Ее лицо озаряется победоносной улыбкой.
– Кстати, вернусь-ка я лучше к ней и вытащу иголки, пока она не уснула прямо на столе. Да, чуть не забыла. Отправлений FedEx не было?
– Не-а. Только обычная почта.
Она хмурится:
– Но мне по электронной почте сообщили, что посылка прибыла…
Дерьмо на палочке. Я знаю, что это означает. Нам не доставили отправление, и у нас теперь проблема. Почтальон постоянно относит наши посылки в соседний секс-шоп. А соседний секс-шоп напрямую связан с третьим пунктом моего плана идеального лета – избегать любых контактов с семейством Макензи.
Мама выпячивает нижнюю губу и делает большие глаза.
– Окажи любезность, – ласково просит она, – сбегай, пожалуйста, к соседям и спроси, не отнес ли им почтальон мою посылку?
Из моей груди рвется наружу стон.
– Я бы и сама сходила, но ты же знаешь, у меня там миссис Рейд вся утыкана иголками, – аргументирует свою просьбу она, тыча большим пальцем на комнату в глубине здания у нее за спиной. – Я не пытаю пациентку, а привожу в равновесие ее жизненные силы. И не могу оставить в таком виде навсегда.
– А ты не могла бы сама забрать посылку в обеденный перерыв?
На этой неделе я уже однажды была в этом царстве фаллосов и, таким образом, свой лимит исчерпала.
– Ты не забыла, что через час я ухожу обедать с твоей бабушкой?
Ну да. Она имеет в виду свою мать. Бабушка Эстер терпеть не может, когда опаздывают, и это ее чувство я полностью разделяю. Но это не отменяет того факта, что я лучше дам себе зуб вырвать, чем отправлюсь к соседям.
– А что в ней такого важного, в этой твоей посылке?
– В том-то и дело, – говорит мама, сматывая свои длинные прямые волосы в тугой узел на макушке, – извещение прислал непонятно кто. «Кэтрин Битти». Я не знаю никого с таким именем и ничего не заказывала. Но извещение пришло на мой рабочий имейл, а где мы живем, можно узнать из адресной книги.
– Таинственное отправление.
В ее глазах мелькает огонек.
– С сюрпризами веселее.
– Если, конечно, тебе кто-нибудь не прислал сверток, битком набитый пауками, или отрезанную руку. Может, ты навтыкала в кого-то слишком много иголок?
– А может, навтыкала в самый раз и мне прислали шоколадку? – Она незаметно берет со стола карандаш и засовывает себе в волосы, чтобы закрепить новый узел. – Ну пожалуйста, Зори. Пока отец занят.
Последнюю фразу она произносит едва слышно. Папа был бы в ярости, если бы увидел, что я пошла к соседям.
– Ладно, схожу, – говорю я, не испытывая при этом никакой радости.
Планы на лето, как же я вас знала и любила. Водрузив на стол сделанную собственноручно табличку «ОТОШЛА. СКОРО БУДУ», я, с трудом переставляя ноги, выхожу через дверь в яркое, залитое солнцем утро и готовлюсь к погибели.
2
Расположившиеся на углу Мишн-стрит «Игрушки на чердаке» представляют собой роскошный секс-шоп, ориентированный на женщин. В нем чисто и светло. Это вам не занюханный клоповник, набитый престарелыми маньяками, как магазины «Лав Рокет» с закрашенными окнами, разбросанные по всему городу и открытые круглосуточно. Ну вы понимаете – на тот случай, если вам в три часа ночи вдруг непонятно для чего понадобятся наручники.
Кроме того, в нем есть тематическая экспозиция, содержание которой хозяева меняют каждый месяц. На этот раз она представляет собой лес: из искусственной травы ядовитыми грибами торчит тщательно подобранная коллекция ярких резиновых фаллосов. На один из них сбоку даже посадили белку. Это, может, и смешно, если бы не то обстоятельство, что многие из тех, кого я знаю, регулярно смотрят на эту витрину, и в школе мне постоянно приходится выслушивать от некоторых похабные комментарии в свой адрес.
Наши конкурирующие фирмы – вместе с соседними домами – примостились в самом конце обсаженной деревьями пешеходной торговой зоны, изобилующей бутиками, ресторанами экологически чистой пищи и арт-студиями. Большинство строений в нашем тупике представляют собой старые дома в викторианском стиле наподобие нашего, впоследствии перепланированные и разбитые на несколько квартир. Словом, не совсем то место, где человек ожидает увидеть выставленный на продажу секс.
Папа говорит, что заведение, где торгуют «товарами супружеской помощи», «не место для юной девушки». От вида двух дам, владеющих магазином, его ослепительная улыбка на регулярной основе тускнеет. Они для него, как Хэтфилды для Маккоев. Или как Гамильтон для Берра. Наши соседи – это враг во плоти, поэтому с Макензи мы не братаемся. Нет, ни за что.
Раньше мама была с Макензи на короткой ноге, поэтому с папой в этом вопросе соглашается только наполовину. Что же до меня, то я где-то посередине. Просто эта ситуация меня достала. Все сложно. Все очень и очень сложно.
Когда я ныряю в секс-шоп, меня со всех сторон обволакивает синтетический запах силикона. Полдень еще не наступил, по магазину бродят лишь две посетительницы, и я испытываю облегчение. Я отвожу взгляд от витрины с кожаными плетками и направляюсь прямо к прилавку в центре зала, за которым болтают две дамы чуть за сорок. Теперь я в стане врага. Будем надеяться, меня не расстреляют.
– Нет, это был не Элис Купер, – говорит женщина с темными волосами до плеч, поднимая небольшую картонную коробку и ставя ее на прилавок, – а парень, женатый на рыжеволосой ведущей ток-шоу. Как там ее… Осборн.
Дама рядом, зеленоглазая и со светлой кожей, налегает грудью на стойку и чешет усыпанный веснушками нос.
– Оззи? – говорит она с акцентом, представляющим собой ненавязчивую смесь американского и шотландского наречий. – Не думаю.
– Спорим на кекс? – Взгляд карих глаз прыгает через прилавок и упирается в меня.
Продолговатое лицо озаряется улыбкой.
– Зори! Сколько лет, сколько зим.
– Привет, Санни, – говорю я и тут же приветствую ее веснушчатую жену: – Здравствуйте, Мак.
– Очаровательные очки, – говорит Санни и оттопыривает вверх большой палец, одобряя голубую, напоминающую кошачьи глаза оправу в стиле ретро, которая сейчас на мне.
Очков у меня около дюжины, разных расцветок и стилей. Я покупаю их по смехотворной цене в интернет-магазине, чтобы они подходили к моим нарядам. Наряду с безумно яркой губной помадой и страстью к шмоткам в клетку, крутые очки – это мой конек. Я, может, и чокнутая, но все же стильная.
– Спасибо, – говорю я, ничуть не лукавя.
И уже не в первый раз жалею, что отец ведет с этими женщинами войну. Ведь еще совсем недавно они были для меня чуть ли не второй семьей. Сколько я знаю Санни и Джейн «Мак» Макензи, которые с момента нашего переезда сюда всегда жили в том же тупике через дорогу от нас, они настаивали, чтобы я звала их Санни и Мак. И точка. Ни миссис, ни мисс и никаких других титулов. Они не любят формальностей, особенно в именах и одежде. Обе типичные калифорнийки. Вы понимаете, о чем я: обычные среднестатистические феминистки, а по совместительству лесбиянки и хозяйки секс-шопа.
– Помоги нам разобраться. Мы как раз играем в игру под названием «Страшилки о рок-звездах», – говорит мне Мак, отбрасывая с лица огненно-рыжую прядь, уже тронутую сединой, – кто из звезд хеви-метал прямо на сцене откусил голову летучей мыши? Я имею в виду тогда, в шестидесятых.
– В семидесятых, – поправляет ее Санни.
Мак шутливо закатывает глаза:
– Будь по-твоему. Послушай, Зори, мы думаем, что это либо Оззи Осборн, либо Элис Купер. Так который, по-твоему, из них?
– Э-э-э… честно говоря, не знаю, – отвечаю я в надежде, что они сдадутся, отдадут мне то, за чем я пришла, и отпустят на все четыре стороны.
Они обе ведут себя так, будто ничего не случилось, будто я каждую неделю по воскресеньям по-прежнему хожу к ним ужинать. Будто отец не грозился раскурочить их лавочку бейсбольной битой за то, что они разогнали его клиентов, а они не послали его на три буквы, и это притом что через дорогу собралось несколько дюжин зевак, которые снимали ссору на камеры своих телефонов, а через час выложили ролики на YouTube.
Ну да. Веселенькие были времена. Отец всегда недолюбливал Макензи, даже когда они были лишь соседками «с придурью в голове», жившими через дорогу. Но после того, как минувшей осенью они открыли секс-шоп и наша клиентура пошла на убыль, на смену неприязни пришло куда более сильное чувство.
Ну да ладно, если Санни и Мак так нравится делать вид, что все по-прежнему в норме, я не против. Сыграем в эту игру, по крайней мере до тех пор, пока они не позволят мне побыстрее отсюда убраться.
– Может, Элис Купер? – отвечаю я.
– Ни в коем случае. Это был Оззи Осборн, – уверенно заявляет Санни и вскрывает коробку канцелярским ножом. – Посмотри в Интернете, Мак.
– У меня телефон сел.
Санни прищелкивает языком:
– Правдоподобный отмаз. Ты просто не хочешь проиграть спор.
– Леннон точно знает.
У меня внутри все сжимается. Есть целая куча причин, по которым мне не следует сюда приходить. Фаллический лес. Страх, что меня увидит кто-нибудь из знакомых. Отец, ведущий междоусобную войну с двумя дамами, поддразнивающими друг друга за прилавком. Но желание превратиться в невидимку мне внушают не они, а семнадцатилетний юноша, который в этот момент небрежной походкой выходит со склада.
Леннон Макензи.
Футболка с рисунком какого-то монстра. Черные джинсы. Черные ботинки со шнуровкой до колен. Черные волосы челкой на одну сторону, вроде бы растрепанные, но вместе с тем торчащие идеальным ежиком.
Если бы какой-нибудь японский мультяшный персонаж, воплощающий собой зло, ожил, возложив на себя миссию таиться по мрачным уголкам и вынашивая планы разрушения мира, он выглядел бы в точности как Леннон. Это парень с рекламного плаката со всеми присущими ему сверхъестественными, макабрическими прибамбасами. А заодно и главная причина того, что я не хочу есть ланч в школьном кафетерии вместе с остальными.
В одной руке у него аляповатый комикс на тему зомби, под мышкой другой засунуто что-то маленькое и непонятное. Он смотрит на мою голубую юбку в клетку, потом его взгляд скользит вверх и упирается в мое лицо. Расслабленность и свобода в его позе тут же сменяются натянутостью и напряжением. А темные глаза, встречаясь со мной взглядом, лишь явственно подчеркивают то, что я знаю и так: мы не друзья. Проблема лишь в том, что раньше все было иначе. Мы были хорошими друзьями. Ладно, чего уж там – лучшими. Часто встречались на уроках, а после школы тусили, потому как жили друг от дружки через дорогу. Когда были поменьше, вместе катались на великах по городскому парку. В старших классах ежедневный велосипедный круиз сменился не менее ежедневной прогулкой по Мишн-стрит в «Джиттербаг», нашу местную кафешку, с моей белой хаски Андромедой в качестве свиты. Потом она сменилась вечерним променадом вдоль залива. Он называл меня Медузой (из-за кудрявых темных волос), я его – Гримом, то есть Зловещим (потому что он гот). Мы всегда и везде были вместе. Неразлучные друзья.
Пока в прошлом году жизнь не переменилась.
Собрав всю свою храбрость, я поправляю очки, надеваю официальную улыбку и говорю:
– Привет.
Он в ответ дергает подбородком. И не удостаивает меня больше ничем. Когда-то он доверял мне свои тайны, а теперь даже не снисходит до того, чтобы открыть рот и поздороваться. Я думала, что в какой-то момент рана затянется, но боль так же остра, как и раньше.
Новый план: не говорить ему больше ни слова, вообще не обращать внимания на его присутствие.
– Малыш, – обращается Санни к Леннону, распаковывая штуковину, по виду напоминающую лубрикант для занятий сексом, – какая рок-звезда откусила голову летучей мыши? Твоя вторая мамочка, не столь компетентная в данном вопросе, утверждает, что это Элис Купер.
Мак изображает на лице обиду и тычет пальцем в меня:
– Эй, ребята, Зори ведь тоже так думает!
– Но при это ошибается, – пренебрежительно бросает Леннон своим хриплым, глубоким голосом.
Ощущение такое, будто он говорит, сидя в мрачном, бездонном колодце. Еще одна фишка в Ленноне, которая сводит меня с ума. У него не просто хороший голос – он у него обольстительный. Мощный, уверенный, глубокий и в целом слишком сексуальный, чтобы в его присутствии чувствовать себя комфортно. Так обычно говорят злодеи за кадром или дьявольские радиокомментаторы. От него у меня мурашки идут по коже, и тот факт, что он по-прежнему производит на меня такое впечатление, вызывает в душе волну возмущения.
– Это Оззи Осборн, – сообщает он…
– Ха! – победоносно восклицает Санни в адрес Мак. – А я что говорила?
– Я лишь выбрала наугад одно имя из двух, – говорю я Леннону, чуть сердитее, чем мне того хотелось бы.
– Хреново выбрала, – со скучающим видом отвечает он.
Это уже оскорбление.
– С каких это пор меня считают специалистом по дурному обращению с летучими мышами на рок-концертах? – спрашиваю я.
Это скорее его фишка.
– От тебя никто не требует тайных, сокровенных знаний, – отвечает он, откидывая пальцем с глаза искусно взъерошенную челку, – это банальная поп-культура.
– Ага, жизненно важная информация, необходимая, чтобы поступить в любой университет, куда я захочу. Надо будет запомнить – вдруг этот вопрос попадется, когда буду сдавать выпускные экзамены?
– Жизнь – это не только экзамены.
– У меня хотя бы есть друзья, – говорю я.
– Полагать, что Рейган с ее прихлебателями тебе действительно друзья, с твоей стороны печальное заблуждение.
– Ни хрена себе, – бормочет про себя Санни, – эй, молодые люди, может, вам лучше уединиться в каком-нибудь отеле?
У меня вспыхивают щеки…
Только не это. Нет, это не стычка из разряда ты мне тайно нравишься. Это стычка из разряда я тебя тайно ненавижу. Конечно-конечно, я не слепая: губы, волосы, баритон – он действительно привлекателен. Но в тот единственный раз, когда наша дружба, теперь уже бывшая, рискнула заступить за романтическую линию – позже мы назвали тот период Великим Экспериментом, – я возвращалась домой, выплакав все глаза, пытаясь взять в толк, что и когда пошло не так.
Но так ничего и не поняла. Хотя догадки на сей счет у меня есть, причем самые что ни на есть замечательные.
Леннон смотрит на мать многострадальным взглядом, будто говоря «ты лучше ничего не придумала?», потом поворачивается к Мак и говорит:
– Эта история с Оззи и летучей мышью несколько преувеличена. Когда кто-то из зрителей швырнул на сцену зверушку, он подумал, что она пластмассовая. А откусив ей голову, был совершенно потрясен. После концерта его пришлось везти в больницу, чтобы не заболел бешенством.
Санни толкает Мак бедром:
– Без разницы. Я все равно права, значит, с тебя кекс. Кокосовый. И поскольку сегодня утром мы не завтракали, съем его сейчас. Устрою себе полдник.
– По правде говоря, звучит здорово, – говорит Мак. – Зори, хочешь кексик?
Я качаю головой.
Мак поворачивается к Леннону.
– Маленький мой, хороший, – говорит она нарочито ласковым голосом, чтобы его задобрить, – сбегай в кондитерскую, а? Ну пожалуйста.
– Мамулечка, – возражает он, – через полчаса мне надо быть на работе.
Как же я ненавижу, что лишь секунду назад он со мной был так холоден, а уже в следующее мгновение с родителями прямо душка. Когда Леннон кладет на стойку прихваченную с собой книжку, моему взгляду предстает то, что он так бережно держит на изгибе локтя: красная ящерица агама, похожая на бородатого дракона длиной с мое предплечье, на черном кожаном поводке, прикрепленном к ремешку на крохотных передних лапках.
– Перед тем как уходить, отнесу Риука домой.
Леннон, вполне очевидно, одержим рептилиями.
У него в комнате их целая стена – змеи, ящерицы плюс тарантул, единственный домашний питомец, не относящийся к гадам. Он трудится неполный рабочий день в магазине по продаже пресмыкающихся на Мишн-стрит, где у него есть все возможности поизвиваться на пару с единомышленниками, такими же любителями змей, как он сам.
