– Так бывает, мам! Хорошо, что я понял это сейчас, а не после долгих лет совместно прожитой жизни. Можно сказать, повезло, обошлось без поломанных судеб.
– Боже мой! Такая хорошая девочка! – Мать всхлипнула (немного театрально, но сердце у Антона ощутимо сжалось). – Сиротка ведь круглая! Что же ты делаешь, Антоша?!
«Эх, не получилось закрыть тему!» – подумал Антон, стиснув зубы, чтобы не высказать матери все, что он думает о «такой хорошей девочке». Он продолжал молча слушать, пока мать перечисляла все достоинства Яны, большинство из которых, конечно, было плодом ее воображения. Когда поток дифирамбов иссяк, Антон повторил свою просьбу:
– Не говори Яне, что я в Белоцерковском.
Мать, судя по тоскливому, но уже не такому трагическому вздоху, отчасти смирилась с решением сына.
– Ладно уж, не скажу!
– Пообещай!
– Только если ты расскажешь, что произошло между тобой и Яной! – Торговаться она умела. Или это был шантаж? Антон улыбнулся, радуясь, что буря пошла на спад.
– Расскажу, но попозже. Скоро стемнеет, а мне еще на ночлег устраиваться. К тому же я не ужинал и не обедал.
Последняя фраза подействовала, как волшебное заклинание. Мать спохватилась, начала прощаться и отключилась в тот момент, когда Антон поравнялся с домом своих предков. Но не успел он открыть калитку, как та сама распахнулась, и перед ним возникла Евдокия Егоровна. Испуганно вскрикнув, она всплеснула руками и звонко защебетала:
– Ох, ну и напугал ты меня! Сердце чуть не выскочило! А я решила зайти глянуть, как ты тут устроился, да на ужин позвать. Котлеток нажарила, еще тепленькие… Пришла, а нет тебя, и дом открыт. Ты чего дверь на замок-то не запер?
– А зачем? Воровать там пока нечего! – усмехнулся Антон. – Да и замки старые, ржавые, много возни с ними.
– И то верно. Ну, айда, котлетками угощу! Да не скромничай! Еще успеешь консервов наесться.
*****
Хозяин дома, муж Евдокии Егоровны, встретил Антона улыбкой акулы и прохладным взглядом. Это был ничем не примечательный человечек с мелким лицом и рыхлым телом, не изнуренным физическими нагрузками. Полулежа на диване напротив телевизора, стоявшего в дальнем углу гостиной, он не озаботился тем, чтобы подойти и протянуть руку вошедшему гостю, лишь чуть приподнялся на локте и коротко кивнул, а затем уставился на экран, где мелькали кадры какого-то фильма. Антон уже пожалел о том, что польстился на «котлетки».
Евдокия Егоровна усадила Антона за стол, который занимал почти половину комнаты, представила ему своего супруга, назвав Пал Палычем, и умчалась на кухню. На столе, накрытом бежевой льняной скатертью, красовались пустые тарелки из тонкого белоснежного фарфора, сверкали многочисленными гранями хрустальные бокалы, сияли золоченые вилки – вероятно, все это богатство было выставлено напоказ специально для того, чтобы произвести впечатление на гостя. Наверное, гости здесь бывали нечасто, если хозяйка так расстаралась для малознакомого парня, пусть даже и оказавшего ей небольшую услугу. Антону стало неловко.
– Дуся говорит, ты Петра Горынского внук будешь? – пробубнил Пал Палыч, не отрываясь от экрана, и, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос: – Надолго ли к нам?
– Как пойдет, – ответил Антон.
Пал Палыч многозначительно хмыкнул, словно подозревал его в чем-то.
– Набедокурил, поди? Отсидеться тут решил?
– Ага, вроде того! – Антон решил не разочаровывать Пал Палыча, ведь тот, независимо от полученного ответа, все равно останется при своем мнении – это было написано у него на лице.
Повисла тишина, нарушаемая звоном посуды, доносившимся из кухни, и бормотанием телевизора в углу. Судя по тому, каким посоловевшим стал взгляд Пал Палыча, продолжения разговора не предвиделось. Откровенно скучая, Антон принялся разглядывать убранство комнаты, которая (надо было отдать хозяйке должное), хоть и не потрясала великолепием, как посуда на столе, но содержалась в идеальном порядке. На лакированных полках застекленных шкафов, уставленных фигурками, вазочками и фотографиями в затейливых рамках, не было и намека на пыльный налет. На фотографиях демонстрировалась вся жизнь хозяев дома, начиная со свадьбы и заканчивая годами, ознаменованными появлением сына и внука, которые были копиями Пал Палыча.
– Вот как жизнь летит! – воскликнула Евдокия Егоровна, вплывая в комнату с дымящимся блюдом в руках. Вероятно, она заметила, что Антон с любопытством разглядывает выставленный в шкафах семейный фотоархив. – Ведь, кажется, только вчера мы с Пашей поженились, а уже внук жениться надумал! Страшно становится, как представлю, что на этих полочках аж полвека собрано!
Водрузив блюдо в центр стола, Евдокия Егоровна глянула в настенное зеркало у двери, кокетливо поправила седые букли, а затем подошла к шкафу с фотографиями.
– Глянь-ка, здесь и твои бабушка с дедушкой есть, молодые совсем, – сообщила она, указывая на один из снимков.
Антон приподнялся на стуле и скользнул взглядом поверх ее плеча. На пожелтевшем прямоугольнике застыли четыре фигуры: двое парней в строгих костюмах и две девушки, одна в классическом свадебном наряде, другая в простом сарафане и косынке. Лицо последней показалось Антону смутно знакомым. Вглядевшись, он с трудом разглядел в милых девичьих чертах сходство с бабой Тоней, да и то уловил его лишь благодаря подсказке Евдокии Егоровны. Деда Петра он вычислил методом исключения, поскольку один из мужчин на снимке поддерживал под руку невесту, лицо которой прикрывала пышная фата. Молодой Пал Палыч показался Антону ненамного симпатичнее нынешнего: такой же осоловелый взгляд и скучающий вид. Зато облик деда Петра разительно отличался от того, какой запомнился Антону: в этом высоком крепком парне с темной густой шевелюрой не угадывалось ничего общего с облысевшим дряхлым стариком, в которого он превратился с годами.
За спинами молодоженов темнело бесформенное пятно, оказавшееся при более детальном рассмотрении фигурой священника, заслонившего свое лицо широким рукавом рясы: возможно, в момент съемки он осенял себя крестным знамением или же намеренно прикрылся, не желая попасть в кадр. На черном фоне рясы ярко белела его крупная лопатообразная ладонь.
Заметив, что Антон разглядывает священника, Евдокия Егоровна пояснила:
– В те времена не одобрялось венчание, но сельсовета у нас в поселке не было, а церковь была, да еще красивая такая, только-только отстроенная, вот мы и повенчались тихонечко. Потом уж в загсе зарегистрировались. Годом раньше в этой церкви обвенчались и твои дед с бабкой, тоже фото в их семейном архиве должно быть. Ох, батюшка и ворчал на нас за то, что мы фотографа на венчание пригласили! Еле мы его уговорили: как же нам без фотографа, коли такое событие?! Скрепя сердце он позволил сделать пару снимков, но сам наотрез отказался фотографироваться. Тут его можно понять, ведь у него все лицо обожжено. Сказал: не хочу портить вам картину.
– Обожжено? – машинально переспросил Антон.
– Вообще живого места нет, один сплошной ожог! – подтвердила Евдокия Егоровна. – Это он в пожаре так пострадал. Иконы спасал, а себя не уберег, ладно хоть жив остался! Пожар в церкви случился незадолго до нашей свадьбы. Вот ведь какая судьба несправедливая! Столько сил в эту церковь было вложено, многие годы потрачены, а чуть все не сгорело в одночасье!
– Ладно, хорош балагурить, ужин стынет! – подал голос Пал Палыч. – Садитесь уже, за столом побеседуем!
– И то верно! – спохватилась Евдокия Егоровна и метнулась к столу. – Присаживайся, Антоша!
Когда Антон опустился на свой стул, на его тарелке уже дымилась желтоватая горка картофельного пюре, увенчанная пышной румяной котлетой, с которой стекали густые маслянистые ручейки ароматной подливки. Он уже хотел было наброситься на еду, как вдруг рядом что-то булькнуло и голос Пал Палыча заставил его застыть с вилкой в поднятой руке.
– Давай-ка выпьем за знакомство! – Хозяин наполнил рюмки пахучей жидкостью из темной бутылки.
– Я не пью спиртного! – возразил Антон.
– Это не спиртное, а лекарство: настойка собственного приготовления, рябиновая с травами, старинный рецепт. Я, можно сказать, только благодаря ей без врачей обхожусь до сих пор! – Пал Палыч поднял свою рюмку и потянулся к рюмке Антона. Не дожидаясь, когда гость поднимет ее в ответ, он проглотил свою порцию настойки и недолго думая наполнил рюмку заново, но пить не стал – отставил чуть в сторону и занялся котлетой.
Воспользовавшись тем, что хозяин отвлекся, Антон покосился на Евдокию Егоровну. Та тоже отодвинула свою рюмку, но в отличие от мужа не прикоснулась к напитку. Заметив, что Антон растерянно смотрит на нее, она махнула ему украдкой, мол, не хочешь – не пей. Он кивнул и вонзил вилку в котлету, едва сдерживаясь, чтобы не проглотить ее целиком: аппетит разыгрался просто зверский.
Опустошив тарелку, Антон заметил, что на столе появились разносолы в хрустальных вазочках, а бутылка с рябиновой настойкой опустела почти наполовину. Глаза Пал Палыча стали подолгу скрываться под набрякшими веками, а рот распахивался все чаще – то для того, чтобы выпить или закусить, то затем, чтобы исторгнуть очередную фразу, и фразы эти становились все более длинными и все менее внятными. Он пустился в пространные рассуждения о том, что раньше было лучше, чем сейчас, но заметил при этом, что сейчас еще ничего, а вот в перестройку поселок Белоцерковский едва не исчез с лица земли, и такой разрухи даже в войну не было, люди выжили лишь чудом да с Божьей помощью, которую отец Федот для них у Бога вымолил.
– Да-да, все мы живы благодаря отцу Федоту. Святой человек, дай Бог ему здоровья и долгих лет, – поддержала мужа Евдокия Егоровна и добавила, чуть понизив голос: – А то ведь у нас тут еще и нечисть водится! – Она бросила опасливый взгляд в темное окно, со вздохом выбралась из-за стола и отправилась задергивать шторы.
– Ну ты панику-то не разводи, да еще на ночь глядя! – буркнул Пал Палыч и опрокинул в себя очередную рюмку. – Напугаешь гостя!
– Так я не напугать хочу, а предостеречь, – возразила мужу Евдокия Егоровна и обратилась к Антону: – Бывает, бродят по нашему поселку странные существа, у нас их кукомоями прозвали. На людей они не нападают, но, если заметишь их, не вздумай разглядывать, иначе околдуют и в лес заманят. Те, кто их чарам поддался, ушли и не вернулись.
– Я слышал, что с моим дедом такое случилось, – сказал Антон, и в этот момент вилка, которой он пытался подцепить соленый груздь, плававший в вазочке, выскользнула из его пальцев, будто живая.
– Дед твой нагрешил больно много, вот кукомои его и прибрали, – промычал Пал Палыч, с трудом ворочая языком. Он держал опустевшую бутылку над своей рюмкой, глядя на зависшую на горлышке каплю настойки, которая почему-то не падала.
– Ох, кто же безгрешен-то?! Наговоришь тоже! – звонко всплеснула руками Евдокия Егоровна.
– Ну так грехи бывают разные, – прищурившись, усмехнулся Пал Палыч. – Я, вот, еще по молодости Петьке говорил: не женись без любви, потом греха не оберешься. Так он ведь не послушал! Пожалел Тоньку, женился, а что в итоге? Счастья лишил и себя, и ее, оба полвека промучились!
– Так уж и промучились! Ты уж зря-то не наговаривай! – Евдокия Егоровна возмущенно тряхнула головой. – Нормально они жили, не хуже других, а может, и получше некоторых! Петр всегда был примерным отцом и хорошим хозяином, а это разве не счастье для любой семьи? И на диване он не залеживался!
Пал Палыч ехидно захихикал:
– Конечно, не залеживался! Когда ему было залеживаться, если он по чужим дворам шастал!
– И когда это он шастал?! – ахнула Евдокия Егоровна.
– А ты, будто, не знаешь! – Пал Палыч расплылся в ядовитой улыбке. – У нас в поселке все кому не лень про это болтали! Неужто не слышала?
– Да мало ли кто чего болтает?! Хватает у нас сплетников! – Евдокия Егоровна вскочила, достала из шкафа свадебную фотографию, которую они с Антоном только что разглядывали, и принялась стирать с нее пыль краем передника, повязанного поверх нарядного платья из искусственного бархата. Со стороны это выглядело так, словно она чувствовала вину перед запечатленным на фото покойным Петром.
– Дыма без огня не бывает! – Пал Палыч сердито стукнул вилкой по столу. – Да Пётр и сам рассказывал. Как-то раз сидели мы с ним за кружечкой пива, давно было дело, я тогда еще рябиновую настойку готовить не умел. Э-э-э, нет, вру: не пиво мы пили, а водку, и было это на Петькиной свадьбе. Точно! Уже второй день гуляли. Подсел он ко мне и говорит: у Тони скоро ребенок будет. Я его радостно поздравляю, хотел даже обнять, а он мою руку отвел, и глаза печальные такие. Я спрашиваю: «Что неладно-то?», а он: «Так не мой это ребенок, чужой. Тонька в город ездила, в техникум поступать, но экзамены не сдала и вернулась с довеском. Топиться хотела, да я удержал!» Вот такие вот дела, дорогие мои! – Пал Палыч даже глаза раскрыл пошире, чтобы как следует насладиться произведенным эффектом.
Евдокия Егоровна молчала, но подбородок и щеки у нее предательски дрожали. Антон, совершенно ошарашенный, энергично мял бумажную салфетку.
– Благородный поступок, с одной стороны! – Палыч задумчиво поскрёб лысину. – Но, если разобраться, ничего хорошего в том нет! Петька, конечно, старался, да не вышло у него, любовь нежданно нагрянула, на сторону потянуло. Не сладил он с собой, поддался искушению. И что? Почитай, столько судеб искалечил! Свою, Тонькину, Анькину, дитя ее не рожденного, дочки ее и мужа, и бабы Шуры еще. Одно горе!
– Что ж ты несешь, старый пень?! – Евдокия Егоровна побагровела. – Ты чего покойников к ночи поминаешь, да еще и недобрым словом?! Всех перебрал, ты погляди! Анька-то здесь при чем? Какое еще дитя не рожденное? Выдумываешь, что ли, прямо на ходу?!
– Нет, Дуся, не выдумываю! Петька с Анькой любовь закрутил, с той, что была подружкой его неродной дочки, Танечки. Почитай, двадцать лет разница в возрасте была у Петьки с Анькой! Не зря говорят: седина в бороду – бес в ребро! Ну а потом Анька в лес ушла, беременная, да и сгинула. В том не кукомои были виноваты, а Петька. Анька-то замужней была, а как забеременела, испугалась: вдруг дитя не от мужа родится, а он прознает?! Вот и выбрала смерть, чтобы не жить в позоре! Ушла и бросила мужа с дочкой, Ленка тогда еще пешком под стол ходила. А муж воспитывать Ленку не захотел, смотался в город, и поминай как звали. Хорошо хоть, бабе Шуре хватило здоровья девчонку на ноги поднять.
– Ох, ну и сказочник ты, Павлуша! Ну и сказочник! – Евдокия Егоровна внезапно захохотала, но выглядело это фальшиво. Вероятно, она отчаянно пыталась перевести все в шутку. «Наверное, ради меня старается», – подумал Антон, чувствуя себя так же мерзко, как если бы его облили помоями.
– Не хочешь – не верь! – обиженно буркнул Пал Палыч. – Но кукомои кукомоями, а чаще люди сами в своих бедах виноваты! Мы, вот, с тобой почему живы-здоровы? Потому что, хоть тоже грешные, но таких грехов, как Петька, на свою душу не брали.
– Не слушай ты его, Антоша! – Евдокия Егоровна махнула на мужа рукой. – Он, как настойки своей нахлебается, так непременно какую-нибудь сенсацию сообщит! Скучно ему, вот и начинает в чужих шкафах скелеты искать! Завтра проспится и забудет свою болтовню, вот увидишь! А если так, значит, все это вранье!
Глава 5. След нечисти
Евдокия Егоровна виновато улыбалась, словно с самого начала обо всем знала и никакой «сенсации» не услышала. Пал Палыч откинулся на спинку дивана, скрестил руки на животе и закрыл глаза. Антон поднялся из-за стола, поблагодарил хозяев за ужин и начал прощаться. Евдокия Егоровна попыталась его удержать, предложив остаться на ночлег, но он решительно отказался и заверил ее, что в его автомобиле можно вполне комфортно выспаться. Конечно, он сильно преувеличивал, но провести в этом доме не то что ночь – даже еще пять минут – было выше его сил. Ему не хватало воздуха, хотелось поскорее покинуть эти стены, где на него обрушилось столько неприглядных тайн, которые, казалось, давили на мозг, требуя немедленного осмысления. В голове роились вопросы и предположения: «Что же это получается? Выходит, дед Петр мне не родной? Интересно, врал Пал Палыч или говорил правду? Может быть, поэтому у нас с дедом всегда были натянутые отношения? Ведь с бабой Тоней мы отлично ладили! Интересно, а мама знает, что ее воспитывал отчим? И ведь не спросишь у нее! Ей еще только таких новостей не хватало! Она и так расстроилась из-за нас с Яной, долго еще будет переживать!»
Когда Антон забрался в свой джип, часы на приборной панели показывали полночь. В приоткрытое окно вливался прохладный воздух, напоенный ароматами разнотравья. Небо за лобовым стеклом подбадривающе подмигивало звездами. Антон смотрел на него, не в силах сомкнуть глаза: растревоженная душа не давала ему уснуть, а сердце едва помещалось в груди. Мысли текли непрерывным потоком: «Не успел переварить утреннее потрясение из-за Яны, теперь, вот, еще и семейные тайны всплыли. Никакой трагедии, конечно, не произошло, но до чего же неприятно! И ведь никак не узнать, правда ли это! Хотя… кое-что все-таки можно выяснить, например, сравнить дату свадьбы деда Петра и бабы Тони с датой маминого рождения. Если Пал Палыч не врет, то разница в датах должна составлять значительно меньше девяти месяцев». Подумав, что утром поищет в доме семейный альбом, где эти даты, скорее всего, будут значиться, Антон повернулся на бок и наконец смог закрыть глаза.
Уже засыпая, он вспомнил, что так и не отправил Яне голосовое сообщение. Может быть, это и к лучшему, иначе она бы сейчас наверняка атаковала его звонками. Пообещав себе, что займется этим прямо с утра, Антон с наслаждением провалился в сон.
…Ему снилась вырезанная на дереве картина, найденная в сарае. Изображенное на ней женоподобное существо, именуемое у местных жителей кукомоей, постепенно оживало. Затрепетали складки одежды, шевельнулись длинные скрюченные пальцы, на размытом черном лице обозначились прорези глаз, в глубине которых появился живой блеск. Кукомоя взмахнула рукой, подзывая Антона к себе, и он почувствовал, как его затягивает внутрь картины. Миг – и вот он уже стоит среди тонких березовых стволов, прохладная листва щекочет его щеки, а между ним и кукомоей всего пара коротких шагов. Вблизи она выглядит еще более жутко: кожа на лице грубая, бугристая, кое-где пробивается щетина. На месте рта – узкая щель с рваными краями, вместо носа – крошечные круглые отверстия. Глубоко запавшие глаза с любопытством разглядывают его. Рот-прорезь начинает раскрываться, издавая протяжный утробный звук, похожий на вой выпи. Антон отскакивает и врезается плечом в березу. Тонкое деревце качается с жалобным скрипом, а кукомоя воет все громче и придвигается к нему вплотную. Ее холодный складчатый лоб касается его подбородка: кукомоя ниже ростом, но вдруг она поднимается на носки, и из ее рта-прорези выскальзывает острый розовый язык. Кончик языка касается его губ. Содрогнувшись от омерзения, Антон пытается отскочить в сторону, но не может: кукомоя крепко прижимает его своим телом к березе, и та отчаянно скрипит от ее натиска.
…Он проснулся от собственного крика. Ужас холодной волной скатился с него, оставив на теле капли липкого пота. Осознав, что безобразная кукомоя ему лишь приснилась, он с облегчением выдохнул, но в следующую секунду его вновь охватила тревога: скрип березы, звучавший во сне, все еще продолжался. Антон отлично помнил, что березы нигде поблизости не росли. Скрипело что-то другое, как будто неплотно закрытая дверь раскачивалась на сквозняке. Потерев глаза, он потянулся, распрямляя конечности, и скользнул взглядом по приборной панели: часы показывали три пятнадцать.
Скрип все не прекращался. Вглядевшись в темноту за окном и прислушавшись, Антон определил, что звук доносится со стороны его дома. Вспомнив, что оставил дверь незапертой, он успокоился и начал устраиваться на сиденье, чтобы снова уснуть, но не тут-то было: казалось, что скрип тонким буравчиком вонзается прямо в мозг. Уснуть никак не получалось. Промучившись минут десять, Антон понял, что так и не уснет, если этот противный скрип не прекратится. Он поднялся и выбрался из машины, собираясь пойти и плотно закрыть дверь. Включив фонарик, встроенный в корпус телефона, он распахнул калитку и направил луч света в сторону дома, туда, где находилось крыльцо. Деревянные ступени едва угадывались вдали, скрытые бурьяном.
На крыльце кто-то стоял.
Антон не успел рассмотреть, кто это был: его рука дрогнула в тот момент, когда темная человеческая фигура попала в полосу света, а спустя секунду она исчезла, но по шуршанию травы и треску ветвей было слышно, что ночной посетитель удаляется в глубь двора – видимо, он намеревался сигануть через забор.
– Э-эй! – крикнул Антон, не решаясь пуститься в погоню. Да и был ли в этом смысл? Даже если в дом пробрался вор, едва ли ему удалось найти там что-то действительно ценное. Стоя в проеме калитки, Антон дождался, когда шорохи затихнут вдали, и двинулся к дому, подсвечивая дорогу фонарем. Приоткрытая дверь продолжала скрипеть. Он плотно прикрыл ее, прижав плечом. Возиться с ржавым замком не хотелось. Вряд ли вор осмелится вернуться после того, как его заметили. По крайней мере, Антон еще ни разу не слышал о таких наглых ворах. Осмотр дома на предмет того, было ли что-то украдено, тоже может подождать до утра. Вернувшись в машину, Антон плюхнулся на разложенное сиденье, еще не успевшее остыть, и мгновенно уснул.
Его разбудила мелодия телефонного звонка, приятная, но действовавшая на нервы, оттого что звучала слишком долго. Антон какое-то время ждал в надежде, что телефон умолкнет, и тот умолкал, но начинал звонить вновь. С трудом разлепив веки, Антон потянулся за телефоном, но отдернул руку, как от змеи, увидев высветившееся на экране кукольное лицо Яны. Только этого еще не хватало! Учитывая то, что она так настойчиво названивает, настроение у нее явно не радужное: либо что-то стряслось, либо… «Черт! Так я и знал!» – мысленно выругался Антон, заподозрив, что мать позвонила Яне, чтобы расспросить ее о размолвке, и той стало известно о его отъезде в Белоцерковский. Сейчас Яна начнет допытываться, в чем причина, а он спросонья не готов к такому разговору.
Отклонив вызов Яны, Антон записал для нее голосовое сообщение, в котором признался, что случайно подслушал ее откровения перед подругами и больше не желает с ней общаться. Он сообщил, что будет рад, если ему не придется выдворять ее из квартиры силой, и посоветовал ей не затягивать с переездом, предупредив, что эта квартира вскоре будет выставлена на продажу, а также попросил не беспокоить его звонками, иначе просто заблокирует ее номер, когда у него закончится терпение.
После отправки сообщения телефон молчал минут десять. Антон уже решил было, что Яна смирилась с их разрывом, и в этот момент экран засветился вновь: рискуя быть заблокированной, она все-таки решила ему позвонить. Антон отклонил вызов и занес ее номер в «черный список».
Вдали над лесом занимался рассвет. Это был совсем не тот рассвет, что в городе, где солнце, придушенное сизой дымкой смога, казалось измученным и одутловатым, как лицо астматика во время приступа. Здесь оно сияло дерзко и победоносно, напоминая многократно увеличенную золотую медаль призера. Солнце, поднимавшееся над Белоцерковским, всем своим видом сулило замечательный день.
Под крики петухов Антон выбрался из машины и отправился к дому, по пути искупавшись в росе, дождем посыпавшейся на него с высокой травы. Остановившись рядом с бочкой, вкопанной в землю неподалеку от крыльца, он кое-как умылся, поплескав в лицо прохладной водой, и подумал о том, что надо будет достать воду из колодца для питья и хозяйственных целей. «Из колодца, в котором утопилась баба Тоня, – тотчас мелькнула в голове Антона неприятная мысль, и следом он задал себе вопрос: – А где же тогда брать воду?» Решив, что лучше сходить за водой к соседям, Антон поднялся на крыльцо и дернул дверь на себя, но та не поддалась. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы открыть ее: судя по всему, ночью он очень плотно утрамбовал ее плечом, да может, еще и дерево разбухло от влажности. Дверь распахнулась внезапно и легко, словно кто-то держал ее с обратной стороны, а потом отпустил. По инерции отлетев назад, Антон угодил ногой в проломленную ступеньку и, потеряв равновесие, упал, чуть не вывихнув лодыжку.
– Чертовщина какая-то! – воскликнул он, вставая и отряхиваясь от прилипших к одежде комьев земли. Наверное, деда Петра хватил бы удар, если бы он увидел, во что превратился его свадебный наряд. Антон подумал, что его собственный спортивный костюм должен уже высохнуть и можно будет в него переодеться, а костюм деда постирать. С этой мыслью он устремил взгляд сквозь дверной проем в глубь сеней и похолодел, увидев голые бельевые веревки: спортивная куртка, брюки и футболка, развешанные на них для просушки, исчезли.
Выходит, ночной вор ушел не с пустыми руками!
Что же это за вор такой, который позарился на ношеное и даже рваное тряпьё?! Ведь порванную штанину Антон так и не зашил! Надо быть уж совсем нищим, чтобы позариться на такое! Выругавшись, Антон вошел в дом, охваченный недобрым предчувствием: может быть, и там что-то пропало. Но при беглом осмотре в глаза ничего не бросилось, все выглядело так, как было вчера: шкафы наизнанку не вывернуты, все вещи лежат на своих местах, нигде не заметно никакого беспорядка. «Наверное, вор не успел зайти в дом, спугнул я его», – подумал Антон и вышел во двор, чтобы поискать следы вора. Пригнувшись и медленно продвигаясь вперед, он принялся разглядывать траву, и вскоре его внимание привлекла длинная черная нитка, повисшая на колючках репейника. При виде этой нитки сердце почему-то предательски ёкнуло и зачастило. Нитка напомнила ему приснившийся этой ночью кошмар: когда кукомоя подняла руку, подзывая его к себе, на краях рукава ее хламиды болтались похожие нитки. Но они, вне всякого сомнения, не могли быть теми же самыми нитками! Усилием воли Антон прогнал картины неприятного сновидения: только не хватало еще поверить в существование всяких кукомой!
Найденная черная нитка оказалась не единственной, при дальнейшем осмотре их обнаружилось немало – целые пучки болтались на стеблях травы и на ветвях кустарника. Нитяной след привел Антона к забору, тонувшему в зарослях буйно разросшейся малины. На заостренном конце одной из досок болтался черный клок ткани с бахромой из знакомых ниток, свисавших по краям. Антон снял его и повертел в руках, разглядывая. Ничего необычного, просто кусок ветхого ситца. Зачем-то сунув лоскут в нагрудный карман пиджака, Антон перегнулся через забор и заметил отчетливый след, оставленный ребристой подошвой в полуметре от забора. Слева с приличным интервалом тянулась цепочка таких же следов: вероятно, вор был всерьез напуган тем, что его застали на месте преступления, и, оказавшись на дороге, пролегавшей за забором, помчался прочь со всех ног.
Охваченный любопытством, Антон перелез через забор и пошел по следам, полагая, что они приведут его к одному из домов, расположенных на этой улице, или же свернут куда-то в глубь поселка, однако улица закончилась, и вместе с ней оборвалась цепочка следов. Дальше начиналась дорога, отсыпанная гравием. Искать на ней следы не имело смысла, но Антон не сомневался, что вор покинул поселок, следуя по этой дороге, ведь похожих следов, ведущих в другом направлении, нигде не наблюдалось. После того как вчерашний ливень выгладил землю, уничтожив все сохранившиеся на ней отпечатки, по улице прошлась всего пара человек, и следы их отличались от тех, что оставил спугнутый Антоном вор.
Дорога, отходившая от поселка, петляла по холмистым лугам с высокой травой и терялась вдали среди березовых рощ. До ближайшего населенного пункта было не меньше десятка километров. Антон напряг память и вспомнил, что там находилось село Сарафаново. Возможно, вор направился туда, но такое казалось маловероятным, уж слишком уязвимым был путь отступления по дороге, с которой некуда свернуть (ведь не пришел же он оттуда пешком, в самом деле). Антон склонялся к мнению, что к нему в дом забрался кто-то из местных, а покинул поселок с целью запутать следы, – к примеру, укрылся в лесу, чтобы переждать и убедиться, что за ним никто не гонится, после чего вернулся в Белоцерковский.
Размышляя об этом, Антон медленно шагал по дороге в сторону леса. Он и сам не знал, почему до сих пор не повернул обратно к дому. Наверное, ему просто нравилось неспешно идти, созерцая природные пейзажи, вдыхать прозрачный воздух, еще не успевший загустеть от жары, и ломать голову над поимкой вора, который ничего ценного не украл. Антон был рад тому, что мысли о воре не дают ему думать о Яне. Чем дольше он о ней не вспоминает, тем лучше. Глядишь, и выветрится из него это болезненное чувство – безобразный ошметок, оставшийся от большой и светлой любви.
Незаметно для себя Антон дошел до леса. Он шел бы и дальше, но остановился, отвлекшись на переливчатое пение какой-то птицы. Птичья трель благозвучной флейтой вплеталась в сумбурный оркестр из стрекота кузнечиков, барабанной дроби дятлов и незатейливого щебета разных пташек. Антон подумал, что никогда не слышал такого красивого птичьего пения, даже в те дни из детства, которые проводил в поселке. Наверное, это была какая-то редкая, может, даже «краснокнижная» птица, случайно залетевшая в эти края.
Птичья трель поманила Антона, и он вошел в лес. Захотелось увидеть чудесную певунью, хотя он и догадывался, что это безумная затея: искать в лесу маленькую пташку – все равно что иголку в стоге сена. Но он ошибся, причем дважды: во-первых, певуньей оказалась не пташка, а во-вторых, он заметил ее почти сразу, как только поросшая осинником опушка осталась у него за спиной.
Сладкозвучные трели выводила… кукомоя!
На миг Антону почудилось, что он провалился в вырезанную дедом картину. Представшая его взору стройная женская фигура, закутанная в черное с головы до ног, стояла среди белоствольных берез, в точности как «поющая колдунья» деда Петра. Единственное отличие между ними заключалось в том, что последняя, вырезанная на куске дерева, не могла произнести ни звука.
Под ногой Антона хрустнула сухая ветка. Звук разнесся далеко вокруг, и пение тотчас прекратилось, а кукомоя мгновенно исчезла из поля зрения, словно слилась воедино с одной из берез. Неужели это все-таки нечисть, эфемерная сущность, способная растворяться в воздухе или, к примеру, превратиться в березу? Антон привык верить своим глазам, но допустить существование нечисти все же не мог. Скорее всего, певунья спряталась за березу и сделала это так проворно, что он не заметил. Ноги сами понесли его вперед, к тому месту, где она только что стояла. Удаляющийся шорох ветвей подсказал ему, в какую сторону побежала певунья, и он хотел было броситься в погоню, но вдруг до его слуха донесся человеческий стон, раздавшийся неподалеку. Звук шел откуда-то снизу, но вокруг никого не было видно. Всмотревшись в частокол березовых стволов, Антон заметил в нескольких шагах от себя небольшой овраг. Там шевелилось что-то темное. Вначале ему показалось, что это та самая кукомоя (ну, или еще одна), а потом он увидел девушку, изможденную, грязную и очень худую. Она лежала лицом вниз, вытянув руки вперед. Пальцы ее завязли в земле, спутанные волосы неопределенного цвета разметались вокруг головы, босые ноги, выглядывавшие из-под длинной изодранной юбки, кровоточили. Вероятно, услышав звук шагов, она вскинула голову и промычала что-то нечленораздельное.
Антон спрыгнул в овраг и склонился над ней.
– Что с вами случилось? Можете встать?
Он протянул девушке руку, но она едва коснулась ее дрожащими пальцами и бессильно уронила голову. Ничего внятного она так и не произнесла, лишь мычала и стонала. Антон заметил на ее запястьях и лодыжках багровые полосы, похожие на следы от веревок – мрачное свидетельство жестокого обращения. Девушке явно требовалась немедленная медицинская помощь, но приедет ли сюда «скорая» и сколько времени придется ее ждать? У Антона возникла мысль донести девушку до поселка, наверняка там должен быть фельдшерский пункт, где ей смогут оказать первую помощь до приезда «скорой». Он взял ее за плечи и осторожно перевернул на спину, собираясь поднять на руки, но еще до того, как увидел ее остекленевшие немигающие глаза, догадался, что она мертва: тело ее стало безвольным, как у тряпичной куклы. Его пальцы невольно разжались, и какое-то время он смотрел на нее, находясь в тупом оцепенении, затем извлек телефон и поочередно вызвал «скорую» и полицию.
Через четверть часа рядом с лесом затормозила белая «Нива» с синей полосой на ржавом помятом боку. Из машины выбрался высокий мужчина лет под сорок, с желтоватым лицом, на котором выделялся крупный крючковатый нос, придававший своему обладателю сходство с коршуном. Светлые невыразительные глаза смотрели недобро и настороженно. Полицейская униформа висела на нем мешком, будто досталась ему с чужого плеча или он сильно похудел с тех пор, как ему ее выдали. Сунув под мышку коричневую кожаную папку, он хлопнул дверцей и неторопливо направился к Антону, поджидавшему его на обочине. Представившись участковым Романом Денисовичем Семеновым, он начал задавать вопросы. Антону пришлось рассказать о забравшемся в дом воре, чтобы объяснить свое появление в лесу в такой ранний час. Во время беседы участковый придирчиво разглядывал Антона, проявив особое внимание к испачканному в грязи костюму, – вероятно, тот произвел на него не самое благоприятное впечатление. Когда Антон заговорил о кукомое, которую заметил в лесу рядом с обнаруженной девушкой, участковый сразу отвлекся от костюма, вскинул голову и скользнул встревоженным взглядом по стволам берез, словно что-то там привлекло его внимание.
– Опять кукомоя! – буркнул он с самым серьезным видом. – Проклятие наших краев! Уж сколько лет за ними гоняюсь, и все без толку! Каждый раз как сквозь землю…
Оказавшись рядом с оврагом, где лежала девушка, участковый спустился вниз, обошел вокруг нее, а затем полез в папку и вытащил оттуда лист бумаги с отпечатанным на принтере фотопортретом женщины. Его взгляд несколько раз переместился от снимка к девушке в овраге и обратно, а кожа на лбу собралась глубокими складками.
– Надо же, а ведь похожа… Думаю, это она! – вынес он вердикт, не глядя на Антона, с интересом наблюдавшего за его действиями.
– Кто «она»? – машинально спросил Антон, не особенно надеясь на исчерпывающий ответ: все это время участковый был немногословен, а если и открывал рот, то лишь для того, чтобы задать очередной вопрос. Но тут он охотно заговорил:
– Да была тут у нас одна пропавшая, числится в розыске уже года три. Не местная, из города приехала, вместе с компанией. К нам много туристов едет: на природные красоты полюбоваться, порыбачить, от городской суеты отдохнуть. Так вот, эти ребята разбили палатки на берегу озера, посетили храм. Отец Федот очень положительно о них отзывался. Говорит, все вежливые, культурные, и в храме вели себя чинно, и на озере не шумели, не дебоширили. Шестеро их было: трое парней и три девушки. Вечером все легли спать в своих палатках, а утром выяснилось, что одна девушка пропала. Никаких следов борьбы или криков, никаких зацепок. Вот, теперь сама нашлась. Хорошо, что у меня все ориентировки под рукой. – Участковый кивнул в сторону девушки в овраге и похлопал по папке, вероятно, подразумевая, что носит с собой фотороботы всех разыскивающихся. – Никто уже не надеялся, что она найдется. Придется теперь дело поднимать.
