Глава 3
В нашей квартире мне больше всего нравится вид из окна. Увидеть можно что угодно. Просто нужно знать, куда смотреть.
Я всегда мог разглядеть старика без ботинок, который спал на скамейке в парке, и службу доставки, которая привозила коробки молока в ближайшие магазины и парковала машину на тротуаре. Я даже видел тонкие серые спины двух маленьких собачек, которых каждое утро выводил на прогулку хозяин. Я начал узнавать разных людей и даже мог сказать, в какое время они выходят на улицу.
Но мне всегда нравилось замечать что-то новое. Или такое, что можно увидеть только сверху. Например, оказалось, что на крышах автобусов нарисованы большие буквы и цифры, которые легко читались из окна.
Я не всегда смотрел только вниз. Мне нравилось наблюдать, что происходило и в облаках. Я всегда думал, что крошечные самолетики напоминали карандаши, проплывающие по небу. Даже не верилось, что в них летели люди – они были такими тонкими и маленькими.
– Это потому, что они очень далеко, Ади, – сказал мне как-то учитель.
Я не стал говорить, что я это прекрасно понимаю. Просто меня поражало, как люди могут быть так высоко в металлической капсуле с крыльями.
В такие дни мне казалось, что сидеть в высокой башне было безопаснее. Подо мной были квартиры, и под ними тоже были квартиры. Они поддерживали меня. Благодаря ним я никогда не упаду. А что держит в воздухе самолет?
Маме тоже нравился вид из окна.
– Только представь себе, Ади, кто-то готов за это деньги платить, а нам не нужно. Это все наше. В любое время. Нужно просто выглянуть из окна.
Мы часто сидели бок о бок, наблюдали за миром и гадали, на что похожи облака.
Прошли недели с тех пор, как мы сидели так в последний раз. Но я все прекрасно помню. Я пришел в гостиную, размахивая сумкой и напевая мелодию, которую Гайя услышала по радио и, сама того не замечая, тихонько пела весь день. Я вообще не люблю петь, когда кто-то может услышать, даже если это мама или Гайя. Обычно я просто прокручиваю мелодию у себя в голове. Но тогда я не думал, что мама будет в комнате.
– Как красиво, Ади. Подойди поближе и спой мне еще.
Мама сидела у окна. Ее глаза слегка покраснели. Она была в платье, которое я не видел на ней уже давно. Оно почему-то напоминало мне летние вечера, когда идешь спать, а за окном еще светло и в голове у тебя такая странная усталость от беготни на солнце.
– Посиди со мной. Расскажи, как день прошел.
Я скинул сумку на пол и присел рядом с мамой. Она положила ладонь мне на голову словно проверяла, нет ли у меня температуры.
– Что делал в школе сегодня? – спросила она.
– Ничего.
– Ничего? Опять? Понятно.
– А что ты сегодня делала?
Мама посмотрела на меня с хитрецой.
– Сегодня? – сказала она. – Ничего.
Мама засмеялась, похлопала меня по голове и ушла на кухню. Она вернулась с двумя мисками шоколадного мороженого.
– Держи, милый. Иногда ничего не делать может быть очень тяжело, – сказала она, протягивая мне ложку.
Забавно – когда мама дала мне мороженое, я подумал только: откуда она его взяла?
Глава 4
Наверно, нужно рассказать немного о моей маме. В чем-то она не похожа на других мам. А в чем-то их не отличить.
Она велит мне чистить зубы. Иногда читает мне перед сном. У нее красивое лицо, по которому можно понять, что она добрая, а еще смешная. У нее самая приятная улыбка в мире: ее сначала не замечаешь, а потом она вдруг освещает все вокруг.
Это мама придумала мое имя. То есть я знаю, что всем остальным имена тоже мамы дают. Но в подготовительной группе был еще один мальчик по имени Адеола и еще несколько с именами Адесойе, Адейеми и Адефеми, поэтому мама сказала называть меня Ади.
– Коротко и просто, – добавила она.
И теперь все меня так зовут. Иногда мне кажется, что мое полное имя совсем забыли.
Даже мне самому «Адеола» кажется каким-то чужим. Я его редко слышу. Иногда Гайя, когда злится, говорит что-то вроде: «Адеола, не перебивай меня, я еще не закончила», – и я не сразу понимаю, что она обращается ко мне.
Штука с моей мамой в том, что она не очень любит выходить из квартиры. То есть она вообще никогда не выходит. К этому пришлось приспособиться.
Я помню, у нас был серьезный разговор о том, что я уже взрослый, а значит, могу ходить в школу сам. Вскоре после этого мама сказала, что я настолько взрослый, что могу сходить в магазин за продуктами, и мы вместе написали список покупок. Потом настал день, когда она дала мне свою банковскую карточку.
– Ади, ты придешь и оглянешься вокруг и подождешь, пока рядом никого не будет. Если кто-то вдруг подойдет, уходи и вернись позже. Ты понял?
– Да, – сказал я. Я понимал, что это было немножко опасно, и что мне, наверное, нельзя это делать, но в основном я был рад, что мама мне доверяет.
– Так, повтори, что ты должен сделать. Если рядом никого не будет.
– Я вставлю карточку в автомат. Потом наберу пин-код: 5-4-3-7. Потом нажму кнопку «Выдача наличных», потом кнопку «50 фунтов» и буду ждать.
– И потом ты заберешь деньги. Не забудь, Ади! Деньги вылезут из щелочки внизу. Ты их заберешь и сразу же пойдешь домой.
– Да не забуду я деньги, мам. Ты что, думаешь, я совсем глупый? – Я пытался пошутить, но мама посмотрела на меня странно:
– Никогда так не говори. Я не думаю, что ты глупый. Ни капельки. Чтобы я больше не слышала от тебя таких слов, хорошо? Никогда не думай, что ты глупый.
Я сглотнул и отвернулся. Мама обычно так не делала. Не говорила мне прямо в лицо, так близко.
Забирать деньги из автомата оказалось легко. Я делал все в точности так, как говорила мама, и все обходилось без проблем. Но я не сказал бы, что мне это дело нравилось. Я всегда очень волновался по пути домой. Вдруг что-нибудь случится? Задует ветер и вырвет деньги у меня из рук, например. Я сжимал их так сильно, что по дороге к башне купюры из мягких и гладких превращались в теплые и помятые. Но когда я отдавал их маме, я всегда ощущал что-то вроде гордости или счастья.
– Умница, Ади, – сказала мама после моей первой вылазки к автомату и улыбнулась мне.
Это была быстрая улыбка, уголки ее губ дернулись вверх и снова опустились, но я обрадовался. Мама давно не улыбалась.
– Вот, возьми. – Она сунула мне в руку одну помятую купюру. – И вот список. Возвращайся скорее.
Мама нацарапала список на старом конверте. Большая пачка молока, белый хлеб, макароны, хлопья.
Она смотрела на меня выжидающе, и я понял, что она не просила, а велела. Вот, возьми. Возвращайся скорее. И я сходил в магазин и принес полосатый пакет с продуктами. Мама наградила меня еще более широкой улыбкой, и я понял, что сделаю что угодно, лишь бы она улыбнулась еще раз.
Вот так все и началось: она перестала водить меня в школу, и ходить в магазин, и забирать деньги. А потом я вдруг осознал, что мама не выходила из дома уже несколько месяцев. После этого одним вечером она попросила меня приготовить ужин. И следующим вечером тоже. И следующим, и послеследующим. Я просто подогревал то, что было на сковородке, и кидал хлеб в тостер. Я был не против.
Но я решил рассказать Гайе. Я хотел узнать, делает ли она то же самое для своей мамы.
Я помню точно, в какой день я рассказал Гайе. Это был день, когда перестал идти дождь.
День, когда рухнул первый дом.
Глава 5
– Я не могу это есть: слишком жарко, – сказала Гайя. Мы сидели в столовой над тарелками с едой. Тонкий кусочек мяса, две масляные картошки и ярко-рыжие кружочки морковки плавали в коричневой подливке.
День, когда закончился дождь, был самым жарким за долгое время. После мокрых носков и влажных курток забавно было внезапно оказаться в таком пекле. На прогулке все лежали прямо на асфальте, наслаждаясь солнечными лучами.
Гайя была права. От жары даже не хотелось есть. Солнце светило сквозь окна так ярко, что мне приходилось щуриться.
– Я попытаюсь сбежать, – сказала Гайя, поднимаясь на ноги.
– Гайя, – сказал я. – Можно задать тебе вопрос?
Она снова села.
– Твоя мама просит тебя иногда ходить в магазин? – спросил я.
– В смысле?
– Моя мама просит меня ходить за покупками. А ты ходишь?
Гайя слегка сощурилась:
– В смысле «просит ходить за покупками»?
Я понял, что Гайя теперь не отстанет, пока не узнает все подробности, поэтому я рассказал ей, что происходило дома. Начиная с того дня, когда мама попросила меня сходить в школу самому, и заканчивая тем разом, когда она отдала мне свою банковскую карточку.
Кое о чем я умолчал, правда.
Но все равно был не готов к тому, как озабоченно нахмурилась Гайя:
– Ты не должен все это делать.
– Мама говорит, что я уже взрослый. Что я хорошо справляюсь.
– Но… но… если этим занимаешься ты, то что делает твоя мама?
Хороший вопрос. В основном она спала. С тех пор, как она перестала выходить из дому, мама постоянно жаловалась на усталость.
«Мой хороший, мне просто нужно немножко поспать», – говорила она, и я закрывал за собой дверь спальни и не садился к ней на кровать и не рассказывал, как я ничего не делал в школе.
– Когда это началось? – спросила Гайя.
Я ткнул вилкой в кусочек мяса. На тарелку закапала подливка, словно капельки дождя в лужу.
– Ади? – тихо позвала Гайя.
Много месяцев назад я пришел домой и услышал, как мама плачет. Хотя «плачет», наверно, неправильное слово, хотя она действительно плакала. Слезы бежали по ее щекам и падали с подбородка на мокрое пятно на юбке. А еще она стонала. И кричала. И орала. И завывала. Все вместе.
Эти звуки напугали меня.
– Мам, – сказал я.
Но мой голос потерялся в ее рыданиях. Я решился положить руку ей на плечо, и только тогда она повернулась ко мне.
Сначала мама будто не видела меня, но постепенно к ней пришло осознание. Она протянула руки и прижала меня к себе, сильно.
– Все хорошо, – сказала она и повторяла это снова и снова: – Все хорошо, все хорошо.
Мама не переставала плакать.
А я думал, что это я должен был успокаивать ее, потому что, когда мама взглянула на меня, я увидел ее лицо.
Мама была ранена. Один глаз заплыл так, что она не могла его открыть как следует, а под другим виднелся синяк. На лбу была фиолетовая шишка, а на щеке кровоточил порез, похожий на страшную пародию улыбки.
– Что случилось? Что случилось? – спрашивал я, но мама не отвечала.
Она сморщила лицо, всхлипывая еще громче. Казалось, порез на ее лице тоже плакал.
– Мамуль? – Я не понимал, что я хотел спросить, пока не произнес вслух:
– Кто это сделал?
– О Ади, – шептала мама. – О Ади, о Ади.
И я тоже начал плакать, хотя всей душой не хотел. Я хотел позвонить в полицию и в «скорую». Я хотел сделать что-нибудь, чтобы маминому лицу стало лучше. Я хотел сделать много чего, но получалось только плакать маме в плечо, а она укачивала нас, чтобы мы оба забыли о ее ранах. При всем моем хотении я лишь свернулся у нее на руках и отчаянно рыдал от того, что случилось.
Мы так и уснули вместе, в объятиях, но проснулся я в одиночестве в темной спальне.
– Мам? – В тусклом свете мой голос был крошечным и одиноким.
– Я… – Мамин голос был грубым и хриплым. – Я здесь.
Она сидела на диване в темноте. Я порадовался, что света не было, потому что так я не мог видеть ее израненное лицо. А потом мне стало стыдно.
