Во дворе их стерквегга на Круче шумел гам голосов, конский храп и звон стали. Торопливо метались по сходням грузившие снасти с припасами возницы, запрягая готовые вороты к выходу. В перекаты грузились тюки и бочонки, кузнецы без продыху трудились у распаленных докрасна горнов. Шипели точильные камни оправок, заостряя мечи и копейные жала, сыпя искрами жарких окалин.
Айнир был весь в заботах, снуя по двору и средь многих покоев их тверди, выполняя порученное и подготавливая воинство к выходу. Приглядывая за перековывавшими скакунов служками, он слушал вполуха слова их конюшего и давал указания сбруйникам. Закончив дела тут сын Доннара вышел во двор, где и встретил стоявшего родича Хугиля, кто опёрся о тёмное дерево толстой подпоры и толковал о чём-то с коловшим дрова человеком помладше. Подле них был ещё один воин в годах чуть за сорок, прибывший с загоном Копыта – по обличью из северян. И вроде бы даже в загоне их Айнир недавно видал и того сестры сына его дяди Храттэ, чьё лицо он узнал средь толпы уезжавших от Кручи – Ничейного, Бундина. Эх – с ним бы по старой памяти поговорить, как когда-то в дороге до Винги, где они и сдружились… но уже не судьба.
– И ты тут, почтенный? Я уже думал, отец отослал тебя в Вингу вчера.
– Успею ещё я покланяться Скъервирам, юноша… – покривился Копыто, отерев дланью бороду, – раз твой отец позабыл про отмщение, уповая на речи с их домом волков… Будто кровь серебром и чинами окупишь.
– Опять ты о старом… Сказал же отец, что не время для смуты.
– Ведь и сам ты двух братьев лишился, почтенный – не так? И помню, как клялся ты Вотину, что мстить будешь сам тому зверю из Эйрэ – какой ни была бы цена – ибо кровь не прощают. Чем же хуже мой брат, чью я казнь зрил своими глазами?
Он впился ногтем в ту страшную вмятину на голове.
– Видишь – память о том, как башкою о стену я бился, когда видел как рвали его на куски? Я как ты своё слово исполню… когда время придёт.
– Или не сдохли уже и сам Къёхвар – и все те, кто судили там Эвара? – пожал плечами сын Бурого, считая глазами коней, что уже подковали на кузне и гнали в их стойла.
– Все ли? – оскалился вдруг его родич.
– Сколько же ещё нужно тебе, Хугиль?
Копыто воззрил сыну Доннара прямо в глаза.
– Ты отважный и храбрый, люди чтут тебя как ратоводца. Ты и будущий скригга наверное, Айнир – коль сумеешь дожить до того, уцелев в этой распре. Но видно забыл ты закон, что довлеет над миром – как и было, и есть, и всегда оно будет – что кровь не прощают врагам, не щадя никого. Из семян вырастают волчцы, а из выщенков волки.
– Разве все там виновны в их доме, что жаждешь ты стольких смертей себе в плату?
– А разве лишь две только смерти у нас не отплачены, Айнир? Никогда дружны не были наши семейства – так чего же смущаться того, сколько крови пролито меж нами в веках? Или из тех ты, кто любит жрать мясо, но резать овцу самолично стыдится – что будешь и зверю из Эйрэ воздать не своею рукой, как случится когда-нибудь, дай то Горящий?
Сын Доннара хмуро взглянул на родича.
– Пугаюсь порой тебя, дядя…
– Миром правят суки, крысы и волки?… – презрительно хмыкнул Копыто, взирая на сына их скригги – не понявшего видно доселе сурового этого знания, – и лишь тот, кто силён, может тратить слова – кого будут все слушать, боясь его мощи. Иначе сжирают слабейших, как Скъервиры прочих и нынче. Или дом наш был чем-то их лучше – когда вместе с Къеттирами воздавали мы Афтли в минувшем – всех их точно овец перерезав в час смуты, свержителей нашего рода? Или как Гальдуров тех же твой матери брат, славный Храттэ?
Он озирнулся на миг на стоявшего рядом мужчину из северян – и тот ухмыльнулся, оскалясь – как будто припомнив о чём-то приятном.
– Ты-то Книжник – и свитков читал уж побольше меня – должен знать, как то было…
– Да, читал… Только я не средь них, кого ты называешь! – бросил Айнир Копыту, весь вспыхнув на миг.
– Все средь них мы – волком или овцой – каждый станет таким, кем он водится в жизни. И отец твой отнюдь не ягнёнок, принимал и верши?л по-мужски те решенья, что кровью оплачены. Ты спроси его – кто вместе с Храттэ и мною свинью ту за руки и ноги держал, когда сердце его Иннигейрд выреза?ла живому? Много что Доннар расскажет… Да и ты ведь своею рукою казнил негодяев, как помнишь.
– Помню… – на лбу Айнира взрезалась острая складка морщины, – только гордости мало в том было, что там делал порядок держа – как я сам же своих…
– Зря стыдишься того. Кровопийц не прощают, в земле лишь их место. Не сготовишь жаркого свинью не забив – всем известно. Каждый станет таким, кто он есть… но добычей я быть не хочу. А вот ты уж решай за себя – что прощать или нет своим недругам.
Копыто умолк на мгновение, пристально глядя на Айнира.
– Когда встретишь ты этого зверя, кто сестру твою в землю живой положил – и уж спрашивать даже не буду, что сделал ещё он с ней прежде – будешь ли тратить свой час на слова? И будет ли он говорить с тобой сам?
Когда сын их нового скригги ушёл, Хугиль вновь обратился к тому, кто застыл подле колотых дров.
– Так ты сам из Варглейфов, что данники Альви?
– Был им прежде, почтенный… – нахмурился кольщик, опёршись ладонью на древко секиры, – но теперь служу Дейнову дому, когда мой господин бежал в Эйрэ изменником, а брата они там… выблю?дки…
Он умолк, недомолвив о чём-то – и пальцы лишь стиснули черен.
– Ну и славно, что не северянин. Вон, Три Жала породу с лица за пять стрел разглядишь. Так поедешь со мной в ходагейрд – коль желаешь?
Секира со стуком ударила в корень, ломая полено на части как щепку.
– С охотой, почтенный…
Хугиль обернулся лицом к северянину.
– И парнягу с собою берём. Малый хваткий – сгодится.
– Вот уж точно – весь в этом в отца! – усмехнулся Тристингур.
– Хоть в какого из двух? – вопроси?л вдруг с усмешкою Хугиль.
Три Жала пожал лишь плечами.
– А да Шщар его знает? Ведь оба в минувшем воители были что надо…
Этайн отпряла от твёрдых холодных зубцов стен стерквегга в Трёхпутье. Здесь в преддверии битвы за тверди лежавшего на середине пути между взятым весною Берёзовым Долом и ближними крепями мощных Железных Ворот места Огненный Столп – важнейшего в здешних срединных уделах Дейвоналарды – собирались все воинства кийнов, готовясь в бою отразить наступление Скъервиров и их союзников, укрепившихся в Эльдстодингейрде. Сюда Тийре привёл свои силы, дав короткое время на отдых, лечение раненых с хворыми, сбор всех важнейших припасов и новых людей, чьи загоны входили в тот день сквозь раскрытые створы ворот городища. Гам, лязг, ржание, крики, скрип тяжких возов и удары железных подков по камням большака как зловещая песня без слов колыхали распаренный воздух равнины, над которой как каменный лоб возвышалась могучая круча холма, с чьей вершины до дальней черты небокрая дочь Кадаугана была способна узрить клубы туч, что далёкой грозой надвигались с заката на город.
Зрила она с высоты возведённой при ёрле Арнгейре Убийце Врагов дома Къеттиров древней стены? на огни в старом городе к югу за укрепью, где ужаснейший мор из сыпухи с дурною водой истребил за прошедшую зиму пол-тверди – и как чёрные тени сновали укрывшись под кожей глухих опередников с масками лекари, собирая гниющие трупы и вещи с проездов и мёртвых домов, увозя их телегами в пламя сжигавших заразу кострищ, засыпая колодцы калёным углём или солью. Глухим звоном летели оттуда надрывные стуки колёс и волнующий рокот тревожного била. До окончания мора под страхом немедленной казни никто не входил в оцеплённый их воинством город, и не покидал его – дабы хворь не пришла в войско Эйрэ, занявшее поле и новую укрепь вдали от того.
Зрила она и взмывавшие в ветра порывах воздетые стяги с взлетающим соколом, чёрной стрелой устремившимся ввысь на лазоревом небе – знак хозяев Круа-а-карраг, Твёрдой Кручи – оплота второго средь всех кийнов Эйрэ семейства владетелей Габ. То, что сам Конлойх Хеб-Кроймилл нежданно привёл сюда воинство кийнов востока и данников их в эти земли, не могло не оставить её без волнения. Много лет уже старший хранитель печатей в Аг-Слейбхе не покидал стен ардкатраха кроме поездок в родные уделы.
– Дурно выглядишь, дочерь Кадаугана. Исхудала, бледна. Не для женщины место в выправе средь воинства, вечно в седле на ветру и под солнцем… – вместо приветствия молвил Безусый, учтиво кивнув ей при встрече. Светило склонялось к закату, багровыми бликами медленно вскользь продвигаясь к черте небокрая, озаряя высокую стену хугтанда, под которым в саду при святилище Вотина встретились двое теней – точно случайно столкнувшись тут с глазу на глаз.
– Моё место – быть с тем, кто мне дорог… – Этайн кивнула в ответ, поклонившись пред фейнагом Габ, – здравствуй, достойный сын Килина. Что привело тебя вдруг от горы в эти земли?
– Война… – старый Конлойх бесстрастно кивнул головой в бок стерквегга, где гремели железом тяжёлые молоты кузниц, топотали воители и скакуны, и скрипели подъёмы колодцев, давая воду для быков и коней.
– Только ли это, почтенный?
– Не только… – Хеб-Кроймилл внимательно глянул в глаза ей, – проницательна ты, дочерь Кадаугана. Тогда, как видал тебя в тверди владетелей малой девчонкой ещё, и не думал что та козлодёрка с подковой вдруг станет как тень возле сына Медвежьей Рубахи – кому тоже была суждена не такая судьба.
Этайн какое-то время молчала, взирая на Конлойха. Затем обернулась на миг к растворённым дверям из святилища.
– Почему я тебе ненавистна, почтенный? Только тем, что не Ольвейн, а я стала тенью владетеля? Скажи – пусть свидетелем будет чужой бог, кто к нам безразличен, бесстрастен…
Фейнаг Габ очень долго молчал, лишь внимательно глядя на Этайн. Даже бровь его не приподнялась на столь необычный и дерзкий вопрос. Молчала и женщина, всё выжидая ответа.
– Ты умна. Даже много умнее за Ольвейн, дочь Кадаугана… И поверь – нет мне разницы, кто из всех женщин войдёт с сыном Дэйгрэ в святилище, и чью руку окрутит ей пояс их с мужем судьбы, и чьё чрево даст новых наследников дому владетелей Бейлхэ. Путь сюда пролегал через Озеро, и я был пред отцом твоим там – это знаешь?
– Не знаю… – она на мгновение вздрогнула, и голос у Этайн чуть дрогнул, – и как он, почтенный?
– Как прежде… Недуг его ест. Не верить мне можешь, но сам я пытался смирить его, дать свою волю на брак твой и Тийре – но… нет мне нужды слушать злобную бабу, что в семействе теперь взяла верх и желает лишь мести, а фейнаг у Конналов стал её голосом, тряпкой… – губы у Конлойха взнялись в колючей усмешке с презрением.
– Тогда в чём я повинна пред всеми, почтенный? Тем, что он меня любит одну, и желает женою назвать по чести? и закону? Почему ты из всех глав домов первый против меня?
– Разве я – кто встал подле него в первый час же, всем тем поддержав место Тийре на Кресле, служа сыну Дэйгрэ так верно как и отцу его прежде? Нет мне разницы кто из всех женщин женой станет арвенниду – пусть то было бы лишь по закону.
Конлойх какое-то время молчал, глядя Этайн в глаза.
– Ты ещё молода, и всего не изведала цену, что в жизни даётся нам выбором, Этайн – но быть может однажды поймёшь… что порядок с законом есть то, на чём держится мир. Без порядка впадает мир в бездну, жажда власти и алчность взять больше чем до?лжно сплетаются в омут, из которого страшной ценою порой удаётся нам вырваться…
Безусый умолк на мгновение, хмурясь.
– Ты не видела смуты, что была в ту пору, как был я тебя дважды младше. Ты не видела крови, что про?лита была в домах… Без закона с порядком в наследии, без внимания слову иных устремляется строй во всевластье – в безвластье. Когда сильные слушать не жаждут иных им подобных, не внемлют уступкам друг другу с согласием, то сквозь мглу низверзается в мир тень Шуршащего, кто холодными кольцами точно в тисках сокрушает порядок. Кровь и кровь – вот та плата за то, что вернёт всё назад… и уже не как прежде. Ушедших от нас не вернуть, никакою ценой не отверзнуть от смерти…
Бесстрастный взор фейнага Габ на миг дронул. Слушая речь его Этайн молчала, лишь в волнении проглотив так горчившую под языком точно липкий и вязнущий ком слюну. Собеседник, внимательно глядя на женщину тоже заметил то, хмурясь.
– Ты умна – но порою наивна… Ужель думаешь ты, как иные тут слепо толкуют, что я жажду стать первым из наших домов, отверзая владетеля прочь от законного места отцов в доме Бейлхэ, навязать ему внучку свою как жену, а тебя вон исторгнуть? Или думаешь ты, что стремлюсь я с домами востока опять отделиться от Эйрэ, как было в далёком минувшем – когда предки твои кийна Кинир владели уделами всеми к восходу от гор, а дом Габ был их первой рукой? Да – есть в избытке таких недалёких, кто и нынче мечтает о том же… но только не я.
– Почему же, почтенный?
– Ведь знаешь сама. В одной связке все кийны огромная сила, способная даже низвергнуть могучейших недругов, коих щедро нам дала судьба средь соседей. Чего сто?ит мой дом против тех степняков, кто огромною мощью кочевий приходят как прежде из Моря Травы век за веком? А единою силой мы длань, что способна сломить даже войско дейвонского ёрла… заставить их встать, образумить свой натиск, забыть про довлеющий нашим проклятием Мурхаддов дар… Сорок лет я служу тому делу, из всех своих сил упрочняя единство, смиряя всех тех недовольных и жаждущих силой восстаний взять больше, чем до?лжно от нас всех в едином союзе.
Конлойх на миг снова смолк, глядя женщине прямо в глаза.
– Наш владетель, твой муж по чести? – он способен на многое… Из мальчишки, кто вёл лишь десяток копейных, прорезался вождь и могучейший арвеннид, коего прежде не видело небо над Эйрэ. Но и он не всесилен… Ведь есть порой во?йны, которые выиграть трудно – а то и невозможно.
– И эту? – спросила с волнением Этайн.
– Быть может… Все века мы с дейвонскими ёрлами были соперники, вековечные недруги – рок наш таков как могучих соседей. Тийре сумел отвернуть поражение в этой войне, преломить силы Скъервиров, выгнать их прочь из всех наших уделов и вот далеко как продвинуться. Но сумеет ли он победить? Сила, что против нас встала, огромна, могуча – способна всё так же себя преломляя держаться, найдя в себе новые силы нас бить напрямую и втайне, найдя себе новых союзников…
– Юг – или Север? – прервала его дочерь Кадаугана, в волнении вздрогнув от горьких вестей.
– Видишь – подсказывать даже не надо… сама ты способна зрить в корень. Брузги пришли, и дела там серьёзные.
Этайн в волнении стиснула руки, сжав побелевшие в судороге пальцы. Фейнаг Габ заприметил, как часто она это делает в их разговоре.
– Ты была бы достойной женой для владетеля нашего, матерью новых наследников… быть бы могла. Но не до?лжно порядок обрушивать, следовать всем вопреки. Можешь быть ты ему его тенью, родить ему чад по любви, быть с ним рядом – но только женою ему должно быть по закону… и видно, что быть ей иной. Иногда есть вершины, взойти на которые нет такой силы. Иногда есть те войны, в которых победу не взять никакой порой силой.
На лбу фейнага Габ пролегла борозда острой складки морщины, и лик его вдруг потемнел на мгновение.
– Есть те женщины, кои не в силах женой стать любимым – точно ров, точно бездна меж ними межа, что их жизнь разделяет законом…
– Как и та, кою ты получить не сумел? – догадалась вдруг Этайн.
– Не сумел… по закону…
Голос старого Конлойха дрогнул на миг. Хранитель печатей умолк, лишь с какой-то печальной усмешкою глядя на дочерь главы дома Коннал.
– Я любил её может не меньше, чем Тийре тебя – и понять как мужчина могу бедолагу Плешивого Лба, кто столь крови немало пролил не из долга с присягою может в час смуты домов, а той страстью бесплодной снедаемый к женщине, чувством увы безответным измученный годы – но кто смог после всё же простить и её, и себя – и начать жить нано?во, забыть…
Безусый дотронулся левой ладонью до облика взрезанной в цельном берёзовом дереве подле святилища стати Гефадринн.
– Праматерь едина у всех нас – дейвонов и арвейрнов – она не даст сердцу солгать, что мне жаль вас двоих, как никто может быть это я понимаю… Мы стремились с ней с детства друг к другу, родне вопреки. Как и ты, она вместе со мною сбежала из отчего дома, как тень подле будучи рядом. Но родитель её был как каменный столп непреклонен – слишком памятны были в семействах у нас все те раны и смерти, что мы нанесли нашим близким в час смуты ещё не так давней, как дом её был на боку прежде Форгалла, а потом присягнул слепоглазому Домналу – а наш кийн оказался расколот, сражаясь друг с другом и с всеми соседями, когда прочие выбрали сторону Манеха с Гилрэйдэ, присягая в служении Мохтайру с Килином. Не желал он и слышать о нашем союзе, упрямый как Карнах Мор-Теах – неумолимый, ни мне и ни ей не внимавший, не давший согласия.
Этайн, слушая старого Конлойх, молча опёрлась рукою о древо изваянной в белой берёзе Дарующей.
– Дурно тебе? Может кликнуть служанок? – участливо тронул её за рукав фейнаг Габ, – в этот зной и мужи еле в силах его перенесть – не сравнимо с тобой, кто взвалил на себя столь огромную ношу на плечи…
– Нет, почтенный – не нужно. Я всё же хотела бы это дослушать… Ведь редко кто зрил тебя тем человеком, который сейчас предо мной – у кого в груди тоже живое есть сердце, – Этайн взглянула в глаза собеседнику, – мне всё кажется, слышала я это прежде уже от кого-то…
– Возможно… – Безусый опять усмехнулся, взирая на дочерь Кадаугана.
– Что я мог дать ей сам, кроме всей той любви? Всё, что сам я имел как один из сынов дома Габ, и что мог бы взять в будущем – всё, но не имя… Кем была бы она, как была бы там прозвана прочими – кто в глаза называл её вслух потаскухой? Кто признал бы на равных рождённых без брака моих с ней детей, дал им право назваться потомками фейнагов – стать ими после быть может?
Голос у Конлойха стал вдруг суровым и жёстким, как будто железным.
– Я бы мог… мог сломить несогласных всех силой, мог заставить признать их союз наш по че?сти – восстать, разметать их останки по Шщаровым норам, заткнуть их поганые рты их же собственной кровью с кишка?ми – даже может уйти от присяги владетелю Эйрэ и стать самовластен – таковою, любою ценой… И я был готов. Но она не согласна нести была это…
Моя мать, видя то, как ослабший за смуту и войны наш дом опускается в бездну – как и то, что по смерти столь многих мужей всех ветвей и погибели старшего брата в восстании я теперь стану грядущим владетелем – умоляла меня взять иную жену по закону пред всеми, чьи дети продлили бы род кийна Габ, были всеми бы приняты в Эйрэ – а она пусть останется подле. Но любовь моя была горда – не желала остаться второй, моей блеклою тенью без имени, чтобы делил я её с кем-то прочей, являлся к ней в ложе отмывшись от запаха той другой женщины… чтобы даже любимою будучи, с нею была не на равных – и все наши дети. И сама упросила меня возвратить её прочь в отчий дом, где три брата её всё же сумели утишить весь гнев у отца и нашли ей супруга достойного, чей род поскорее бы жаждал увидеть наследников, когда в Распри Помежные павших мужей было тоже не счесть в их семье, а все младшие дети их фейнага были в час хрупкого мира в заложниках в укрепи Ёрваров – и не стали бы сильно ворчать, что не с девой окрутят их старшему руки в святилище.
Этайн на миг отвернула свой взгляд, впившись взором в обличье Дарующей – уже поняв, о ком идёт речь.
– И ты возвратил её?
– Да… возвратил. Сам отвёз её через всё Эйрэ на запад, в последние дни с нею будучи рядом, прощаясь навек.
Конлойх дотронулся левой ладонью до начисто бритой губы, проведя по ней пальцем.
– Ибо клялся, что всё позабуду, её не посмею тревожить с супругом в их новую жизнь, всё сотрётся меж нами как след на воде, как раздутая по? ветру пыль – как и до?лжно по че?сти. И зарок дал, что буду любить лишь её, её помнить навеки – и буду безусым пока ту присягу двойную храню. Я жене своей Гвендолен из дома Гуайрэ верен был, честен, не зрил на других, и любил её тоже, как до?лжно жену свою мужу – и люблю и досель – но не так, как её… и забыть ту не в силах – но клятву держу.
Порой тысячи раз задавался вопросом, чьим был её первый из тех четверых сыновей, принесённых ей мужу в супружестве – ибо даже и та повитуха всё же женщина, и постигнуть всё может, понять и принять – и иной раз солгать о приметах и сроках. Но к чему мертвецов вопрошать о минувшем, какого уже не вернуть? Много лет и себя, и её проклинал за решение это, что смог отпустить, пока сам не смирился – пока не постиг, что лишь так было нужно, так правильно, до?лжно – ибо плата порою бывает весьма высока, и не в силах её уплатить мы по че?сти, как рок то потребует после…
