Злые напасти
Алексей Филиппов
1682 год. Москва. На окраине около дома вдовой царицы Натальи находят истерзанные трупы девушек. Подьячему приказано найти убийц. Он ищет, и во время поиска своего узнаёт, что готовится покушение на царя Фёдора Алексеевича. Подьячий хочет спасти царя, но убийцы перехитрили его. Фёдор Алексеевич умер. На трон посажен его, в нарушение обычая старшинства, малолетний сводный брат Фёдора – Пётр. Стрельцы бунтуют против нарушения обычая… А подьячий всё изет злодея…
Алексей Филиппов
Злые напасти
И тако царь Феодор Алексеевич уставил мир со всеми соседственными государи, досталное свое житье препроводив в тишине
Сей Царь Феодор Алексеевич переменил древнее Российское платье охабни и протчее и велел носить мущинам кафтаны, а женщинам шубы и телогрейки и треухи, а не шапки.
Сей Царь Государь с Полскою короною мир подтвердил; Смоленск и Киев и всю Северную украйну под Россию вечно удержал, дав за то Полской речи посполито несколько денег для их удовольствия
Из рукописи князя П.П. Трубецкого
Законы святы, да законники супостаты.
Русская пословица
1
За три дня до страстной седмицы 7190 года полковник Мирон Иванович Золотарёв надумал отправить родителям своим в дальнее село три плетёных крошни праздничной снеди, чтоб было чем разговеться всласть старикам на Светлое Воскресенье. Шепнул полковник о желании своём порадовать родителей пятидесятнику Михайлову, тот быстро смекнул – что к чему и поручил важное дело сие двум молодым стрельцам: Степану Антипову и Ивану Ильину.
Рано утром, только солнышко показалось из-за темного леса да разбудило голосистых петухов, стрельцы погрузили корзины на телегу и поехали на скрипучей телеге к наплавному мосту через Москву реку. Переправились. А дальше путь их лежал прочь из города по Стромынской дороге.
Два дня до того шёл сильный дождь. С утра было зябко, а потом распогодилось. Солнце грело путников ласково, но не жарко. И очень легко дышалось свежим весенним воздухом. Не жизнь, а радость превеликая. Стрельцы выехали из города, переправились через Яузу, проехали село Преображенское с летним дворцом царя, дальше дорога пошла лесом. Иван правил лошадью, а Степан лежал на телеге, слушал птичьи трели и глядел на обочину. По чести сказать, смотреть на обочине было вовсе нечего: грязь, жухлая трава с прошлого года да серые кустарники. Ничего интересного. Одно и то же. И уж стали слипаться глаза Степана, но тут что-то рыжее мелькнуло в кустах.
– Ваньша! – крикнул товарищу встрепенувшийся стрелец. – Глянь-ка, лиса, вроде, мертвая.
– Где?
– Да, вон в кустах. Глянь, глянь…
– Нет, не лиса это, – Иван потянул на себя вожжи и остановил лошадь. – Сверток какой-то рыжий… Тулуп, что ли, кто-то выбросил…
– Пойду посмотрю, – Степан спрыгнул с телеги и пошёл через придорожный кустарник. Сырая лесная почва сердито зачавкала у него под ногами.
Стрелец быстро добрался до желанного свёртка, нагнулся, раздвинул края тряпок и заорал благим матом.
– Ваньша! Смотри-ка чего тут! Ух ты, спаси и помилуй меня Господи! Что творится на свете белом! Ой-ой-ой…
Подбежавший Иван увидел рыжую холстину. А в холстине той серое лицо покойницы!
– Баба, вроде, мёртвая, – Степан схватил товарища за руку, – чего делать-то будем?
– Чего, чего? – нахмурился Иван. – Не знаю. И так её здесь не оставишь… Вот беда-огорчение… И к родне полковника ехать надо. Не свезём снедь ко времени, так нас Михайлов по голове точно не погладит… Ему перед полковником отвечать. Покойницу здесь оставить, тоже не след. Не по-христиански это…
– Так может за людьми в Преображенское село сбегать? – Степан ещё раз глянул на страшную находку. – Только боюсь, потом Михайлов с нас спросить потом может, почему без уго приказу самовольством занялись… Почему разгласили ? Тут в селе царица вдовая живет, а ну как чего громкое вскроется? Ох, ты, батюшки… Приспела беда, наперёд не сказавшись… Чего делать-то?
– Вот что, – Иван сдвинул шапку на затылок и почесал пятернёй голову, – я дальше один поеду к полковниковой родне, а ты беги обратно в город и доложи пятидесятнику о находке, а он сам сообразит чего и как. Вот ведь напасть какая… Прости и помилуй, Господи… Спаси грешных… Прости и помилуй…
Разобраться в том, чего это нашли стрельцы при дороге, послали подьячего Разбойного приказа Осипа Носова. Послали и велели разузнать во всех подробностях, что это за мертвецы валяются недалеко от дворца, где проживает вдовая царица Наталья Кирилловна с сыном Петром. Негоже в таких местах неизвестным мертвецам быть. Никак негоже…
Подьячий вместе с двумя ярыжками поскакали к месту находки мертвеца верхом. А вслед за ними выехала и телега с другими помощниками. Когда подьячий со спутниками добрался до нужного места, здесь уже собралась толпа. Прознали люди о страшной находке и теперь с опаской поглядывали на кусты да что-то обсуждали в полголоса. На лицах у всех был испуг и недоумение. Увидев подьячего с ярыгами, любопытные замолчали и расступились.
Носов с ярыгами спустились с дороги, и подошли к свёртку. Люди с дороги пошли следом. Ярыга Фефил перекрестился и принялся осторожно разворачивать холстину. Все вокруг примолкли и даже дыхание затаили. Мёртвая тишина повисла над недобрым местом. А когда Фефил развернул покойницу, подьячий даже глаза зажмурил. Перед ним лежала совсем голая девчонка лет тринадцати – четырнадцати. Кожа у неё белая-белая, но вся в синяках да ранах. Жуткое зрелище.
– Задушили страдалицу, – вздохнул ярыга Никонор, тыча пальцем в кроваво-синюю полосу на белой шее покойницы. – Вот изверги… Как таких только земля носит… Она ж девчонка совсем… Иродово племя…
– Заворачивай обратно, – велел Носов ярыге. – Сейчас, телега приедет, в убогий дом отвезём на Пречистенку. Может, хоть, похоронят её по-людски… Ох, прости Господи…
– Смотри-ка, Осип Акимов, – тихо сказал Фефил, разжимая руку мертвой девчонки. – Смотри… Свеча, вроде…
Ярыжки всегда называли имя Осипа с обязательным упоминанием имени его отца, и Осип при таких обращениях чуть тушевался. Молод он ещё был, чтоб по отчеству зваться, а потому и сомнения кружили в голове парня: то ли насмехаются над ним ярыжки, то ли и вправду так уважают? То ли мет? Не поймёшь этих мужиков сразу – здорово они себе на уме. Хитрые…
Вот и сейчас чуть засопел подьячий, принимая из рук Фефила огарок свечи. Ничего особенного огарок: темно-желтый с зеленоватыми разводами и с плетённым косичкой обгорелым фитильком.
– Пригодится, – подумал подьячий, завернул находку в тряпицу и сунул в суму, висевшую у него через плечо.
Свёрток с трупом вынесли на дорогу и положили так, чтобы можно видеть лицо покойницы. Люди, часто крестясь да причитая шепотом, подходили к свёртку поближе и смотрели на убитую. Мужики тяжело вздыхали, а бабы утирали слёзы. Покойницы никто не признал. Подъячий раза три выкрикнул, чтоб еще раз все посмотрели да припомнили: не было ли чего странного тут в последнее время, не пропадал ли кто из местных, но люди только плечами пожимали на выкрики эти. Никто ничего странного не вспомнил. Покричал, покричал Осип Носов да успокоился. Плетью обуха не перешибёшь.
Телеги ещё не было, а потому Осип решил немного осмотреться в лесу. В лесу сыро, ноги здорово вязнут в грязи, но подьячего это не остановило. Он пролез еле заметной тропой через заросли молоденьких елочек и потом по черным осиновым листам решил пройти до поваленного толстого дерева, видневшегося чуть впереди. А вот дальше дерева того пойти не получилось – дальше начиналось болото. Подьячий прошёл немного в сторону и опять попал в вязкую черную грязь. Помянув всяческую нечисть недобрым словом, Носов выбрался на сухое место, и, уж было, пошёл обратно, но тут увидел, что из тины торчит какой-то предмет. Поначалу Осип подумал, что это бревно, но, присмотревшись, смутился: нет – не бревно это, а что-то другое. И неспокойно стало как-то у подьячего на душе. Он обернулся и громко крикнул помощников.
Прибежавшие на зов ярыги нарубили толстых палок с крепкими сучками и, ловко орудуя этими палками как крючьями, достали из болотной тины подозрительный предмет. Это было не бревно. Фефил набрал из ямы в кожаный мешок воды и плеснул на находку, чтоб смыть чуток грязь. Скоро поняли, что это тоже свёрток очень похожий на то, какой стрельцы у дороги . А как стали разворачивать его, так всех до единого тошнота одолела. Дух от мешка препротивный. Всё нутро норовит вывернуть такой дух. В свертке нашли ещё одного мертвяка. Лицо того мертвяка синее да вспухшее. Неподобающе страшное лицо.
– С прошлого лета, видно, лежит, – тихо сказал Фефил, прикрыл лицо мокрой тряпицей и принялся дальше разворачивать свёрток. – Вон как мошки с червями лицо его объели… Э-хе-хе… Вот так живёшь–живёшь для червей на лакомство… Жизнь…
А вот тело, на удивление всем, оказалось белым, не особо распухшим, но ран с синяками на нём имелось превеликое множество. И тоже – девчонка молоденькая. Подошедшие к болоту люди опять ахали и сокрушались, крестились, а иные сатану шепотом поминали.
– Ух, ты, что деется, – запричитал какой-то кривенький старикашка в серой рясе уже во весь голос, – вот это да… Не иначе сам сатана постарался. И не найдёшь теперь душегуба этого. Истинно – сатана… А сатану нипочём не сыщешь… Только на него нацелишься, он пыхнет огнём и ищи ветра в поле!
Старикашка таращил единственный глаз на страшную находку, шумно сопел и неторопливо чесал пальцами темно-коричневый шрам на месте глаза другого.
– Осип Акимов из-под земли подлеца достанет, – обернулся к одноглазому старцу Фефил. – Будь тот даже сам сатана, помяни моё слово. От него ещё никто по добру да поздорову не уходил. Удалой человек
– Этот молоденький, что ли? – не унимался старикан, показывая пальцем в сторону подьячего. – Неказистый он какой-то: роста невысокого, худой, сутулый, лицо в рябинах. И одет – ни дать ни взять подмастерье. Да, неужто такой убивца найдёт? Ой ли?
– Человека не годам и не по лицу судят, а по уму, – строго глянул на старика Фефил. – Иной и лицом красен, и грудью широк, а умишка кот наплакал. Осип Акимов не таков… Отойди, не мешайся под ногами… Не до разговоров мне.
Старикан пожал плечами, вздохнул тяжко и поковылял к дороге, бормоча себе под нос да по-стариковски:
– У, дерьмо воловье…, да поднявший его в руку, отряхнёт… Грязному камню подобны подлецы эти… Дерьмо… Ничего толком не сделают… Дерьмо…
Только никто старика не слушал. Не до него сейчас. Подьячий Носов велел тело опять завернуть и вынести на дорогу. И только вынесли злую поклажу из леса, как на дороге показались четыре всадника в нарядных боярских одеждах.
– Что такое?! – закричал пожилой статный боярин, останавливая гнедого коня прямо перед испуганно пятившейся толпой.
Все скинули шапки, принялись кланяться и кто-то крикнул, мол, мёртвую девчонку нашли. Носов тоже снял шапку. Поклонился. Он узнал важного боярина – это был Кирилл Полуэктович Нарышкин, некогда один из первых людей на Москве, а теперь боярин без должности. Отец он последней жены царя Алексея Михайловича – Натальи Кирилловны. Как Алексей Михайлович, по совету лучшего советника своего боярина Артамона Матвеева, женился на Наталье Нарышкиной, так Кирилл Полуэктович сразу же в большую силу и вошёл. Думал ли он, прозябая то в Смоленске, то в Казани, что поднимет его Господь на такие высоты? Никак не думал, но сошёлся на польской войне с Артамоном Сергеевичем Матвеевым, а дальше … А дальше, как говорится, кому счастье служит, тот ни о чём и не тужит. Куда не ткнётся – везде корыто! И вот, Кирилл Полуэктович вместе с царём бражничает, и на охоте Алексею Михайловичу стрелу подаёт, а отсюда почёт да уважение великие. А как же царского тестя не уважить? Все в пояс гнулись. Хотя нет, не все, Артамон Матвеев всё же повыше Кирилла Полуэктовича сидел, но не кичился тем, а даже, наоборот, ласков всегда был. Улыбался да намекал, мол, вот подрастёт твой внучок Петруша, так мы с тобой ещё и не в такую силу войдем. Только не успел Петруша вырасти. Лишь четыре годочка ему минуло, когда преставился государь Алексей Михайлович. Матвеев все силы приложил, чтоб повенчали на царство четырёхлетнего Петра в обход старших братьев его, но ничего не получилось. Патриарх Иоаким воспротивился, дескать, не по закону. Уж, как его только Артемон Сергеевич не уговаривал, каких только благ не сулил – ничего не помогло. На царство сел Фёдор Алдексеевич, а родственники матери его да их сотоварищи быстро отправили Матвеева в ссылку дальнюю, а Нарышкиных подальше от дворца – в сёла подмосковные. Счастье, что волк – бывает и обманет да в лес убежит.
И вот в опале сейчас Кирилл Полуэктович, но шапку перед ним лучше снять, а то, ведь, неизвестно как ещё дело повернуться может. Сказывают люди знающие, что простил государь Фёдор Алекксеевич опального боярина Матвеева и ждут того скоро в столице. А как Артамон Сергеевич снова в силу, так и Кирилл Полуэктович может разом из грязи да в князи… Хотя, вряд ли, Милославские не дадут ему подняться, но чем чёрт не шутит, пока бог спит. Артамон Сергеевич Матвеев не лыком шит,он из тех – кому лишь палец дай, так он руку по локоть отхватит. Поднимется опять и други его в гору поползут. Поэтому, лучше поклониться пониже, спина не обломится, а на душе поспокойнее будет.
– Что за девчонка?! – сдерживая беспокойство разгоряченного коня, рявкнул Нарышкин сверху на народ. – А?!
Из толпы несколько человек наперебой стали рассказывать боярину о страшных находках, дескать, подивись тоже с нами, господин хороший. Однако дивиться Кирилл Полуэктович не захотел, он замахнулся на толпу плетью и в мгновение ока люди разбежались. На дороге остались только Осип Носов да его ярыги.
– А вы чего?! – сверкнул сердитыми очами боярин. – Кто такие?!
– Из Разбойного приказа я, – ответил Носов, глядя на беспокойные копыта боярского коня.
– Зачем из Разбойного? – переспросил Нарышкин, опуская плеть.
– Велено розыск произвести про убитую девчонку, – сказал подьячий, осторожно поднимая глаза на Нарышкина.– Разузнать всё, как полагается, а тут ещё одну нашли… Дьяк Сабанеев распорядился… Федор Трифонович…
– Федька Сабанеев? – нахмурился боярин и потянул поводья коня. – Ваньки моего дружок? Вот, бездельник. Сегодня же скажу Хованскому, чтоб глупости прекращал. По дорогам тати бесчинствуют, а они с девчонками вошкаются… Нашли себе дело! Ох, нет на вас Государя строгого… Распустились… Плетью бы вас всех!
«Скажи, скажи, только, кто тебя послушает, – думал Осип Носов, глядя в спину уже скакавшего по дороге к селу боярина. – Нет сейчас у тебя силы. Как твоя дочь овдовела, так и вышла силушка боярская. И, вряд ли, когда ты опять наверху будешь, не поможет тебе Матвеев сейчас: внук твой – Пётр в очереди на престол последним стоит, а родит царица наследника, так Петра совсем за край отодвинут. Это тебе любой на Москве скажет…»
Дальше думу подьячего прервал скрип подъехавшей телеги. Встрепенулся Осип: хватит думать, работать надо… Скорбные находки быстро положили на телегу и повезли в Москву. Только в селе Преображенском заминка случилась: два мужика прямо на торной дороге вздумали колесо у телеги чинить. Пришлось их стороной объезжать, а там лужа глубокая. В ту лужу заднее колесо телеги и съехало. Крепко застряла телега. Пришлось всем спешиваться и лезть в грязь. Тут и местные мужики на помощь прибежали да всем миром телегу из чавкающего полона освободили. Освободили да поехали по дороге к городу вслед за той самой телегой, из-за которой пришлось с грязью повоевать.
Осип Носов ехал верхом около своей телеги и думал:
«Вот приеду сейчас в приказ, расскажу всё, а дьяк Сабанеев непременно спросит: что за девчонки и кто души их загубил? И чего я ему отвечу? Ничего… Никудышный ты человек, скажет мне дьяк, ничего тебе поручить нельзя… И правда его будет… Сущая правда… Стыдище… А чего я могу? Всех спросил: никто девчонку не знает, никто ничего не видел. У второй покойницы совсем лица не разглядеть. Если и знал её кто раньше, то теперь нипочём не признает… Зацепиться не за что… Вот, только, свечка, что в руке у неё была… Свечка…»
Подъехали к мосту через Москву реку. А там народу собралось: видимо-невидимо. И каждый норовит переправиться поскорее. Люди друг на друга кричат, лошади ржут, а тут еще какой-то умник стадо тощих быков к переправе подогнал. Быки, отвыкшие за зиму от вольного воздуха, смирно стоять не хотят, да и людей здорово пугаются. Носятся глупые животины – то туда, то сюда да истошно ревут. Никак пастух с ними совладать не может. И поделом ему: до Егория почти две недели, а он надумал скотину на волю выгнать. Разве так можно? Никакого понятия в людях не осталось.
«О год от года всё дурнее народ становится, – думал подъячий, свысока поглядывая на незадачливого пастыря, – совсем соображения в людях не осталось. И чего дальше будет?».
В общем, столпотворение у моста вселенское. И тут уж не до дум с размышлениями – надо к мосту пробиваться. Попёр вперёд Осип Носов, с локтями да с криком, а за ним телега да подручники его. До хрипоты подьячий наорался, но телегу переправить смог. Правда, чуть не сошёлся Осип на кулачки с красномордым торговцем свиными кожами. Дородный купец сразу же грудью попёр на худенького подьячего, но ярыги подоспели да так ловко отодвинули буяна в сторону, что тому только и осталось: издали зубами щелкать да кровью плеваться, потирая ноющие бока.
На дороге, перед стеной Белого города, Осип велел возчику Ефиму повернуть к Пречистенским воротам, в сам поехал к Средним торговым рядам, что у кремлёвской стены. Там торговали свечами и воском.
2
– Посмотри-ка, Мартын Савватеев, – спросил подьячий, показывая лысому сморщенному старичку ту самую свечку – Чего скажешь?
Мартын Савватеев так долго торговал свечами, что уж и забыл, когда началась эта торговля. Ни дня старик не помнил из своей жизни, чтоб он не продавал свечей. Получалось, что только родился Мартын, так сразу же к свечному прилавку и встал. И знал этот торговец о свечах всё и даже, поди, более того.
– Так, – повертел в руках свечку старик. – Из воска свеча. Дорогая. Не чета сальной… Сальную-то сделать пара пустяков: фитильки в корытце положил, салом плавленым залил, а как остынет, режь да обрабатывай до круглости. А с восковой свечой так не получится. С ней мороки много. Воск сильно ко всему прилипает… Ой, сильно… Воск, он, сам понимаешь… Вот, помню…
– А как же эту свечу сделали? – Осип решил немного поторопить разговорчивого торговца да направить его мысли в нужное русло.
– Так, – торговец почесал пальцами лоб, – известно как: сперва воск расплавить надо, потом фитилёк взять да опустить его в расплавленный воск, подержать там немного и вынуть…
– И готово? – нетерпеливо переспросил подьячий.
– Щас, готово, – засмеялся старик. – Больно, шустёр ты. Надо остудить немного воск на фитильке и опять в горячий расплав сунуть, а потом еще раз всё то повторить, и ещё… Много раз так надо делать, пока свеча нужной толщины не получится. Сделать свечу из воска мороки много, да и без умения тут никак. Тут на авось надеяться нельзя: только терпение и умение. Потому и дорогая она. Не чета сальной…
– Послушай, Мартын Савватеев, – вздохнул Осип, понимая, что вряд ли много пользы получит от такого разговора с мудрым торговцем, – а ты не знаешь, кто эту свечку сделал?
– Эту-то? – Мартын поднял огарок повыше, прищурился и стал разглядывать. – А кто ж его знает? На Москве теперь умельцев таких пруд пруди. Это раньше умельцев можно было по пальцам перечесть, а теперь всяк себя знатоком мнит. Почитай, в каждой обители свой свечник имеется… Сам знаешь, без свечи в храме нельзя, потому и стараются все знающего свечника приветить.
– Ладно, раз так, – махнул рукой Осип и уж потянулся огарком, но старец осадил его. – Пойду…
– Что ты нетерпеливый какой? – поскрёб он ногтем свечу. – Не суетись. Есть вошь, так будет и грош. Учись терпению, парень, молод ты ещё, чтобы всё делать с бою да с порыву. Негоже так. Час потерпишь да век проживёшь. Кто свечу эту сварил – не знаю, но кое-что о ней тебе расскажу. Смотри: воск темный…
– И что с того? – подьячий нахмурился, стараясь понять, а куда это старик клонит. – Тёмный и тёмный…
– Если на солнышке воск вытапливают, то он светленький, этот же вытапливали в темном месте горячей водой. Потому он темный да с меленькой крошкой кое-где. Вон, смотри… А ещё зелень особая на свечке видна от того, что в котле медном варили воск. Понял? Давай по рядам походим да воск похожий поищем… У нас тут много чего продают.
