В поисках ветра
Анастасия Соколова
Студентка Алина Светлова пишет книгу, влюбляется, познает себя, взрослеет.
Героиня пребывает в непрестанном поиске: поиске любви, жизненного предназначения, поиске ответов на волнующие жизненные вопросы.
Концепция книги – роман в романе. Параллельно с историей Алины проходит линия жизни её персонажа Кайи, последней представительницы древнего народа, чудом спасшейся от нашествия иноплеменников.
Анастасия Соколова
В поисках ветра
Глава 1
Только боги с Солнцем пребудут вечно,
А человек – сочтены его годы,
Что бы он ни делал – всё ветер.
Шумерская поэма «Гильгамеш»
Ветер многолик. И ветер вездесущ. То над морем замрет звенящей тишиной штиль или безжалостно пронесется шторм, то в снегах пройдет суровый буран, движимый его вспыльчивым хозяином, и холодные пальцы коснутся замерзших щек; то в степи гуляет его легкое дуновение, или, перевоплотившись в вихрь, промчится он с яростным свистом.
Ветер поит, ветер изнуряет, ветер дарит надежду и отнимает ее, ветер созидает, подхватывая семена и относя их на плодородную почву, и ветер разрушает, сметая всё на своем пути.
Всё ветер.
Легкий ветер играл волосами маленького мальчика, сидящего на каменистой почве. В степи было тихо до грусти, до отчаяния. Мальчик смотрел прямо перед собой и, лениво водя сухой палочкой по земле, выводил какие-то рисунки. Внезапно до его слуха донеслись шаги.
Высокий юноша в длинном одеянии приблизился к нему и проговорил устало, протягивая кусок хлеба и воду:
– Ты совсем ослаб. Мы переждем здесь ночь и к утру двинемся в путь. Лучше, конечно, сделать наоборот. Мы в безопасности добрались бы до места, укрытые сумраком. Но нужно отдохнуть. Ну же, попей и ложись спать. Тебе потребуются силы.
Маленький Ильдар с жадностью сделал пару глотков и лег. Он больше не плакал, не задавал вопросов, хотя их было множество, они терзали детскую душу. Рослая фигура Самуила, его монашеская сутана и серьезное лицо внушали мальчику спокойствие и чувство безопасности. Он свернулся калачиком и закрыл глаза. Как бы ему хотелось, чтобы всё к вечеру оказалось сном, и он снова бы вернулся домой…
– Кайя, – окликнул Самуил сидящую к нему спиной девочку.
Она чуть обернулась вполоборота, продолжая смотреть в землю.
– Вода. Остался один глоток, – сказал Самуил, подавая фляжку.
Кайя задержала взгляд на протянутой руке: на среднем пальце красовался перстень с драгоценными камнями. Такой и еще несколько подобных она часто видела на руках священнослужителей во время богослужений в храме – знак отличия принадлежавших к Ордену, знак Безмолвных. Девочка насмешливо взглянула на Самуила и отвернулась.
– Почему ты злишься на меня? – спросил Самуил.
Ее плечи чуть вздрогнули.
– Ты плачешь? – спросил Самуил и положил руку ей на плечо.
– Нет! – почти крикнула она и вскочила на ноги.
В вечернем сумраке он видел, как блестели ее глаза.
– Не плачу! – раздраженно и почти со злостью в голосе воскликнула девочка.
Самуил отвел взгляд в сторону.
– Иди спать.
– Не хочу! – ответила она и торопливо пошла прочь.
– Кайя! – Самуил направился за ней.
– Не ходи за мной!
– Куда ты?
– Не ходи за мной! – крикнула Кайя, и голос ее прервался.
– Не ходи… – прошептала она. – Я никуда не уйду. Я здесь… побуду одна.
Самуил сел с маленьким Ильдаром. Мальчик спал. Ветер некоторое время доносил до него тихий всхлип Кайи. Потом всё стихло.
Самуил нашел ее, заснувшей на камне, взял на руки и отнес обратно к месту ночлега. В степи было тихо. Ильдар и Кайя плотнее прижались друг другу. Во сне их дыхание смешалось воедино с легким ветром, и казалось, им вторил вздох спящей земли. Самуил укрыл их плащом. Его задумчивый взгляд из-под нахмуренных бровей силился прочитать на их лицах: какой путь и испытание уготовил им Господь?
Уже третий день они плутали по обезвоженной Степи. Солнце нещадно жалило лучами. Ильдар капризничал, просил пить. Кайя молча облизывала пересохшие губы. Ее ужасно раздражало, что в ней рождались какие-то новые разрушительные чувства. Они словно терние заглушали в ней ростки, посаженные и взращенные матерью, отцом, ее народом, ее детством. Всё надломилось в ней и рушилось. Но больше всего ее раздражал Самуил. Образец чистоты, член ордена служителей.
И он пал, и он соблазнился!
Поблизости нигде не было воды. Искать ее не было ни сил, ни тем более времени. Они остановились сделать привал. Дети сразу же свалились наземь, изнуренные жарой и жаждой.
Самуил подошел к Ветру: в одной руке он держал клинок. Он обнял Ветра за шею и принялся что-то шептать ему на ухо: ласковым вкрадчивым голосом он произносил какой-то бессвязный поток слов. Конь забеспокоился: он было дернулся, метнулся прочь, но сильная рука Самуила удержала, тогда Ветер тревожно зафыркал, не поддаваясь на уговоры хозяина, но потом затих, покорился. И Кайя только увидела, как неестественно взметнулась рука Самуила. Конь странно дернулся, и из его шеи брызнула кровь. Самуил спрятал клинок и, прислонившись губами, жадно пил…
– Тише, тише, – успокаивал он коня, и голос его был довольный, благодарный, но с какой-то дикой хрипотцой. И будто не его вовсе. Чужой.
– Добрый Ветер, хороший Ветер. Напоил. Спасибо.
Он обернулся к детям.
Чьё это было лицо?
Страшное лицо!
– Идите быстрее. Пейте. Ветер поит нас.
Он вытер рукавом испачканные губы, и снова это был обычный Самуил, но Кайя навсегда запомнит его лицо: эти расширенные, будто обезумевшие зрачки, опьяненные от глотка крови. Будто с этим глотком он впитал в себя дикого зверя, что схватил его душу мохнатой лапой и заставил забыть всё то, что служило для него непререкаемым законом. Будто это, а не нарушенный обет, и есть настоящее осквернение.
И ведь они послушно, будто зачарованные, шли к нему, и он брал их на руки и подносил к источнику греха, кровоточащей ране, и пили… жадно пили, ощущая жесткий ворс у губ и терпкий запах пыльного конского тела.
А в ушах звенели слова, произнесенные почти шепотом: «Ветер поит нас». И закрепился в детском воображении не конь с кличкой Ветер, но настоящий степной ветер…
Девушка закрыла крышку ноутбука. Среди теплого августовского вечера раздавались мерные стуки мчавшегося поезда в Москву. В окне проносились темные силуэты деревьев, дачных домов и яркие огни фонарей. В тускло освещенном купе единственной лампочкой, горевшей над нижней полкой, на разобранной постели сидела, обняв худенькие колени, Алина.
Сегодня она хорошо поработала. Самое сложное начать. Вот уже два года она пишет книгу, которую мечтает напечатать где-нибудь. Родные снисходительно относились к ее мечте, считая, что она еще не выросла и не наигралась.
Ее широко раскрытые глаза словно пожирали темноту за окном. Серые темные, как этот вечер, они глядели ясно и вдумчиво. Свет падал на круглое маленькое лицо с тонкими, плотно сжатыми розовыми губами. Короткие белокурые завитки волос чуть прикрывали мочки ушей. Вся миниатюрная с маленькими ручками и тонкими пальчиками, она казалась ребенком, которого хочется приласкать, прижать к себе и защитить от чего-то.
В ее имени Алина было что-то теплое мягкое, созвучное с названием ягоды (малины или калины). Каждое имя несет в себе какой-то прообраз, примерный облик, эскиз человека, которому это имя подходит.
Алине ее имя очень шло.
За спиной остался родной дом, небольшой провинциальный городок, детство. Впереди совершенно другая жизнь. С мамой Ольгой Александровной и старшей сестрой Вероникой они начали снимать квартиру еще месяц назад, когда Алина впервые приезжала в Москву поступать. Теперь они переезжали окончательно, забрав из дома вещи, которые не успели уложить в прошлый раз.
Их новое жилище напоминало хижину, если не безнадежного бедняка, то убежденного аскета. В кухне был только стол и стулья, которые Алина с Вероникой купили, когда приезжали раньше. В углу скоромно стояла исцарапанная газовая плита, напротив – мойка. Продукты и посуда нашли свое место на подоконнике и на табуретах. Комната, правда, имела большое достояние – просторная тахта метра в два с половиной шириной. Она же была здесь единственным предметом мебели.
Что ж, зато аренда столь скромного помещения выходила значительно дешевле. В таких условиях Светловы прожили пару месяцев, а потом с заработанной платы Вероники и Ольги Александровны купили раскладное кресло, несколько шкафов и письменный стол.
Хозяин оказался непритязательным мужчиной, заходил за платой раз в два месяца, а то и в три. И в целом жилось достаточно уютно и спокойно.
Решение переехать в большой город пришло в момент особых финансовых затруднений, в которых обречено жить большинство населения провинций России. Сначала уехала сестра Вероника – высокая рослая брюнетка, которая была старше Алины на восемь лет. Она работала около года менеджером в одном из банков. Снимала комнату, откладывая большую часть зарплаты и совсем немного оставляя себе на проезд и еду. Этих отложенных денег хватило, чтобы потом заплатить на несколько месяце вперед за съемную квартиру, когда через год переехали мама и Алина.
Ольга Александровна нашла работу медсестрой в городской поликлинике и еще подрабатывала уборщицей после смены. Приходила поздно, вставала рано, собираясь в дальнюю дорогу на автобусе, а потом еще на метро. Вероника позже устроилась по специальности – учителем истории в школе. Алина, поступив на филологический факультет в гуманитарный вуз, с головой погрузилась в студенческую жизнь.
Глава 2
Пролетел первый год, наступал второй. Незаметно подкрался октябрь, а за ним на пороге топтались ноябрьские заморозки и первый снег. Денис и Алина стояли в шумной столовой, битком набитой голодными студентами. В университете их считали за пару, но ни Денис, ни Алина не хотели чего-то большего. Нельзя назвать их друзьями не разлей вода, но они были хорошими приятелями. Секретов друг другу не поверяли, общались свободно, дружелюбно, с соблюдением определенной дистанции. Часто сидели вместе на парах, перекидывались записками, шутили в перерывах. И так как Денис был не очень прилежным студентом, Алина давала ему пользоваться своими лекциями.
– На тебя постоянно глазеют вон те девчонки, – проговорила Алина, посасывая персиковый сок из трубочки.
Денис как-то сразу подбоченился и повернулся в сторону, куда указывала Алина.
– Понравился, наверное, – улыбнулся он. – Подмигнуть им, что ли?
– Ну, так подмигни, – не замедлила сказать Алина, допивая сок, и знала наперед, что тот не подмигнет.
Он так постоянно: говорит-говорит. А чтобы что-то сделать – на это обычно не хватает духу.
– Ты их пугаешь, а они бы так сами подошли, – ответил он.
– Конечно! Так ты подойди и сам познакомься.
– Да, я бы подошел, но они не в моём вкусе. Я бы лучше вон ту цыпочку закадрил, но она мутит вон с тем парнем.
Алина усмехнулась. Иногда его было забавно слушать, иногда раздражал. За год их достаточно тесного общения Алина хорошо его изучила. Привыкла к нему и многое прощала, как прощают недостатки близкому человеку.
Болтун, нередко лгун, хвастун – в этом весь Денис. Но у него хорошее чувство юмора, и было здорово, когда, наблюдая что-то забавное вместе, у них рождались одинаковые комментарии.
В начале года Алину раздражало его постоянное вранье: то он придумывал себе какие-то мифические знакомства с потрясающими девушками в метро, на улице, давал им имена, играл своими выдумками, как куклами. Сначала Алина верила, но потом, когда она спрашивала о какой-нибудь Оле, оказывалось, что Денис уже позабыл, что говорил, и отрицал то, что Алина слышала своими ушами.
У Дениса не было девушки во время дружбы с Алиной. Она знала это. Знала и то, что он врет, чтобы зачем-то казаться каким-то разбивателем сердец.
Только зачем?
Следовало ли это от какого-то комплекса, или… Нет. Алина никогда не допускала мысли, что их дружба может быть испорчена отношениями, а намеки на эту тему она никогда не воспринимала всерьез.
