Владимир Федотов "Хтонь. Истоки"

Хтонь. Истоки
Владимир Федотов

События, развернувшиеся вблизи глухой деревни, оставляют неизгладимый отпечаток в жизни главного героя. Мрачные силы настигают его спустя много лет, вынуждая проститься с обывательской жизнью. Оказавшись наедине со злом и пытаясь защитить душу, он решает разобраться в трагедии из своего далекого прошлого.

Владимир Федотов

Хтонь. Истоки

Глава первая. Восход зла.

Грохот снарядов остался далеко позади, но группа обессилевших людей продолжала упорно брести в гущу леса. До темноты было необходимо углубиться как можно дальше от место боя с русскими, в ходе которого остаткам их батальона удалось выбраться из окружения.

Томаш протер выпачканной мазутом рукой лоб и знакомый запах нефти вновь воспроизвел в его памяти сцены покидание горящей бронемашины. Кровь и ошметки тел радиста, глухие удар снарядов по броне, невыносимый жар и треск огня. Жалеть что в те минуты он не добрался до ниши с личным оружием экипажа было бессмысленно, но все же он в очередной раз огорчился своей беспомощности в этой зловещей чаще.

Впрочем, остальные выжившие танкисты, которые составляли большинство их группы оказались в аналогичном положении. Их черные комбинезоны сливались на фоне искореженных веток, лишь пара счастливчиков сохранила пистолеты в карманах. Лишенные своих механических монстров, танкисты чувствовали себя крайне неуютно среди деревьев. Настало время привала и истощённые люди молча сели, инстинктивно сгрудившись как можно ближе друг к другу. Разводить костер было рискованно, но несколько сохранившихся банок консерв, пущенных по кругу, смогли немного утолить голод.

Их старший офицер, пехотный капитан из приданной роты десанта, неодобрительно осматривал свой разношерстный отряд.

Томаш благоговейно поглядывал на его ястребиный профиль, изуродованный двумя узкими шрамами. «Похоже на одного из любителей венчурного фехтования в юности», – подумалось ему. Железный крест, нашивки за ранения на черной эсэсовской форме. Обычно побаиваясь и обходя стороной представителей этой касты, сейчас Томаш был ряд быть под их началом. «С таким парнем у нас есть неплохие шансы выбраться из этой передряги».

Тем временем к капитану подошел другой пехотинец, один из двух посланный им вперед для разведки и что то взбудораженно зашептал ему на ухо. Капитал внимательно слушал, поджав свои узкие губы. Затем повернул голову к отдыхающим на привале и гаркнул:

– Хорошие новости, мы взяли языка. Похоже это один из местных жителей, он может указать нам путь. Кто нибудь владеет русским?

– Я знаю азы и смогу изъясниться, – словно со стороны услышал Томаш свой голос – вопрос капитана заставил вызваться чуть ли не в непроизвольном порядке.

– Чех? – проигнорировав предложение, офицер вопросительно кивнув на нашивку его на комбинезоне.

– Никак нет, герр капитан, смутился Томаш. – Мои родители уроженцы Богемии и Моравии и этнические германцы.

– Признателен за вашу помощь, – утвердительно кивнул тот в ответ. – Идите за мной.

Едва поспевая за высоким офицером и морщась от ударов хлёстких веток в лицо, он вышел на небольшую лужайку, на которой стоял второй разведчик. Затягиваясь сигаретой, он небрежно кивнул винтовкой на окровавленного подростка, лежащего ничком на земле.

– Снова пытался бежать, герр капитан, – кивнул он на вздрагивающее на земле тело.

– Ублюдок, – скривился тот и без почти размаха, лениво ударил сапогом лежащему в живот. Удар однако оказался настолько сильным что подросток выгнулся, хватая ртом воздух. Светлые волосы и пронзительные глаза с выступившими слезами вызвали в Томате сочувствие, которое он с отвращением к себе постарался подавить.

– Ты покажешь нам свой дом. Выведешь из леса. – стал подбирать он слова, путая ударения и присев на карточки и смотря в окровавленное лицо. Все-таки курс русской словесности в его бытность студентом дал ему на этой войне гораздо больше чем большинству других наук пражского университета, который он бросил, вызвавшись добровольцем на фронт.

Зрачки подростки расширились, он его явно понял. За мгновение на лице сменилась гамма эмоций: испуг, паника, и затем какая то отрешенность. Парнишка молча кивнул.

– Где находится твоя деревня? Там есть коммунисты?

– Никого нет, верст десять до нее, – прохрипел он.

– Что ты делаешь так далеко? – удивился Томаш

– Так мы всегда на отшибе жили, – затараторил паренек, – до городу шел, до тетки. Теперь только окольным путем можно. По дороге опасно. Сначала молодежь ловили и на работы в Германию отправляли. Сейчас стрельба там, ваши бьются.

Развернув карту, они попытались выяснить точное месторасположение ближайших населенных пунктов, но их новый помощник, казалось, ничего не понимал в картографии. Потирая руку после серии хлестких пощечин, капитан раздраженно бросил отвернувшемуся Томашу. – Что он бормочет?

Подросток и правда силился что то шептал, пытаясь унять кровь из носа. «Покажу, я.. Сам покажу» – повторял вытирая кровь.

В конце концов было принято решения взять в качестве проводника, связав руки и обвязав на случай попытки побега веревкой, конец которой держал один из разведчиков. Вернувшись к разбитому лагерю, капитан обьявил отдыхающим солдатам, что у них есть еще пара часов на отдых, а затем нужно продолжить путь к ближайшему селу для сбора провизии. Присутствие в селе красной армии хоть и отрицается захваченным местным жителем, но не должна полностью исключаться. После сбора провизии они продолжат двигаться на юг и спустя несколько суток должны вклиниться в предполагаемо линию своих передовых частей.

Привалившись спиной к черному сухому стволу дерева и пытаясь согреть скрещенные руки в подмышках, Томаш настороженно прислушивался. Ему определенно не нравился этот русский лес. Сам выросший в сельской местности, он всегда чувствовал себя в гармонии с природой, оказываясь в лесистых холмах своего края. Позже, уехав в Прагу и став там студентом, он с удовольствием покидал городские джунгли дабы навестить родных.

Но местная природа воспринималась иначе. Даже при свете дня зелень ощущалась гораздо более глухой, словно скрывающей что то от мира людей стеной и недружелюбно впускала в себя чужаков. И редкие селения, попадавшиеся на пути его батальону в прошлые месяцы на маршах, казались впитали в себя эту мрачную глухоту. Населявшие их сгорбленные старики казались существами из другого мира. Сгорбленные, в бесформенной одежде, они избегали любой коммуникации с ними и лишь злобно сверкали глубоко посаженными в складки морщин глазами, когда та или иная группка солдат, посмеиваясь, забирала со двора их домашнюю скотину.

Сослуживцы смеялись над его суеверностью, но даже во время долгих маршей он предпочитал оставаться ночевать под броней своей машины, испытывая остовое чувство дискомфорта в неухоженных и хмурых избах.

Оказавшись сейчас в здешней ночной чаще, он ощущал себя будто проглоченным зеленым чудовищем, в ожидании когда его лесной желудок вот-вот всех их переварит.

Сделав над собой усилие, он заставил себя выбросить всю мистику из головы и стал искать глазами капитана. При всей его очевидной жесткости, Томашу сейчас хотелось быть ближе к этому офицеру. Однако тот уже сам дал о себе знать, выходя на середину их стоянки и объявляя готовность к сбору.

Выходить в ночь ему представлялось безумие, но отсутствие провианта и необходимость бегства не оставляли выбора. Расположившись в подобие колонны они устремились в глушь. По всем расчётам к к утру они уже могли достичь селения. Впереди шли разведчики с пленником, освещая единственным имеющимся фонариком путь, за ними капитан и чуть поодаль от него Томаш с остальными собратьями по несчастью. Всего в их группе было одиннадцать человек. Несмотря на присутствие боевых товарищей, он испытывал чувство незащищенности. И кажется, дело было совсем не в отсутствии оружия.

Они шли уже несколько часов, но лес продолжал сгущаться. Ноги то и дело цеплялись о корни деревьев, лицо царапал непролазный кустарник. Русский однако продолжал уверенно идти вперед, утверждая что скоро они выйдут на более проходимый участок. Томаш вдруг осознал что его тревожит. В какой то момент он совершенно перестал слышать привычный звук леса. Ведь даже ночью в нем непременно должны быть слышны десятки разных звуков от уханья филина до шелеста ветра. Однако сейчас единственным источником шума явно были лишь сами солдаты. Топот шагов, сдавленные ругательства, все это создавало пузырь их маленького мирка, вокруг которого царила нечто абсолютно чужое.

Томаш ощущал сгущающееся напряжение поминутно, поэтому когда сзади послышался сдавленный крик, это показалось закономерным и неминуемым. Синхронно обернувшись вместе со своими товарищами, он не увидел ничего кроме очертаний головы ближайшего соседа.

– Что это было? – послышался шепот.

– Кто кричал? – вторил он в ответ. Он не мог узнать соседа по голосу, но это и не было важно, их отряд уже сгрудился к центру, перемешиваясь и инстинктивно прижимаясь ближе друг к другу.

– Рассредоточьтесь, – послышался крик командира, – провести перекличку. Луч фонаря заскользил к хвосту цепочки, освещая их напряженные лица. Спустя несколько мгновений стало ясно что колонна существенно поредела. Не хватало троих людей. Послышалась брань и обоюдные упреки, у изможденных солдат стали сдавать нервы.

Сквозь ругательство и призывы капитана успокоиться неожиданно послышался новый звук, который сначала никто не понял. Это был тоненький смех. Молодой парнишка сидел на корточках и наблюдая за их препираниями безумными глазами тихо закатывался в смехе.

Командир, играя желваками, расстегнул кобуру.

– Рядовой, – обратился он к Томашу. – Поясните этому недоноску что ему лучше заткнуться и подумать о своих односельчанах, к которым мы выйдем и без его помощи, – судя по его ледяному тону, офицеря явно не шутил.

Томаш тряхнул русского за плечо и тот замолк, с улыбкой уставившись ему в лицо.

– Они больше не спят, прошептал тот. – Прости Господи раба твоего грешного.

Выстрел заглушил его последние слова. Резко обернувшись Томаш успел заметить тень метнувшуюся в чащу. Вокруг закричали солдаты, и послышались новые выстрелы. Включенный фонарь странным образом теперь лежал на земле. Томаш поднял его и направил луч на толпу сослуживцев. Свет выхватил фигуры сгрудившихся спина к спине людей, белобрысую голову все также сидящего подростка, однако было что то еще. Он опустил фонарь чуть ниже и увидел лежащее на земле тело, точнее нижнюю его часть. От верхней оставались лишь ошметки, однако холеные офицерские брюки безошибочно выдавали владельца.

Солдаты разом замолкли и настала давящая тишина. Томаш не знал, кто еще успел заметить тень, но неестественность происходящего была на лицо и без этого. Луч свет задрожал и он понял что не только его руку, но и все тело начинает бить крупная дрожь. Вновь послышался тоненький смех русского, тотчас прерванный винтовочным выстрелом. Один из пехотинцев, пожилой, кряжистого вида уроженец Франкфурта, если судить по диалекту, опустил оружие.

– Ты с ума сошел? – вскинулась Томаш. Он единственный, кто может нас отсюда вывести.

– Протри глаза, – тихо ответил тот. – Никто из нас отсюда не выйдет.

Томаш сделал шаг к толпе, инстинктивно желая встать ближе, когда заметил в чаще несколько смутный силуэтов. Подумав что это кто то из потерявшихся товарищей, он окликнул их. Однако ответом ему было молчание.

– Кто здесь, подойди ближе, – крикнул Томаш теперь уже по русски и стал направлять луч фонаря в их сторону, желая осветить непонятные силуэты. Не доходя несколько сантиметров до ближайшей тени, луч внезапно погас. Дрожь в пальцах стала настолько крупной, что он выронил теперь уже ненужный предмет. Снова грохнул звук выстрела, кто то из солдат кинулся в чащу.

Силуэты продолжали стоять еще несколько мгновений, прежде чем в них вдруг вспыхнули оранжевые огоньки глаз. Томаш, оцепенев, продолжал стоять на негнущихся ногах, страх окончательно затмил его рассудок.

Еще мгновение и фигуры стали стремительно приближаться. Пространство вокруг наполнилось криками, раздалось еще несколько беспорядочных выстрелов, но большинство солдат уже кинулось в рассыпную. Томаш бежал вместе со всеми, рассекая лицо о ветви деревьев и отмечая как справа и слева от него раздаются неожиданные полные боли вскрики его товарищей.

Через несколько минут он споткнулся о корень и растянулся на холодной траве. Поднявшись, он осознал что больше не сможет бежать, голеностоп словно пронзило сотней маленьких игл при первом же шаге.

Доковыляв до близлежащего дерева, он прислонил разгоряченный лоб к черствой коре и обхватил ствол руками, впившись в них пальцами.

– Боже, пусть это закончится безболезненно, – зашептал он на чешском.

Его мольбе не было суждено сбыться.

***

Серый пейзаж Цюриха действовал депрессивно. Дождь шел второй день подряд и Дмитрий, поежившись, набросил капюшон толстовки и закрыл балконную дверь своего апартамента. Бетонные блоки серых многоэтажных домов с маленькими прорезями окон застилали вид из окна, но за прошедшие недели он научился их игнорировать, сосредоточивая взгляд на окружавших город холмах.

Настоящих швейцарских Альп отсюда было не разглядеть и лишь в случае хорошей погоды можно было изредка рассмотреть верхушки чего то, отдаленно напоминающего заснеженные горы. Для Дмитрия, страстно полюбившего баварские предгорья соседней Германии это в стало большим разочарованием в свое время.

На кухне ощутимо чувствовался запах свеже сваренного кофе. Радио что то бормотал об очередном скачке криптовалют.

Пройдя мимо нетронутой чашки Дмитрий вернулся в ванную и вновь посмотрел на себя в зеркало. В отражении на него смотрел угрюмый мужчина немного за тридцать, с щетиной и темными кругами под глазами. Бессонные ночи начали сказываться все отчетливее и эффект от и них уж можно было наблюдать даже в полутемной ванной комнате.

Закрыв на секунду глаза он снова вызвал в памяти последние отрывки сегодняшнего кошмара: черные ветви деревьев хлещут по лицу, но боли нет. Лесная тропа выводит на небольшую полянку, в середине которой темнеет треугольник колодца. Шепот, стоящий в ушах затихает когда он берется за полусгнившую рукоять и начинает ее раз за разом прокручивать, поднимая к поверхности нечто слишком тяжелое для ведра с водой.

Почувствовав теплый ручеек на лице Дмитрий раскрывает глаза и наблюдает багровые потеки крови, спускающиеся по подбородку. Они тянутся все ниже чтобы устремиться вниз и разбить о белый кафель рукомойника. Очнувшись от наваждения он открывает кран и начинает медленно смывать стремительно набегающие багровые капли.

В офисе на работе царила оживленная атмосфера. Один из партнеров компании по случаю своего дня рождения заказал из ближайшей кондитерской несколько корзинок сладкой выпечки, которой сотрудники с удовольствием находили применение, сгрудившись вокруг маленьких круглых столиков кухни. Подойдя к ближайшей группке Дмитрий сделал на собой усилие и включился в дискуссию на трудно дающемся ему швейцарским диалектом немецкого. Роль одной из классических офисных тем сегодня выполняла дискуссия о службе в армии.

Отслужившие по обязательному призывы коллеги, коих было меньшинство, с воодушевлением рассказывали о тяготах казарменного проживания, остальные высказывали недовольство обязательным налогом, который они теперь обязаны были платить, отказавшись от военной службы. К Дмитрию, как выходцу из России, был в этом контексте повышенный интерес. Швейцарцы в целом были в этом вопросе гораздо более прямодушны по сравнению с некоторыми другими европейцами, у которых в последние годы стала заметной определенная толерантность, не позволяющая им сразу же переводить разговор на происхождение иностранца.

Вернувшись в кабинет, он разблокировал экран ноутбука и откинулся в отрытые окна офисных программ. Рабочий настрой был особенно труднодостежим в послеобеденное время. Тщетно сделав очередное усилие, Дмитрий уткнулся в русскоязычный новостной сайт. Механически проскролливая драматичные политические заголовки, он остановился на знакомом с детства названии южно-русского населенного пункта. «Тело женщины .. Лесополоса в отдалении от железной дороги» перестав замечать происходящее вокруг он пробежал текст по второму кругу и почувствовал свое ускорившееся сердцебиения.

Встав будто в полусне, он подошел к закрытому окну и растворил его настежь, после чего дышать стало чуть легче. «Все снова как в тот раз» – проносились мысли в его голове.

Воспоминания из детства застилали ему сознание и он стал погружаться в давно забытые страхи. На остаток рабочего дня он взял больничный, сославшись на головную боль, что впрочем было недалеко от истины. Добравшись на чистенькой и бесшумной электричке до своей станции, он ощущал дрожь в пальцах и болезненную пульсацию в висках. Избегая в обычное время алкоголь без повода, он жадно сгреб несколько бутылок пива из холодильника близлежащего супермаркета, ощущая что ясность рассудка сейчас скорее его враг чем необходимость.

Воздух в апартаментах стоял удушливо-спертый, вентиляция присутствовала лишь в ванной комнате. Поморщившись, он распахнул окно и втянул в себя вечерний воздух.

Срок окончания аренды подходил уже через пару месяцев, а он так и не озаботился поиском нормальной квартиры. Аренда квартиры не только в Цюрихе но и практически в любой швейцарской небольшой деревушке было занятием исключительной важности, требовало долгой подготовки, везения и знакомств. От мысли в участии в массовых осмотрах квартир его повторно передернуло.

Наблюдая за огнями ночного города он ловил себя на мысли, что ощущает себя в последние годы будто в бегах. Было что то, что не позволяло ему находить долго на одном месте. Несмотря на престижную специальность и успехи в работе он добровольно менял своих работодателей, города, словно неведомая сила гнала и гнала его прочь. Начавшиеся сны о лесе, как он это называл, провоцировали несвойственную ему до этого рефлексию насчет всего своего прошлого.

Приоткрыв прохладную крышку ноутбука он ввел в поисковый браузер название упомянутого в новостях села и начал комбинировать его различными подборками „Давыдово убийство, Давыдово тело, Давыдово поиски, Давыдово пропажа“. Пальцы бегали по клавиатуре, фото и обрывки новых статей стали сливаться в один сплошной коллаж.

Случаев обнаружения мертвых тел было еще как минимум три, но упоминалось о них исключительно в региональных СМИ местечкового значения. Не все погибшие были женщинами. В восемнадцатом году это оказался пожилой натуровед из Санкт-Петербурга, тело которого обнаружили повешенным в глубине леса. Одна из женщин утонула в двенадцатом, причем глубина притока реки составляла около шестидесяти сантиметров и было уместно окрестить его родником. Останки второй женщины смогли обнаружить еще в начале нулевых и они имели следы нападения волков, некоторые из которых в те года еще изредка встречались местными охотниками.

Понятно отчего эта серия не вызвала резонанс в федеральной прессе, ни одно из них не классифицировалось как убийство. Учитывая сколько в том крае произошло несчастных случаев с конца восьмидесятых годов прошлого века, когда отлаженная система коммунистического строя начала рассыпаться и молодёжь стала массово спиваться, погибать в драках и покидать деревня в поисках лучшей доли в больших городах, то для постороннего наблюдателя это естественным образом вписывалось в череду других трагедий.

Но не для Дмитрия. Какое то потаённое внутреннее чувство говорило ему, что в тех лесах ничего не происходит случайно.

Уже предчувствуя на что он вскоре наткнется, он продолжал листать ленту пока глаза не остановились на заголовке о пропавшем ребенке. «Ученица второго класса московского лицея объявлена в розыск, проводится сбор добровольцев для прочесывания леса».

Встав из за стола и поставив чайник на крохотной встроенной в апартаменты кухне, он буравил остекленевшим взглядом стену, прокручивая события двадцати пятилетней давности. «Нет, нельзя об этом начинать думать» – сказал он себе. «Если смотреть в бездну слишком долго, то бездна начинает смотреть в тебя. А судя по снам она уже обратила на меня свое внимание. Я всего лишь офисный планктон. Я больше не часть того что там происходит», – шептал он, прислонившись лбом прохладному пластику окна и облизывая пересохшие губы.

Вспомнив про купленный алкоголь он открыл холодильник, который не мог похвастать наличием припасом и вытащил две уже приятно охлажденные бутылки светлого пива. После долгого промежутка трезвости ему не потребовалось много выпитого, прежде чем расслабляющая пелена начала застилать рассудок. Пульсация в висках отошла куда то на задний план, а тревожные мысли сменились коматозной прокрастинацией.

Наступал конец рабочей недели и завтрашний день обещал укороченный рабочий день, а затем лишь спокойные холостяцкие заботы: неспешный ужин, закупки продуктами, тренировку в фитнес-зале, встреча с приятелями на покер вечером. Все то, к чему он себя прилежно приучил в последние несколько лет и что выстраивало вокруг такую простую и понятную систему координат. Ему даже постоянная женщина не требовалась, периодически знакомства в клубе или баре вполне его устраивало, а после череды неудачных и болезненных расставаний он не желал кого то подпускать слишком близко и встраивать в свой уютный мирок.

Подумав о противоположенном поле, он ощутил эрекцию. С его последней близости прошло вот уже несколько недель и обостренное алкоголем желание настойчиво подталкивало его к освежить в памяти те воспоминания.