Тэнго Кавана "Фарш-мешок"

– Ты бы лучше интересовался технологическим процессом. У нас такие вопросы не очень-то любят. Но, если коротко, то для экономии места. Ты, я вижу, недавно переселился, так? – стажер коротко качнул головой, – так вот тебе полезно знать, что каждый день в Город приезжает около десяти тысяч беженцев, переселенцев, просто людей, ищущих работы. Для них строятся многоквартирные дома, больницы, школы и ещё куча разных необходимых сооружений. Мы ограничены в территории, потому что к югу, после встряски, растянулись непроходимые болота, с запада мы граничим с государствами, которые хотят прибрать к рукам наши полезные ископаемые, а на востоке идет война. Ты слушаешь радио? – стажер отрицательно махнул.

– Я слушаю пластинки на старом отцовском граммофоне.

– Ну вот поэтому такие глупости и спрашиваешь. Поток тел постоянно растет. Сейчас вот опять на западе начались вспышки антигородских настроений, а значит, работы будет больше, – Леша осекся.

– А почему их не сжечь? – продолжил задавать вопросы юнец.

– Да что ж такое?! Ну вот ты знаешь сколько топлива тратится на эти печи? К тому же они не справлялись ещё до второй пандемии. А сколько людей не согласных сжигать своих родственников? Церковь давно окрестила ересью сожжение тел, но и хоронить, как раньше, тоже запретила, потому как Город превращался в одно большое кладбище. Хоронить стало нужно вертикально, для экономии пространства, но и не глубже одного метра, так как Город стоит на болотах. Вот так мы и появились.

– А куда, – стажер помедлил, – куда их дальше везут? – паренек задавал вопросы с паузами и так, словно получил по голове пыльным мешком.

– Да не знаю я! Черт бы тебя побрал, будешь столько спрашивать, в миг станешь безработником, – вспылил Леша, – так все, давай ка сегодня закончим, а то видимо насмотрелся ты всякого и не соображаешь, что несешь. Иди вон лучше, купи себе бутылочку Газа. И того, Вить, ты мне не одолжишь одну пластинку?

– Кого? – нахмурил брови стажер.

– Пластинку – отведя глаза ответил Леша.

– Зачем Вам она? – в голосе Вити появилась игривая нотка.

– Ну как зачем? Послушать, – старался, не выдавая эмоций говорить Леша.

Витя смотрел на бригадира новым, изучающим взглядом. Что-то не так с этим замшелым работником.

– Хорошо, Алексей Дмитриевич, это можно, – улыбнувшись ответил Витя.

«Какой странный мне попался стажер, – думал Леша, переодеваясь после смены, – все эти вопросы столько дней подряд, откуда они берутся? Вроде бы светлая голова, может работать и приносить пользу, однако ж нет, надо ему свои сомнения высказывать. Очень странный. Как Сашка…» -, на Лешу удушливой волной накатили воспоминая, что-то заныло в груди и слегка закружилась голова. Он постарался откинуть их глотнул ещё немного «газа».

Все операторы давно ушли, а Леша то ли по привычке, то ли от переживаний по поводу новичка, излишне долго проводил поверочный обход всех агрегатов, поэтому сейчас стоял совершенно один в пахнущей тяжелым рабочим днем раздевалке. Работы было действительно много, и утром на собрании начальникам цехов коротко поведали почему, с оговоркой о секретности. Однако Леша в тот же день не смог удержать язык за зубами и успел наболтать стажеру про события, которые скоро развернуться на западе. Леша упрекал себя в таком не сдержанном поведение. Недомолвки, груз важной информации, политические интриги среди бригадиров, всё это было чуждо Леше. «Наверное, – думал уже который раз за неделю, – нужно было сказать директору, что он не подходит на эту должность. Это всё не для него.» Но вопрос решеный и сопротивляться было не в его силах. Так что придется смириться.

Из тяжелых мыслей Лешу выдернул сильный шум. На задней площадке, там куда уходила путевая цепь, а вместе с ней извилистая змея конвейера, послышался матерный возглас мужиков со второй смены, затем шлёпанье о металлическое покрытие пола чего-то мокрого и тяжелого. Леша ринулся в сторону фасовочного цеха на ходу расталкивая завесы из плотного полиэтилена, которые, как гигантские макаронины, повисали на плечах.

Выскочив на площадку, он увидел разбросанные по всему полу части человеческих тел, завалившийся набок погрузчик и трех мужчин средних лет, растерянно смотрящих перед собой.

– Ну и как их теперь собрать? – начал крайний слева, судя по всему, водитель – говорил уже тысячу раз директору, что надо менять эту рухлядь, – он пнул носком ботинка задранное, словно при резком маневре, колесо погрузчика.

– Да никак, – оборвал его стоящий справа, не обращая внимания на появление на заднем плане Леши – положим так, чтобы количество совпадало, да всех делов.

Третий не спорил. Он продолжал смотреть вперед, опустив лоб, нахмурившись и поигрывая на лице желваками.

Леша казался своим коллегам, знакомым и всем, кто его когда-либо встречал, человеком недалеким. И дело, отчасти, было в том, что среди коллег он был молчалив, практически не выражал своего мнения и не спорил ни с кем по пустякам. В Леше действительно большинство вещей, обсуждаемых мужиками, не вызывало никакого интереса, а иногда он просто не знал, что и как сказать. Однако же всё, что касалось производственного процесса, для него работало по чётким понятным законам, нарушать которые категорически запрещалось. Отец очень старался вырастить из Леши «настоящего» работника, и это одно из немногих вещей, которым он уделял внимание помимо собственного труда. Поэтому, когда Леша видел нарушения, отлынивая, некачественно выполненное дело, он не мог пройти мимо и оставить всё как есть. А уж как разговаривать с лентяями и лодырями, отец его научил.

– Отставить, – скомандовал по-армейски Леша, – никаких «делов». Надо разложить в соответствии с полом, возрастом и биркам. Что это еще такое? – подстегивал себя Леша.

Мужчины резко обернулись, сначала испуганно, но рассмотрев кричавшего по ближе приняли более расслабленные позы.

– Да нафиг надо, Лёх?! Ну случилась небольшая авария, с кем не бывает? Тут техника виновата, не мы. А причиндалы их рассматривать и жопы сморщенные вообще не улыбается! Понакидаем быстро, да и все, – произнес правый.

– Нет, – отрезал Леша, взглянув прямо в глаза грузчику, – это неправильно! Мы сложим их как полагается.

– Да ты посмотри, Леш, это же с синими бирками мешки, в них бездомных и неопознанных складывают, чего заморачиваться? – подхватил водитель, понимая объем неприглядной работы.

– Эти тела могут опознать, могут найтись родственники, наплевать какие там бирки. Собираем правильно! – повелительно произнес Леша, – иначе мне придется сообщить об этом инциденте директору.

Мужики переглянулись, тот, что справа буркнул что-то себе под нос, затем неохотно пошагал в сторону разбросанных рук, ног, туловищ и голов. За ним последовали все остальные. Долго возиться не пришлось: тела оказались мужского пола, без «дряблых жоп», так как все были молодыми. Около часа они фасовали и складывали разбросанные конечности, которые когда-то были живыми людьми. Крови почти не было, рабочие, давно привыкшие к картине распиливания, быстро, по-фабричному перекладывали и переставляли местами обрубки. Через полтора часа дело было сделано.

– Это никуда не годится, Лешка, – подытожил в конце водитель, – какой ты у нас правильный?! Может ты просто любишь жмуров трогать? – второй противно хихикнул, третий все это время молчал.

– Это тела, понял? Никакие не жмуры, – резко ответил Леша, – мы закончили, грузи в контейнер. Леша держался как мог, чтобы не сказать «пожалуйста», командовать он еще не привык и особо не было смысла, потому что в его цеху все и так знают, что делать. Главное – вовремя назначай ответственного за уборку. Сейчас же ему пришлось идти в разрез с главными принципами рабочих: чем проще, тем лучше; работа не волк; что не запрещено, то разрешено и тому подобным, а значит последствий не миновать.

– Есть! – выкрикнул в ответ правый, кривляясь приложив ладонь к голове, изобразив подобие воинского приветствия.

Уходя, Леша чувствовал, как ему смотрят в спину. Завтра об этом узнают все работники и станет совсем туго.

Палатка Тани и Нины Васильевны были уже закрыты. Леша обещал себе, что уж сегодня он точно зайдет к ним, но задержался, расфасовывая части человеческих тел. Раз обновкам не быть, то обязательно надо заскочить в продуктовый, фарш в холодильнике почти закончился. Подходя к дому с пакетами в руках, его неожиданно пробрал непонятно откуда взявшийся озноб. В цеху сегодня было прохладно. «Только бы не заболеть, – подумал Леша, – совсем не во-время».

Почтовые ящики висели на стене у лестницы, их полагалось регулярно проверять на предмет коммунальных счетов, предварительно отсортировав от рекламных буклетов с камуфляжным фоном, на которых гордо держали оружия неизвестные Леше мужчины, а также газет, выпускаемых цифровым центром, некоторые из которых нужно было обязательном порядке прочитать. Привычно выбрасывая ненужное в мусорный ящик, Леша задержался на помятом белом конверте, на оборе которого был написан Лешин адрес и инициалы в качестве получателя, а дальше, и это было уж совсем немыслимо, фамилия имя отчество отправителя – Путилин Александр Дмитриевич. Леша стоял в ступоре, не понимая, что ему делать. Первая мысль была выкинуть, избавиться, не связываться, чтобы не было проблем. Отец незадолго до смерти рассказывал, что мать на старости совсем свихнулась и напичкала Сашку своими странными идеями, от которых тот возненавидел Лешу, отца и весь Город. И пробовать возобновлять с ними отношения отец Леше запрещает, иначе он ему больше не будет сыном. Леша оперся о стену и тихо по ней спустился: «Почему сейчас? Через столько лет? А вдруг с ним что-то случилось, и он просит помощи?» Поколебавшись ещё несколько секунд, он сказал вслух: «Прости Пап».

Письмо №1

«Александр приветствует Алексея! Пишет тебе твой родной брат, надеюсь, что ты меня ещё не совсем позабыл. Хочется верить, что застал тебя в трезвом уме и добром здравии. Заранее прошу прощение за тот возможный сумбур, который могу причинить тем, что напишу далее и, если всколыхну эмоции, которые будут тебе не самыми приятными. Однако же не спеши смять этот желтый листок бумаги, разорвать его в клочья или прилюдно сжечь на площади. В этом письме, а может быть, если успею, даже нескольких, я лишь попытаюсь рассказать о своих злоключениях, переживаниях и наблюдениях в качестве человека, который попал на фронт летом две тысячи сорок пятого года. И пусть мой рассказ будет противоположен твоему мировоззрению, я не в коем случае не собираюсь расшатывать те догмы и принципы, на которых ты, как и весь Город, строит своё существование. Однако, не зарекаюсь вовсе не затрагивать оных, так как это практически невозможно, ведя последовательно мой рассказ. Что из этого выйдет и как долго будет продолжаться, признаться, понятия не имею и скажу тебе, есть в этом что-то даже интригующее. Скажу ещё, что был поражен, что мне в принципе дали писать и отправлять послания. До последнего я в это не верил и всё ждал, когда отнимут, порвут, изобьют. Однако этого не произошло, и, я думаю, этого не случилось потому, что нынешняя элита не видит никакой опасности в письменности, литературе, да и в целом в искусстве.

Начну с того, что как ты, наверное, не знаешь, наша с тобой мать умерла два года назад. Смерть ее была не спокойной, так как пришла в следствии сильной слабости души и тела. Первое было вызвано теми метаморфозами общества, которое она наблюдала последние пятнадцать лет, а второе – банальный голод, который начался после так называемой «встряски».

Та далеко не многочисленная горстка людей, которая не отправилась в Город, а осталась все же разделывать землю и стараться прокормить себя с помощью фермерства, вскоре получила мощный удар в спину в виде «сборов на нужды трудящихся».

Сначала это выглядело словно помощь попавшим в трудное положение людям, потерявшим свой кров и средства к существованию, однако вскоре переросло в самые обычные поборы. Не буду и говорить, как быстро были погашены волны всколыхнувшегося недовольства кучки изнуренных женщин, стариков и тщедушных «непригодных для нормальной работы» молодых людей, в ряды которых входил ваш покорный слуга.

Кончина матери, естественно, повлияла на меня негативно. Обозлившись, я вдруг осознал, на сколько сдерживался в своих порывы к выяснению истины, самопознанию и изучению нового. Недолго думая, собрав вещи, я поджег остаток поля вместе с фермой и отправился на Юг, в сторону разрушений, метеоритных дождей, землетрясений и прочих ужасов этого мира о которых трезвонили из каждого утюга.

Шел долго, честно говоря, счета времени я не вел, но несколько раз менялась луна, что говорит об определенной продолжительности моих скитаний. Я проходил мимо опустевших поселений, развороченных домов, заросших полей и покосившихся заборов. Ночевал я, в большей степени, в открытом поле или импровизированном убежище, сделанном из стогов сырого сена. Скажу тебе, чем дальше идёшь на Юг, тем удивительнее становится ночное небо. Однажды, смотря наверх, я увидел, как яркими полосами посыпались звезды, создавая разноцветные всполохи самых причудливых цветов. Я не мог оторвать взор. Ощущая свою ничтожность и крошечность, неожиданно для себя самого, я захотел писать на бумаге. Мне захотелось передавать эти чувства и эмоции, делиться, заражать ими, переносить сознание людей в такие прекрасные места. В тот момент я ясно понял: не все кругом стало уродливым, извращенным и гнусным. Мир всегда был и останется прекрасным, отвратительно лишь то, что делает с ним человек. Удовольствию не было предела. Я исписал все, что было у меня с собой. Какой-то мамин блокнот, листки с рецептами, в которые была завернута моя еда, даже несколько раз я использовал собственную ладонь. Но этого было мало, поэтому я постоянно прибывал в поиске новой макулатуры. Вскоре, в попытках найти больше бумаги в некогда жилых домах, я стал натыкаться на военных. Повсюду я встречал огромные караваны старых, проседающих под весом чужого скарба, пятнистых автомобилей и бесконечно снующие по домам короткостриженые головы, смотрящие на Мир через мертвыми зрачками дула автомата.

Мне довольно долго удавалось идти в выбранном направлении, не привлекая к себе внимания. К сожалению, везение имеет свойство заканчиваться. Одним прохладным летним утром я проснулся в окружении десятков солдат, самый главный из которых очень хотел узнать, что я здесь делаю. Забавно, я был бы рад ему ответить, если бы знал сам. Так меня, вместе с кучкой таких же «бесхозных безработников» отправили в Город, для дальнейшего распределения. А куда распределяют таких как я, ты наверно и так догадался.

Что приводит нас туда, где мы есть сейчас? «Все что не делается, все к лучшему», – так постоянно говорила мать, а я никогда не был с ней согласен. Что хорошего в смерти трех из пяти соседских детей от нехватки медикаментов и еды? Что стало лучше для них? Что ж, юношеству свойственна подобная категоричность. Не переставай мама бесконечно повторять эту фразу раз за разом может я бы и не задумывался о происходящем столь часто, и как юла, обреченная вечно крутиться на месте, не пытался бы множество раз разгадать природу причин событий.

Что приводит нас туда, где мы есть сейчас? Поступки? Желания? Стремления? Страх? Обстоятельства? Нет, всё это лишь отголоски наших собственных действий. Эхо, раскатывающееся по предрассветному полю. В Бога я не верю – было бы слишком просто. В Судьбу тоже. Ты знал, что после двух ходов в шахматной партии открывается возможность для миллиона различных вариантов продолжения? А теперь представь, сколько не подлежащих подсчёту вариаций вступает в силу каждый раз, когда ты открываешь глаза. Нет, как будто бы опять не то.

Пока что моё понимание Мира остановилось на балансе. Уравновешивание всего сущего: белого и черного, добра и зла, войны и мира. В эту концепцию вписывается даже смерть новорожденных детей: ведь если есть счастливое долголетие, то должна быть и несчастная ранняя кончина, не так ли? Везде баланс, который не всем дано увидеть и не каждому понять. Но этот вопрос ещё не закрыт. Что если и правда вселенная бесконечна? Тогда и баланса быть не может, как горизонта не может быть в беспроглядной тьме. Так много противоречий, не познанных и не раскрытых истин.

Знаешь, я в тайне всегда хотел попасть в Город. Хотел посмотреть на огромные здания, толпы людей, магистрали, но бесконечно гнал от себя эти мысли, даже стыдился их, и спроси ты меня об этом открыто, определенно возмутился и сказал бы «никогда в жизни, это проклятое место, где попраны свободы и человечность», продолжая перед сном представлять вид с высоты уходящей в небо многоэтажки. И вот я смог его увидеть, но через решетку окна автобуса, везущего меня на бойню. Забавно, не правда ли?!

Что же приводит нас туда, где мы есть? Ответ где-то близко. Возможно, скрыт во лжи самому себе, далеко в душе, которая боится показаться неправильной, не соответствовать тому, что ты делал и говорил до этого, в совокупности с лицемерные принципы, которые не дают свернуть с выбранного ранее пути. Как бы то не было, я продолжу искать ответ на этот вопрос столько времени, сколько мне отведено. И желаю тебе, брат мой, тоже им когда-нибудь задаться, ведь это будет означать, что ты хочешь не только делать, но и понимать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=70953301&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.