человеку, не ответившему ей взаимностью, или к тому, кого люди называют богом, но девушка явно получала удовольствие от выплеснутых эмоций. Мэри кружилась, падала, требовала, чтобы незнакомец достал еще бутылку. Но у него ее не было. Тогда она подошла и сказала:
– Я хочу танцевать. Вставай.
Ее новый знакомый, Скотт, поднялся, отряхнув руки от песка. Мэри положила одну его руку себе на пояс, другую обхватила пальцами и толкнула, считая:
– Раз… Раз, два, три. Раз…
Она называла это вальсом. Говорила, что научилась танцевать перед школьным выпускным, но облажалась на глазах десятков зрителей. Придурок-партнер наступил на ногу, и Мэри упала.
– Так и знала, что нужно было выпить перед танцем. Мандраж сковывал движения, заставлял думать о взглядах зрителей, нежели о самом танце.
– Все это не важно, – сказал Скотт.
Мэри раскрыла глаза шире и улыбнулась. После двух литров вина она смотрела на Скотта не как на шорох дикого зверя по ту сторону озера, а как на близкого человека, каким оказался незнакомец. Скотт заметил во взгляде искры, каких не встречал прежде.
– Скотт, – сказала Мэри. – Ты считает меня симпатичной?
– Да.
– На что ты готов, чтобы я стала твоей?
Скотт остановился, боясь сбиться с ритма и наступить на ногу. Он следил за Мэри несколько дней, чтобы точно ответить на этот вопрос.
– Повернись, – сказал незнакомец.
Она и не думала ослушаться. Мэри и Скотт вились в едином темпе, несмотря на то, что Скотт остановился, а Мэри продолжала кружиться. Перед ними была луна, освещавшая все без прикрас.
Когда Мэри повернулась спиной, Скотт подошел ближе, собрал волосы и перекинул через плечо, к груди.
– На что я готов, чтобы ты стала моей? – сказал он. – На то, чтобы сделать твою жизнь вечной.
Неизвестный не видел лица Мэри, но был уверен, она улыбалась. Она закрыла глаза, ожидая, что он приступит к поцелуям.
Одним движением неизвестный вытащил из кармана пакет и надел его на голову Мэри, сжав так, чтобы воздух кончился после первого же вдоха. Ноги девушки подкосились, ногти пытались впиться в глаза неизвестного, но силы быстро кончились.
Неподвижное тело упало на мокрый песок, освещаемый полной луной. Неизвестный достал из кармана нож, открыл сумку и сделал то, что должен был.
Глава 3. Дэн Скалли
– Ты попался, придурок! Пропустил поворот к отелю, о котором говорил управляющий по телефону, заехал так глубоко в лес, что им и напрягаться не пришлось. Ты сам угодил в их ловушку!
– Кто они?
– Шевели мозгами, болван! Что-то еще завалялось в черепушке?
– О ком ты говоришь?
– Мать честная! Управляющий взял задатком половину стоимости номера на пять ночей. Наверняка рассчитывал, что мы можем опоздать или не приехать вовсе, чтобы присвоить себе легкие деньги. Попадись он мне, я бы три шкуры содрал!
– Ты перевел мои деньги, не сказав ни слова?
– Твои деньги? У нас все общее, забыл? Мы даже одежду одну носим. К тому же, в тот момент ты выбирал, какого цвета трусы запихнуть в рюкзак, я не хотел тебя отвлекать.
– И сколько же ты перевел?
– Знаешь, о чем тебе стоит думать? Как бы я ни старался предостеречь, ты снова и снова попадаешь в неприятности. Разуй глаза! Посмотри, где ты находишься! Это чертов подвал! Все еще переживаешь за деньги, которые я потратил на убежище, чтобы избежать всего этого?
Свет обжигал веки. Когда я открыл глаза, тьма расступалась какое-то время, прежде чем я смог осмотреть место, где нахожусь.
Капитан оказался прав. Серый, мрачный подвал с плесневелыми пятнами грунтовых вод на стенах. Тело окоченело от холода и позы: кисти рук стягивала тугая веревка за спинкой стула, точно такая же, как на скрещенных щиколотках. Я пошевелился, и по телу прошел разряд боли, казалось, конечности медленно отрывают от туловища, чтобы я смог прочувствовать каждую рассеченную клетку кожи, услышать треск костей.
Напротив меня была лестница. Некоторые ступени сгнили, треснули или вовсе обрушились. Кем бы ни был мой похититель, он хотел, чтобы я страдал не только физически, от невыносимой боли свежих ран и заломленных сухожилий, но еще и морально, глядя на путь к спасению, будучи практически на первой его ступени, но без возможности подняться наверх.
Я проклинал себя за пропущенный поворот, за все, что мог припомнить за вот уже десять лет знакомства с капитаном. Не просто знакомства, а своеобразного симбиоза. Впервые я услышал его на уроке физкультуры в школе. Теперь уже сложно представить, что я всегда был одним из самых спортивных учеников, выносливым и сильным. Все изменилось в один день. Я стоял на старте с Эл, всматриваясь в сигналы учителя, которому оставалось лишь опустить руку, чтобы мы бросились к финишной черте. Я бежал в паре с девчонкой, потому что она мне нравилась, а ей нужен был зачет по стометровке. Она считала, что, если будет гнаться за тем, кто быстрее нее, покажет лучший результат.
Мы отставили одну ногу, отвели руки, чтобы в нужный момент взмахнуть, разрезав воздух. Эл услышала: «Старт!» и бросилась вперед. Я же пересек линию и обмяк, потому что Капитан сказал:
– Слабак. Не мог придумать ничего лучше, чтобы добиться ее внимания. Она просто пользуется тобой, ты же знаешь.
Эл получила зачет. Все посмеялись над ней, решили, что я пошутил, согласившись помочь. Я сделал вид, будто так и было. Эл сказала, что не заметила, как я отстал на старте. В этих словах я услышал подтверждение голоса Капитана.
Он частенько говорил то, о чем я лишь иногда втайне от самого себя догадывался. Капитан раскрывал мне суть вещей, говорил, что учеба неважна, лучше друга, чем он, не найти, и вообще люди непредсказуемые и опасные. Так в конечном итоге Капитан стал моим единственным собеседником.
– Хватит скулить, – сказал Капитан, услышав мои мысли. – Мы не одни.
Он заставил меня вновь посмотреть на лестницу, и тогда я понял, что он имел в виду. На одной из ступеней сидел черный кот с повернутой набок головой и изучал мое жалкое бормотание.
При виде кота я вспомнил ночь. Не знаю, какое сейчас время суток, но человеческий взгляд из-под кошачьей морды я никогда не забуду. Я не сомневался, что передо мной был тот самый кот, который вился у моих ног и впивался когтями в кожу. Последнее, что должно было уметь делать это существо, – издавать голос.
Я смотрел коту прямо в глаза. Я где-то слышал, что животные не любят человеческий взгляд. Не знаю, так ли это на самом деле, но сидящий передом мной кот смотрел на меня в ответ, не двигаясь, даже не моргая.
Капитан молчал. Я был наедине со своим похитителем и старался соображать. Будь со мной здесь капитан, он бы так и сказал: «Соображай, недотепа, твоей шкуре грозит опасность».
Что делают в подобных ситуациях в фильмах? Не тогда, когда на тебя уставился кот, а когда ты приходишь в себя в подвале, связанный. Я никогда не любил геройские фильмы, с еще большим недоверием относился к фильмам ужасов. Так что первым, что мне пришло в голову, был жалобный крик, попытка пронзить бетонные стены писком в надежде, что поблизости есть тот, кто не останется равнодушным.
На деле же все обстояло иначе:
– Что тебе нужно? Зачем было меня похищать? – говорил я обездвиженному коту. – У меня нет денег, я живу в однушке в старом районе и выношу мусор только по нечетным числам. Черт!
Голос сорвался. Вдобавок к слезам, означавшим осознание безнадежности ситуации, я вспомнил, что забыл вынести мусор. День, другой, и остатки еды испортятся, поднимется смрадный запах. Только если… я вернусь домой и застану этот кошмар.
У меня тряслись руки. Постепенно дрожь дошла до ног, и тогда мое тело одолела такой силы судорога, что ножки стула застучали о бетонный пол. Мои мышцы, каждый их квадратный сантиметр, словно сжимали тески, мешая крови и кислороду двигаться в нужных направлениях. Тело искривилось, из приоткрытого рта потекли слюни, легкие перестали принимать воздух. Ходящий ходуном стул наклонился вперед, раскачался и замер на мгновение на задних ножках. Не смыкающий до того с меня глаз кот моргнул и ожил: зевнул, потянулся. Стул повторил движение маятника, из моего рта проступила пена, я мычал капитану, что нуждаюсь в его помощи, но оказалось слишком поздно.
Я откинулся на спинку стула и почувствовал, как тот накренился и вот-вот грохнется на пол. Кот заметил то же. Он запрыгнул на меня, перевесив в сторону спасения, и сбил темп судороги.
Я кричал Капитану:
– Спаси! Я вот-вот сдохну! У меня начался припадок.
Но он молчал. До тех пор, пока мы оба не взвыли от боли.
Кот махнул острыми когтями и оставил три симметричных разреза на моей груди. Я очнулся, и меня вырвало. В мозг снова поступил кислород, сердце закачало кровь по венам.
Первый приступ случился на приеме у психолога. Женщина в круглых очках, сером пиджаке с приподнятым воротом и копной седеющих волос, заколотых спицами, следила за каждым моим движением. Когда я зашел в кабинет, она сказала:
– Добрый день, молодой человек. Меня зовут миссис Телнел.
Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться в голос. Психологу, которого мне назначил психотерапевт, на вид было лет пятьдесят, хотя короткая стрижка, яркая губная помада и вызывающий цвет лака для ногтей, могли скрывать еще десяток-другой. При первом же взгляде на нее мне показалось, что плохо скрываемая усмешка ударила по ее самолюбию. Я хотел было выпалить что-нибудь остренькое, что в подростковом возрасте делал не хуже задир, издевающихся над младшими школьниками, но сдержался. Я мог вывести из себя любого, но вид миссис Тернер с ее картавым языком, подсказал мне, что не стоит атаковать. По крайней мере, пока.
После приветствия, не размениваясь на любезности, психолог выдала мне несколько листов с тестами. Слушая ее громкое дыхание, я думал, что она смотрит на меня, следит не только за выбранными вариантами ответов, но и за тем, как долго я изучаю задание, и это вызывало во мне волны смеха. Я до последнего считал, что решаю тесты только потому, что миссис Тернер не хочет со мной разговаривать, боясь столкнуться с насмешкой.
Когда я закончил, психолог изучала ответы, что-то помечала на листочках, пока я барабанил пальцами по столу, изнемогая от тишины и безделья. Тогда еще во мне было столько энергии, что хватило бы, чтобы обеспечить работу атомной электростанции, как говорили иногда некоторые учителя.
Я изучал кабинет психолога. На стенах висели почетные грамоты и сертификаты, рисунки, очевидно, детские, поскольку напоминали скорее мазню левой пяткой, нежели визуализацию мыслей, а также фотография, где миссис Тернер стояла в окружении каких-то людей на фоне серого четырехэтажного здания, от какого веяло холодом. Тогда я еще не знал, что спустя несколько месяцев буду называть это место домом.
– Вы слышите голоса? – спросила женщина, поправив очки на носу.
