– Я уже дал указание его образить. Ночью было не до этого, но сегодня к обеду наш патологоанатом приведет знакомого хирурга из городской клиники, и к вечеру животик ему поправят.
– Хорошо-хорошо, пусть поправят. Вы уверены, что повторное вскрытие не потребуется?
– Не уверен, но врач сказал, что со всей этой «косметикой» надо торопиться – это же мертвец.
– Он же замороженный.
– Все равно, труп есть труп.
– Да-да, конечно-конечно.
Я встал у головы капитана. На кистях вытянутых вдоль тела рук чернели крабовые клешни. На груди Грабова красовался черный краб, изображенный уже целиком. Занятная татуировка. Обычно эти русские «морские волки» предпочитают якоря, Сталина, имена своих задасто-грудастых (ух и большие же женщины у этих русских!) Нинок, Танек и Олек. А тут краб и крабовые клешни, больше ничего.
– На спине у него есть что-нибудь?
– В плане ран?
– В плане татуировок.
– А-а, по-моему, нет. Перевернуть?
– Да нет, не надо.
Мы расстались с Осимой у дверей управления. Он вызвал для меня машину, мы попрощались, он отправился к себе в кабинет спать, а я плюхнулся на заднее сиденье довольно новой для провинциальной полиции «Хонды» и приказал водителю ехать в отель «Минато».
Войдя в гостиницу, я моментально вычислил в пустом холле осимовского «штатского». Мужчина средних лет сидел за низким столиком в кресле и потягивал кофе из банки. Как только я вошел, он быстрым хищным взглядом оценил меня, поставил банку на столик и поднялся было, чтобы поприсутствовать при моей регистрации, но, увидев, что следом за мной вошел, видимо, знакомый ему полицейский-водитель, который нес мой баул, успокоился и опять принялся за кофе. «Интересно, на сколько ему хватит этой баночки? – подумал я. – И сколько он их за сегодняшний день выпьет? Не лопнет ли? Спать, наверное, потом целую неделю не сможет…»
Дежурный администратор попросил меня заполнить регистрационную карточку, вручил ключи и ответил на мой вопрос о том, в каком номере остановился Ганин. Мне достался номер 312, а у Ганина – 412, то есть прямо надо мной, на четвертом этаже.
Я отпустил водителя и поднялся к себе. Номер оказался весьма симпатичным. Гостиничный сервис у нас, конечно, замечательный, но это в больших городах. Провинции до столиц далеко, однако здесь было чисто, светло и уютно. За окном возвышалась каланча пожарной части, справа виднелся краешек моря.
Я пошел в душ. Сейчас в Саппоро в душ приходится залезать по два-три раза – жара такая, что потом исходишь ужасно. Здесь, в Немуро, попрохладнее, но привычка есть привычка.
Прохладная вода вернула меня в более-менее рабочее состояние, и я решил не ложиться. Терпеть не могу эти кратковременные сны, два-три часа неглубокого сна никогда не приносят мне никакого отдохновения. Ну отдохнут глаза, ну – мышцы. Но голова становится еще тяжелее, чем была до этого, а во рту творится такое, что врагу не пожелаешь. Вернее, нет, именно врагу и пожелаешь – пускай помучается этой мерзостью, уничтожить которую позволяет только полстакана ядреного «Листерина» в сочетании с мятной зубной пастой с морской солью и последующим сладким кофе с лимоном.
По телевизору шли утренние новости. Токийский выпуск прервался региональной новостной «десятиминуткой», и, как только я, из врожденной стыдливости обмотанный ниже пояса полотенцем (и зачем я это всегда делаю – нет же в номере никого…), вышел из ванной, хоккайдский диктор проникновенным голосом стал рассказывать о странном предмете, приплывшем к нашим берегам из не менее странной России. Натянув гостиничный халат-юкату, я прибавил громкость. Набриолиненный красавчик сообщал, что предмет не идентифицирован, похож на атомную подводную лодку, но никакого излучения в его районе не зарегистрировано. Затем на экране появились кадры, сделанные, видимо, с вертолета: в морских волнах подстреленным китом болтается здоровенная зеленая труба с белыми буквами русского алфавита на боку. Я смог разобрать только «Г», «Н», «О», «П» и опять «О». Что написано между ними, я прочитать не успел, так как картинка быстро исчезла. Диктор сказал, что российская сторона никакой реакции на данное дело не проявила и что ситуацию отслеживают вертолеты и суда Сил национальной самообороны.
«Бог с ней, с этой дрыной, – подумал я. – Мне теперь нужно заниматься не ею, а убиенным Грабовым. Интересно вот только, убиенным невинно или винно?..»
Без пятнадцати девять я спустился вниз. Осимовский «штатский» продолжал нагружаться баночным кофе, только теперь это был не давешний золотистый «кириновский» «Босс», а темно-синяя «Джорджия». Подле него лежал изрядно помятый утренний номер газеты «Хоккайдо», на который, видимо, его глаза уже не смотрели, поскольку за три часа утренних бдений он был прочитан от корки до корки. Я перехватил его пытливый взгляд, улыбнулся и протянул администратору ключи.
– Здорово! – раздалось у меня за спиной.
Я обернулся. Ганин уже переоделся в легкие брюки кофейного оттенка, такого же цвета рыбацкую жилетку со множеством карманчиков и черную футболку. В руке он держал золотистый спиннинг. Гармонию его респектабельного внешнего вида нарушала дурацкая красно-белая бейсбольная кепка с буквой «С» в горизонтальном ромбе, в которой он время от времени появляется перед моими светлыми очами в Саппоро и его окрестностях.
– А, здорово-здорово! На рыбалку собрался?
– А чего мне теперь делать-то? Твои ребята вот спиннинг привезли – пойду возьму напрокат тачку на пару дней и поеду к волнолому.
– Лентяй ты, Ганин!
– В смысле?
– До волнолома отсюда десять минут ходьбы, а ты – «тачку напрокат»!
– И ты мне это говоришь?
– В смысле?
– Да ладно тебе, Такуя! Будто я не знаю, что ты сам без машины двух шагов пройти не можешь!
И ведь прав, как всегда, подлец! Опять прав, как давеча на вокзале, когда мне до зарезу хотелось увидеть девицу с тележкой. Вернее, без тележки – зачем мне эта тележка? Глубок и хитер этот Ганин! Наблюдателен и проницателен! Впрочем, иначе я бы с ним и не дружил. Вон, семнадцать «братишек» сейчас с похмелья на «Пионере Сахалина» мучаются, проспятся – будут похмеляться и заодно капитана своего, кормильца, поминать теплой «Кубанской» и холодным рассолом. Ну не с ними же мне дружбу водить! А с Ганиным интересно, поэтому я ему все подначки и подколки прощаю. А он, соответственно, мне.
– Не бурчи! Езжай за своей рыбой! Я в «триста двенадцатом», так что вечерком давай созвонимся.
– До вечера не появишься?
– Вряд ли.
– А что с этим капитаном? Его правда убили?
– Отравили. Или сам отравился, пока непонятно. Я сейчас туда еду.
– Туда – это куда?
– В «Кани Уарудо», где это стряслось.
– В кабак, что ли? Ну-ну… Ты фигню-то эту по телику видел?
– Какую фигню?
– Ну ради которой ты сюда приперся. Нашу фигню.
– Я сюда не за фигней вашей приехал, а вашего моряка выпроваживать, чтобы в следующий раз с бумагой приехал, как у людей полагается. Мне до этой фигни дела нет.
– Ага, нет, конечно…
– Не веришь – не надо… А ты, случайно, не разобрал, чего на ней написано? А то по телику так быстро показали, что я не успел прочитать.
– Разобрал, конечно, чего там разбирать…
– И что на ней написано?
– Вечером пивка выпьем, и я тебе скажу.
Мне опять захотелось врезать этому самодовольному сэнсэю в район нижних зубов, но тут между нами возник знакомый водитель.
– Господин майор, я за вами. Осима-сан уже ждет.
– Да-да, поехали. А ты, Ганин, лови рыбу и готовь перевод в двух экземплярах.
– Давай-давай, Шерлок Холмс! За мной не залежится!
На выходе я обернулся к страдающему от безделья и безлюдья фанату кофе из автоматов в штатском и подмигнул ему левым глазом. Тот дернулся, оторвал от газеты уголок, скатал из него шарик и запихнул его в рот. Мусоля его во рту, он ловко свернул газету в трубку, поднес ее к губам и выстрелил в меня бумажным шариком. Я инстинктивно отпрянул в сторону, и тугой влажный комочек смачно чмокнул в щеку моего водителя.
У меня хорошо развито боковое зрение. В нашем деле иначе нельзя. Не уследишь за тем, что делается у тебя с боков – получишь оттуда чем-нибудь тяжелым или острым. А с годами сильнее стало и затылочное зрение, я научился чувствовать взгляды, устремленные мне вслед.
Вот и сейчас, подходя к машине, я ясно осознал, что мне в спину кто-то смотрит. И взгляд этот был не ганинский и не осимовского «штатского». Не потому, что они не могли смотреть мне в спину, а потому, что взгляд этот давил на меня сверху. Я подумал, обернуться мне или нет – опять эта проклятая проблема выбора! – но «Хонда», к которой я подошел, сняла все вопросы.
В отражении стекла задней дверцы я увидел, как из окна четвертого этажа гостиницы из-за придерживаемой рукой портьеры мне вслед смотрит иностранец. Я специально задержался у дверцы, показывая спиной, что заинтересован отражением в стекле. Как и следовало ожидать, человек этот смотрел на меня не из праздности. Заметив мое внимание, он дернулся и скрылся за шторой.
Глава 3
«Крабов мир» находился всего в двух кварталах от гостиницы, и я не развалился бы, если бы дошел до него пешком, но протокол есть протокол. Тем более бензин казенный, чего его жалеть. Не жалеем же мы морозными днями казенный керосин и газ, врубая в офисах на полную мощность калориферы и доводя себя к концу дня до состояния закипающего чайника. Так что ничего, налогоплательщик не развалится оплатить мне сто миллилитров элементарного бензина, который сожгла полицейская «Хонда», доставившая меня в последнюю гавань капитана Грабова.
Двух минут езды мне хватило, чтобы позвонить Нисио. Как я и предполагал, несмотря на субботу, он уже торчал на работе. Я запросил бумагу с полномочиями вести следствие и попросил поторопить Аояму с досье на Грабова. Нисио не хохмил и не ерничал, говорил сухо и серьезно, но не без традиционной проницательности.
– И ты, это, телефон-то больше не отключай, а то ночью мы все передергались…
– Зато я хоть пару часов поспал.
– Дома поспишь.
Да, он прав, надо было позвонить домой, но делать этого не хотелось. Дзюнко устроит разборку и еще, чего доброго, обвинит меня в том, что я специально не сказал ей про убийство. Нет, звонить перед работой я ей не буду. Вечерком после пива будет в самый раз.
Мы подрулили к ресторану. На стоянке находилось несколько черно-белых полицейских машин, на фоне которых нагло краснел эпатирующим отщепенцем пурпурный «Бенц». «Хозяйский небось, – подумал я. – Чего себя с дармовых крабов не побаловать-то?»
В зале ресторана работали несколько экспертов, их голубые халаты синими птицами разрезали полумрак плохо освещенного пространства. Они шелестели блокнотами, щелкали затворами фотокамер, озарявших на мгновение стол с остатками вчерашнего пира, и переговаривались вполголоса между собой на плохо понятном мне языке их профессиональной премудрости.
Из кухни вышел Осима. Он был в форме, и по его осмысленному взгляду, безукоризненно белой рубашке и идеальным стрелкам на темно-синих брюках не было заметно, что человек всю ночь работал.
– Отдохнули, господин майор?
– Там все отдохнем, капитан, там…
Перед нижестоящими надо обязательно напускать на себя туман идейной возвышенности и философской отрешенности. В случае прокола, от которого никто из нас не застрахован, они помогут отчасти компенсировать промах и ослабят волну укоров и претензий.
– Чего это вы свет не включаете?
– Эксперты не исключают, что на отдельных блюдах может оставаться яд, а от света он разрушается. Вернее, отдельные его виды.
– Понятно, понятно…
Я вдруг обнаружил в глазах Осимы настороженность с подмешанным укором.
– А вы, Минамото-сан, это… Вы вот так вот к нам прибыли?
– Что значит «вот так»?
– Вы без формы приехали?
Ах вон оно что! Его смутило то, что я в штатском. Конечно, я приехал «вот так»! Зачем мне было переться сюда в толстенном кителе, от которого я издыхаю в саппоровском пекле, если я собирался провести тут одну-единственную воспитательную беседу с человеком, который совершенно спокойно может потерпеть мои джинсы и тенниску? Форма ждет меня в моем шкафчике в управлении, я в нее собирался в понедельник влезть.
– Да, я приехал без формы. Я вас что, шокирую?
– Меня – нет, но нам предстоят контакты с российской стороной.
– Вы связались с консульством?
Генеральное консульство находится в Саппоро. С ельцинских времен ребята там работают неплохие, но когда случаются какие-нибудь инциденты с рыбаками и прочим в дипломатическом понимании люмпеном, вытащить их на место преступления – целая проблема. Кроме того, не только дипломаты, но и сами морячки не особо стремятся к этим встречам. Но это когда дело касается выбитых по пьянке какому-нибудь японцу передних зубов или кражи в универмаге пачки колготок. Сейчас же вариантов не было, об убийстве российского подданного информировать консульство мы обязаны.
– Еще нет. Сегодня суббота, я думаю, там только дежурный. Во всяком случае, раньше понедельника здесь никто не появится. Но есть, правда, Игнатьев…
– Ладно-ладно, капитан. Прикажите связаться с управлением – пусть вышлют мне мой мундир, если уж вам так приспичило.
– Мне не приспичило, я о вас забочусь.
– Угу, обо мне, обо мне…
Я вдруг вспомнил таинственного наблюдателя в окне гостиницы.
– Кстати, об Игнатьеве. Он ведь тоже в «Минато» живет?
– Да, номер четыреста пятнадцать. У его переводчика Нариты – четыреста шестнадатый. Мы должны определиться, где проводить опрос.
– Этот Игнатьев – шишка большая?
– Начальник какого-то управления их госкомитета по рыбе. Я думаю, что в управление его пока вызывать не надо.
– Согласен. Я даже готов с ним переговорить в отеле. С?Наритой тоже. Может, даже с ними обоими сразу.
– Остальных будем вызывать в управление?
– Ресторанных товарищей и местных жителей – думаю, да. А с рыбачками поедем разговаривать на судно, так будет лучше.
– Как скажете.
– Начнем после обеда – пускай они поспят. Сейчас все равно от них толку не будет. А пока давайте показывайте, что здесь к чему. Я покручусь здесь до десяти, а потом поеду разбираться с этим, как его… вы утром сказали…
– С?Елизаровым. Он у нас на предварительном содержании. Его надо еще раз допросить и отвезти в иммиграцию – пускай они потеют. Я полагаю, что нам сейчас заниматься им не с руки.
– Я сам посмотрю, с руки или не с руки, хорошо? Если вы, капитан, не возражаете, конечно.
Не люблю я этих инициативных местных. Конечно, я сам прекрасно понимаю, что усложнять сейчас свою жизнь лишними разбирательствами с морячком, сошедшим на берег без бумаги, совершенно ни к чему. Но Осима не должен – как там Ганин учил? Лезть раньше папаши в огонь, так, что ли?
