Проводили нас тепло. Снабдили нас провиантом. Конями. Мой кунак подарил мне свой меч, я подарил ему свой. Женщины плакали и пели песни, которым их научила Татьяна. Было такое ощущение, что мы уезжали из родного места.
С караваном Эфраима мы ехали десять дней, пока не увидели берег Понтийского моря. Это потом его назвали черным русские переселенцы, которые пришли в Крым.
На берегу стоял корабль торговой гильдии. Все купцы уже приехали после торговых операций с кочевыми племенами, дожидались Эфраима.
Нас представили, как личных гостей фараона и отвели самые почетные места на судне. Что такое почетные места на судне? Это только в телевизионных фильмах показывают капитанские кают-компании-салоны с гобеленами и паркетом на бригантинах. Ничего подобного. Палубные места для сна затянутые материей, вот что такое почетные места для гостей. Рядом точно такое же затянутое материей место для купцов. Открытые места для сна для грузчиков-рабов и гребцов.
Самое главное место – гальюн. Это морское название, а по-сухопутному – это туалет или сортир. Отправление естественных надобностей настолько естественно, что естественно наличие туалета (гальюна) на корабле. И такое место было на корме. Дырка в полу, то есть в палубе, чтобы сходить по большому, рядом деревянная бадейка на веревке, чтобы смыть при неточном прицеле. Я для чего так подробно говорю? Если на корабле все мужчины, то этот вопрос беспроблемный. А для женщины? Вот я осмотрел это место и решил, что каждый раз придется сопровождать Татьяну и, если что, бить по ухмыляющейся роже, а то, что таких рож будет предостаточно, то я в этом и не сомневался.
В те времена все делалось не торопясь. Да и сейчас на востоке все делают не торопясь. Дольше всех затягивают дело в Японии. Чем сложнее проблема, тем больше времени на обдумывание. Бывает, что все уже забыли об этом, а тут приходят японцы и говорят: мы, однако, согласны. И все начинают выяснять, а с чем же японцы согласны.
По сравнению с японцами, египтяне вообще метеоры. Те дня за три-четыре принимают любое решение. У персов есть такое волшебное слово – «фардо» – завтра. Любое дело оставляется на фардо. Фардо переносится на другое фардо. И может переноситься до бесконечности. Никто не отказывает, просто переносят на фардо. Вероятно, после общения с персами и появилась русская пословица: не оставляй на завтра, что можно сделать сегодня.
Хотя все ждали нашего приезда, но корабль даже и не думал трогаться, а носильщики-рабы что-то носили в город с корабля и из города на корабль. Особенно интересны были горшки, завязанные сверху кожей со смоляными фитилями. Как будто бомбы какие-то.
Как я и ожидал, на белую женщину глазели во все глаза купцы, гребцы и носильщики. Татьяна держалась за моей спиной, а я постоянно делал свирепое лицо, даже когда занимался изучением смешанного греко-египетского наречия, на котором общались почти все торговые люди.
Все знали, что мы скифы, а скифов побаивались за жестокий нрав и свирепость в отношении обидчиков.
– С такими лучше не связываться, – думали благоразумные люди, и старались обходить скифов от беды подальше.
Один из купцов проводил нас в город, чтобы показать храмы, виллы знатных греков, египетские торговые дома. Ничего выдающегося я не увидел. То, что видел раньше на картинках, представлялось величественными сооружениями, а на деле все оказалось не так уж большим без блеска и шика, как в американских исторических фильмах.
Я даже сейчас не могу понять, почему обыкновенный примитив, обусловленный отсутствием инструментария и технологий, выдается за верх архитектурного искусства. Не знаю, хотя греческие камнерезы были настоящими художниками и точными копиистами человеческого тела, также, как и ювелиры, делавшие очень красивые украшения, которые в виде подделок наполняют сейчас все восточные базары.
Наш гид как-то между объяснениями обмолвился, чтобы мы не очень доверяли Эфраиму:
– Очень хитрый человек, – предупредил он.
Городишко был маленький, расположен в удобной бухте и назывался Херсонес. Это потом он пережил огромное количество хозяев, пока не стал называться Севастополем.
– Владимир, – тихо сказала Татьяна, – а, может, ты крутанешь свое кольцо, и мы окажемся снова в нашем времени?
– Я бы крутанул, – сказал я, – но нас сразу арестуют жовтоблакитники с трезубцами, а беспека будет нас пытать. Честно говоря, нужно было возвращаться тогда, когда мы были в принявшем нас племени, там бы хоть были в районе нашей Северной Осетии.
– А что имеешь против жовто-блакитной республики? – внезапно обиделась на меня Татьяна.
– Ничего. Я к этой республике отношусь очень хорошо и к людям отношусь с теплотой, – сказал я, – но на гербе этой республики знак, запятнавший себя сотрудничеством со свастикой. Этот знак стал определять психологию государства и людей, а руководство республики делает все, чтобы стать официальным врагом России, вступив в блок, созданный для ее уничтожения. Даже в небольшой войне России на Кавказе, эта страна встала на сторону агрессора. Как мне к ней относиться? Все сказки о том, что это старорусский знак уничтожаются другой сказкой о том, что свастика – это тоже старинный знак солнца и не несет на себе никакой негативной энергии. Лично я считаю, что этот знак, вынесенный на герб республики, является оскорблением для всего русского народа, боровшегося не на жизнь, а на смерть с фашизмом. Вот скажи, что ты думаешь об этом? – и я прутиком на земле нарисовал ей ромбовидный рисунок.
Татьяна посмотрела и сказала:
– Мне кажется, что это какая-то фашистская эмблема то ли организации, то ли полковой знак. Смущают меня русские буквы или ты хочешь сказать, что это тоже относится к той республике, о которой мы только что говорили?
– Не относится, – сказал я, – но ты сразу на вид оценила, что это фашистский знак. Точно также весь русский народ воспринимает герб республики как знак, долгое время красовавшийся рядом с фашистской свастикой. А рисунок, который ты назвала фашистским, называется «юнден», и в первые годы после победы революции в России являлся гербом Калмыкии. Буквы указывали на принадлежность Калмыкии к РСФСР – Российской Советской Федеративной Социалистической Республике. И из-за принадлежности «юндена» к нацистской символике герб был изменен.
– Но ведь герб и гимн – это народное волеизъявление, – не сдавалась Татьяна.
– Ты говоришь так, как будто лично участвовала в голосовании за государственный герб и гимн, – усмехнулся я. – Даже в России никто не спросил народ о гербе, гимне и государственном флаге. Царский флаг и герб, коммунистический гимн. Если уж менять, то менять все, и гимном должна быть песня, которую написал артист Михаил Ножкин. Помнишь, в фильме «Освобождение» он играл командира пехотной роты, который пел «А я в Россию домой хочу, я так давно не видел мамы». Давид Тухманов написал для нее музыку. Эта песня-гимн могла бы объединить интересы всех людей в России, она легко запоминается, легко поется, запоминалась бы даже малыми детьми и пелась с чувством гордости за свою Родину. Когда все поют нынешний гимн, я пою этот, потому что это моя Россия, моя Родина и весь мир бы знал и пел этот гимн:
Я люблю тебя, Россия,
Дорогая наша Русь.
Нерастраченная сила,
Неразгаданная грусть.
Ты размахом необъятна,
Нет ни в чем тебе конца.
Ты веками непонятна
Чужеземным мудрецам.
Ты добром своим и лаской,
Ты душой своей сильна.
Неразгаданная сказка,
Синеокая страна.
Я б в березовые ситцы
Нарядил бы белый свет.
Я привык тобой гордиться,
Без тебя мне счастья нет!
Я пел песню, а Татьяна сидела рядом и плакала. И у меня непроизвольно увлажнились глаза.
– Ты что, – спросил я, обняв ее за плечи, – по дому соскучилась?
– Я всегда плачу, – сказала она, – когда слышу эту песню. А когда слышишь «Ще не вмэрла» или «Еще не сгинэла», то почему-то злость берет на всех и вся. Правильно ты говоришь, если на бригантине с алыми парусами висит пиратский флаг, то это пиратское судно. Если в гимне мотив мести, то дружбы с традиционными друзьями не будет. Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Если страна вступила в НАТО, то о дружбе с Россией она по определению говорить не может, потому что должна вести против России разведку, информационную войну и готовить войска к предстоящей войне с Россией. А у меня ведь в той республике много родственников живет. Получается, что если США прикажет, то братья пойдут против братьев?
– Еще как пойдут, лишь бы заслужить одобрительный кивок заокеанского дяди, – успокоил я ее. – А ты у меня политик.
Наконец, товары были загружены, гребцы прикованы к сиденьям, купцы развалились на палубе, береговые рабы оттолкнули наш корабль в море и старший над гребцами стал подавать команды для выруливания из гавани. Затем подняли парус, и корабль стал медленно выходить из бухты. Парусные суда идут тихо, поэтому только к вечеру за горизонтом скрылись очертания чужого нам города, ставшего утерянным городом славы российского Военно-Морского Флота.
Глава 9
В морских вопросах, признаюсь сразу и честно, я профан. Доведись мне вести судно, я даже посредине моря найду мель, на которую наскочит наш корабль. Шкипер наш был человек опытный, ловко ловил ветер, и мы с ним неслись по морю. Неслись, это нам так казалось, но мы шли очень медленно. Первая ночь прошла спокойно. Море было спокойное. Я уже перестал бояться морской болезни, как вдруг откуда-то налетел ветерок, и волны сразу стали хорошо заметными. И тут я понял, что организм мой просто не встречался с таким испытанием, но привыкнуть сможет. У меня сразу пропал аппетит, хотелось чего-то горького, чтобы заглушить то неприятное, что старалось покинуть мой желудок. К вечеру ветер успокоился, и мы спокойно улеглись спать на отведенном нам месте.
Проснулся я от того, что кто-то заткнул мне рот и связывал сзади руки. Татьяна уже лежала связанная рядом. Ночь была ясная, и все было хорошо видно. Рядом с нашим судном стояло и терлось о борт другое судно, какие-то тени мелькали по палубе.
Я услышал голос Эфраима, говорившего с человеком с повязкой на голове и с мечом в руках:
– Ты почему грабишь наше судно? Я тебе дал деньги за двух человек, забирай их и уходи. Мы идем своим путем, а вы идете своим путем.
– Ты, Эфраим, либо дурак, либо очень хитрый, – говорил разбойник. – Неужели ты думаешь, что Мирали уйдет с кошельком твоих мелких монет? Половина товара моя.
От шума и от того, что у людей начали брать вещи, на палубе завязалась потасовка между грабителями и командой купеческого судна. В ход пошло оружие. До нас не было дела никому. Я кое-как выплюнул тряпку, которой мне заткнули рот, зубами вытащил кляп изо рта Татьяны и спросил, где ее нож, который я специально сделал ей для самозащиты.
– На бедре, – сказала Татьяна.
Ее никто не обыскивал и мне, со связанными за спиной руками, удалось поднять подол ее длинного платья и вытащить нож из ножен. Я перерезал ее веревки, а она освободила меня.
Пираты пришли за нами. Эфраим решил отомстить мне за подарки фараона и продать нас в рабство. Не рой другому яму. Внезапно, кто-то уронил жаровню с углями к горшкам, стоявшим на палубе. Один горшок разбился и загорелся ярким пламенем. Так и есть. Греческий огонь. Первобытный напалм, но этот напалм самовоспламеняющийся. В составе есть фосфид кальция, который выделяет газ фосфин, самовоспламеняющийся при расширении и соприкосновении с кислородом воздуха. Еще там негашеная известь, канифоль, сера, сырая нефть, селитра. И ничем ее не потушишь. Вода только размывает горящую смесь, а кое-кто уже зачерпнул воды и плеснул в пламя.
Купцы стали хватать горшки и бросать на палубу пиратского корабля, где уже стояли украденные горшки. Скоро оба корабля превратились в два больших костра. В огне я увидел лодку из папируса, которая была привязана к корме пиратского корабля, но ветерком ее прибило к нашему кораблю. Схватив Татьяну за руку, я потащил ее к борту и толкнул на лодку. Прыгнул сам и отрезал веревку, начав быстро грести веслом, чтобы отплыть от горящих судов. Честно говоря, суда, перевозившие греческий огонь, часто сгорали от самовоспламенения смеси.
Мы плыли в ночь, а вдали горели два огромных факела, слышались крики людей, но вскоре они стали все глуше и глуше и только отблески пламени указывали на то, что там произошла трагедия.
Доставшаяся нам лодка была тяжела, неповоротлива и совершенно не приспособлена для дальних переходов. Ни пищи, ни воды, ни сидений, ни мест для отдыха. Сноп тростника, перевязанный веревкой. Можно переплыть озеро. Переправиться через реку, но не плавать по морю.
Азарт от побега стал проходить под утро. Взятый ночью ориентир на Полярную звезду днем исчез. Мои всепогодные часы все-таки позволили взять направление на юго-запад, а циновка, используемая как парус, кое-как двигала наше судно.
Это сейчас Черное море оживленное. То американский эсминец, то прогулочное судно, то нарушитель границы на моторной лодке, то транспортное судно, набитое турецким ширпотребом. А в то время любое судно на встречном курсе было чудом.
Есть нечего, пить тоже. Подсказка пришла с появлением дельфинов. Они плыли параллельно парами, ныряя и выпрыгивая из воды. Я верю в дружелюбие дельфинов, их умственные способности, радость встречи с разумными существами. Их веселость объясняется и тем, что рядом находится пища, и дельфины ныряют за ней во время охоты, и выгоняют рыбу к поверхности, чтобы ее было легче поглощать. Значит, рыба есть, и рыба, вполне возможно, есть под нашим судном, так как судно отбрасывает тень и там она нежится в теплой воде в жаркий день.
Как сделать удочку? Из чего? Ничего железного, кроме ножика. Я распустил одну нить веревки, крепящей парус, проверил ее на прочность. По моим подсчетам, усилие на разрыв было около одного килограмма. Крепкая нить. От весла отщипнул кусочек дерева и стал осторожно вырезать крючок вдоль волокон дерева. Вроде бы что-то получилось в виде заусеницы на палочке. Какая же наживка? Хоть от себя кусок мяса отрезай. И тут я вспомнил, как мы в санатории на берегу Черного моря ловили ставридку.
На крючок надевается оплетка провода из полихлорвинила красного цвета. И рыба хватает ее. Только успевай подсекать. Затем рыбу прямо в полиэтиленовом пакете засыпали солью, держали три дня, промывали и развешивали на ниточке на балконе для подвяливания. А потом эту рыбку с холодненьким чешским пивом…
Как вспомнил, так появилось такое острое чувство ностальгии. И тут я увидел на одежде у Татьяны вышивку красными нитками. Распустив нитку, я обвязал ею крючок и оставил болтающийся кончик. Привязал нитку за палец и забросил крючок. Крючок плавал на воде и не собирался тонуть. Дерево.
Жду час. Жду второй. Забрасываю раз за разом, стараясь бросать в сторону тени. А почему в сторону тени? Брошу в сторону солнца. Со стороны тени меня видит рыба. А со стороны солнца она видит солнце. И вдруг нитку дернуло. И я дернул нитку и потянул к себе. Главное – не давать слабины и не тянуть слишком быстро, чтобы не порвать нитку. Есть! Поймал ставридку. Рыбка большая. Примерно двенадцать сантиметров в длину. Сразу разрезал ее вдоль хребта и дал Татьяне.
У нас даже была соль. Капли соленой воды высыхали на папирусе в виде белых пятен. Если по этим пятнам мазнуть куском рыбы, то вкус сильно улучшается. Первая рыбка исчезла так же, как и появилась. Поймана вторая, третья, четвертая. Я не перестаю ловить. Раздвинув папирус на палубе, мы создаем хранилище для рыбы в живом виде. Наконец мы насытились. Тянет в сон. Я сплю часа три под наблюдением Татьяны, чтобы не упасть в воду. Затем спит Татьяна. Мы спасены. Все равно мы доплывем до берега. Письмо фараона, спрятанное у меня на груди, будет нашей охранной грамотой.
Я рулил нашей лодкой и думал о том, что пищи у нас должно быть много, можно было и не ловить рыбу.
Со страховкой Татьяны, я опустился в воду, смыв с себя грязь и эмоции прошедших дней. Было просто очень хорошо, будто мы на прогулочной яхте выехали на морскую прогулку.
Я поднырнул под дно и увидел, что оно просто заросло мидиями. Сколько мог я оторвал и вынырнул. Положил ракушки на палубу и сказал:
– Мадемуазель, приглашаю Вас отведать блюдо, достойное королей и королев, – и указал на ракушки.
Гримаса отвращения на лице женщины, наевшейся сырой рыбы, свидетельствовало о том, что мне придется самому готовить и поглощать тот же продукт, раздумывая о том, как же преподнести его так, чтобы и дама поглотила богатый белком продукт, оживляющий жизненные силы организма.
Я открыл ножом раковину. Вырезал белое мясо и отложил в сторону. Серые внутренности тоже пойдут в дело как наживка для рыбы.
Мясо было не таким уж вкусным, но если его подсолить, сдобрить соком лимона, то будет такой деликатес, который не стыдно подать и на королевском столе.
Скажу только одно, что к мидиям Татьяна особого интереса не испытывала никогда, но все равно ела, чтобы быть сытой.
Глава 10
Через четыре дня мы увидели землю. Похоже, что мы вышли точно в пролив Босфор и оказались в Мраморном море. Сходить на берег не было смысла. Мы не знали древнегреческого языка, нас могли заподозрить в шпионаже в пользу диких племен и никакое письмо фараона нам бы не помогло. Нас либо удавили бы, либо обезглавили.
Времена были простые и жизнь человеческая не стоила ни гроша. У нас есть возможность исчезнуть из этого времени, но что значит очутиться в Турции в промежуток между двумя мировыми войнами? То-то и оно.
За двое с половиной суток мы прошли Мраморное море, оно не такое уж и большое, примерно, как Байкал и через пролив Дарданеллы вышли в Эгейское море. Лоцией служило мое знание карты крупного масштаба, виденной в энциклопедическом словаре.
Я вел наш корабль-лодку по примерному маршруту и почти не ошибался. Эгейское море как часть Средиземного моря и весь путь был мимо маленьких островов. Еще через двое суток нам встретился египетский торговый корабль, который взял нас на борт и по прочтении письма фараона шкипер оказал нам достойный прием как гостям их царя.
На задней палубе нам отгородили уголок, где мы приняли душ. Вода стекала к нам по деревянному желобу, а воду прямо из моря зачерпывал деревянной бадьей полуголый нубиец. После омовения мое тело натерли какой-то маслянистой жидкостью с приятным запахом. Так как на корабле не было женщин, то я натирал такой жидкостью Татьяну. Как-то до этого мне не предоставлялась возможность полюбоваться ее телом. А сейчас передо мной лежала прекрасно сложенная женщина лет тридцати пяти, совершенно не потерявшая юношеской свежести. Девяносто, шестьдесят, девяносто. Длинные ноги с пропорционально развитыми бедрами и голенями. Крепкие руки. Нерасплывшиеся бугорки грудей. Жизнь среди скифов закалила ее, укрепила мышцы без ущерба для женственности. Я втирал масло в ее тело, и во мне просыпалось огромное желание снова обладать ею.
Вот так всегда. Есть желание, но нет возможности. На нашем папирусном корабле была возможность, но не было желания, потому что приходилось искать возможность для выживания.
Под моими руками она расслабилась и уснула. Я накрыл ее чистым полотном и вышел. Шкипер понимающе кивнул головой, поднял указательный палец вверх и погрозил им. На корабле воцарилась тишина. Было слышно только потрескивание паруса и поскрипывание мачт. Жестом шкипер указал место рядом со мной и подозвал темнокожего человека, исполнявшего обязанности стюарда. Скоро перед нами появился невысокий резной столик, медный поднос с фруктами и керамические чашки с ароматным чаем. Чай был зеленым и приятно освежал не только мысли, но и тело.
Шкипер что-то говорил мне, но я совершенно не понимал его. Моряк видел, что я его не понимаю и перешел на язык жестов, показывая, что пройдет сегодняшний день, потом ночь и к концу следующего дня мы прибудем в город, где нас встретят слуги фараона. То есть, остались сутки нашего пути. Складывая руки домиком, капитан показал руками кубики, которые стаскивают, чтобы строить пирамиды и дома для того, чтобы возвеличить своего фараона.
Я жестом показал, что хочу что-то написать и по приказанию капитана мне принесли лист папируса и тростниковую палочку с чернилами. Я показал на парус. Шкипер сказал, как это называется, и я стал записывать звучание этих слов. Затем я стал показывать на другие предметы и произносить их на том, языке, на котором разговаривал моряк. Мой собеседник был очень удивлен этим, а я продолжал записывать все слова, которые, как я считал, будут мне нужны в первую очередь и перечитывал их по нескольку раз, чтобы накрепко запомнить.
Процентов тридцать слов я забуду через день-два, но когда я снова вернусь к ним, то запомню накрепко, потому что для их запоминания были использованы механическая память при написании и проговаривании, слуховая и визуальная память.
Возможно, что со стороны это выглядит смешно, когда взрослый человек говорит отдельными словами, не умея составить предложение, но это намного лучше, чем чувствовать себя немтырем, не зная ни одного слова и не принимая никаких мер к тому, чтобы выучить хотя бы те слова, которые необходимы для простейшего общения. А это может сделать каждый как для дела, так и из уважения к хозяевам, к которым ты пришел в гости.
В тысячном году до нашей эры я учил неведомый мне, да и многим другим людям сейчас, язык для общения.
От современных мыслей в действительность до Рождества Христова меня вернула Татьяна, которая стояла на мостике, обдуваемая ветром и пронизываемая сквозь накидку лучами заходящего солнца. Не только я один смотрел на ее фигуру, но и весь экипаж уставился на нее, а капитан сидел и восхищенно цокал языком. Я ничего не стал говорить Татьяне, чтобы не вводить ее в смущение и пригласил ее к нам, чем вызвал недовольный взгляд капитана. Когда она подошла, я шепнул ей на ухо, что чай ей принесут в то место, которое отведено нам для отдыха. Местные обычаи, ничего не сделаешь. Когда Татьяна ушла, капитан удовлетворенно кивнул головой. Я человек понятливый.
Когда человек куда-то торопится, то время для него отсчитывается по секундам, а если человек никуда не торопится, то время для него измеряется часами или днями и ночами. На Востоке это заглавное правило. Вечно спешащий человек плохой собеседник и плохой гость, так как его трудно угостить чем-то хорошим, чтобы получить от него благодарность. Вкусное блюдо нужно приготовить, а для того, чтобы приготовить, нужно время. А если времени у гостя нет, то, значит, его невозможно чем-то угостить или занять приятным разговором о состоянии стад, строительстве нового дома и узоре накидки, которые придумала местная ткачиха и вышивальщица.
Я по-восточному находил для себя занятие или предавался мечтам, и время для меня текло словно вода в журчащем ручье, который услаждает слух и утоляет жажду. Незаметно прошла ночь в объятьях отдохнувшей Татьяны, и наступило утро, до такой степени чистое, что напоминало стекло, к которому нельзя прикоснуться, чтобы не разбить его.
Новый день – это новая жизнь, поэтому и неудивительно, что многие люди сотворяют свои молитвы Богам именно на рассвете, когда первые лучи солнца появляются из-за горизонта, освещая все вокруг, прогоняя темноту и все злые силы от человека.
Глава 11
Во второй половине дня, как и говорил капитан, показалась земля. Судно входило в дельту Нила. Я как-то очень ясно увидел границу морской и речной воды. Легкая прозрачность бирюзы сменилась тяжелым чернильным цветом. Не то, чтобы вода в Ниле была очень черной, но цвет пресной воды разительно отличается от цвета морской воды, поэтому разница и вызывает такие ассоциации. Потом глаз привыкает к этой воде и начинает видеть ее прозрачность, особенно в лучах солнца.
Я не буду описывать, что мы увидели, сойдя на пристань для кораблей. Я не Верещагин и не смогу передать все то, что встретило нас. Все просто. Нет никакой шикарности Голливуда в старом Египте. Нет сверкающих одежд и бриллиантов, чопорных чиновников и сановников, блестящих куртизанок. Оставим американцам их американские фантазии об американском образе жизни всех населяющих землю народов. Все, что они показывают, они показывают так, как будто американцы населяют все эти страны и ведут себя так же, как вели бы себя американцы, если бы завоевали эти страны. Все это пропаганда панамериканизма. Там даже у лошадей… Ладно, не будем об этом.
