Алим Тыналин "Штык ярости. Том 4. Пожар Парижа"

Ладно, поздравив себя с удачным выстрелом, я бросил пустой пистолет на землю и тут же поднял второй. Выстрел и уже следующий всадник с криком свалился с лошади. Отлично, Виктор, отлично, не давай им спуску!

Пораженные меткими выстрелами, трое оставшихся шуанов остановили лошадей и принялись палить по мне из ружей. Я справедливо полагал, что в искусстве стрельбы они уступают мне, но все равно на всякий случай бросился на землю. Как раз кстати, еще и подберу оставшуюся пару пистолетов.

Тут же выяснилось, что я поступил правильно. Повстанцы оказались на удивление меткими стрелками. Их пули с легким свистом вонзились в землю рядом со мной. Я поблагодарил небеса за то, что сообразил спрятаться и встал снова, с двумя заряженными пистолетами в руках.

Выхватив сабли, мои противники с криками и бранью поскакали ко мне. Времени до столкновения с ними осталось совсем мало. Я успел выстрелить в третьего и попал ему в голову, поскольку расстояние позволяло не промахнуться.

Торопливо переложив последний пистолет в правую руку, выстрелил в последний раз, но промазал. Да, и вправду говорят, поспешишь – людей насмешишь.

Впрочем, мне, как и врагам, сейчас было не до смеха. Парочка уцелевших вандейцев, подняв сабли, вскочила на пригорок и приготовилась порубить меня на куски. Я увернулся от них и выхватил свою саблю.

По большому счету, это вряд ли меня спасло. Одному пешему не выстоять против двух конных. В отчаянной попытке спастись я увернулся от ударов саблей и пока враги разворачивали коней, побежал в густые кусты неподалеку. Может быть, там удастся улизнуть от них?

Но нет, шуаны слишком разозлились на меня из-за ранений товарищей. Когда я несся со всех ног к кустарнику, за спиной послышался стук копыт и насмешливые крики на французском. Я худо-бедно уже начал понимать этот мелодичный язык с прононсом и догадался, что преследователи предлагают не торопиться, все равно не успею.

Не послушавшись их, я продолжал сломя голову бежать к кустам. Топот копыт раздавался все ближе и я в последний миг кубарем покатился в сторону. Это спасло меня, потому что продолжи я бегство, партизаны точно снесли бы мне голову.

Тяжело дыша, я поднялся с земли, весь перепачканный и в ссадинах. Шуаны, все еще скалясь, развернули лошадей и снова помчались на меня. Я в последней, отчаянной попытке спастись опять побежал к кустам, но краем глаза все равно видел, что они догонят меня прежде, чем я доберусь до зарослей.

В это мгновенье спасительные ветки затрещали и оттуда вынырнул Бабаха на своей неизменной Булочке. В громадной ручище он держал казачью пику. Это оружие больше подходило его богатырским размерам, чем какая-то игрушечная сабелька.

Удивленные шуаны не успели вымолвить и слова, как мой помощник подскакал к ним и сходу пронзил одного пикой, снеся с коня. Последний уцелевший повстанец опомнился и едва успев избежать удара грозным оружием, поскакал, куда глаза глядят.

Довольно улыбаясь, Бабаха подъехал ко мне и сказал:

– Ты чего это, вашблагородь, никак помирать собрался? А как же Париж? Не поедешь, что ли, со мной?

В жизни моего помощника всегда на первом месте стояла еда. Он обладал бездонным брюхом и был способен умять барашка за один присест,и это только в качестве разминки перед основным блюдом. Однако, после победы при Ульме, я случайно обнаружил, что еще одной тайной страстью Бабахи Рукосуева является Париж.

Мы как раз беседовали о том, как далеко французы забрались от родных берегов. Вот тогда-то мой товарищ после долгих расспросов и признался смущенно, что с давних пор лелеет мечту побывать в столице Франции. Как-то в Петербурге он насмотрелся иллюстрированных картинок про Париж и с тех пор всегда мечтал туда попасть.

При обыкновенных обстоятельствах он, конечно же, вряд ли туда добрался бы. Но теперь, после того как силы коалиции вступили во Францию, его мечта становилась ближе с каждым днем. Он так волновался, что вскоре сможет прогуляться по Елисейским полям, что даже сократил приемы пищи и от этого немного похудел. Все его разговоры с тех пор были только о Париже и, честно говоря, он мне этим уже успел надоесть.

– Смотри, как бы нам головы не поотрывали, по дороге на твой Париж, – сердито пробормотал я, все еще непроизвольно трясясь от волнения после схватки. – Видишь, что творится? Все округи кишат душегубцами и бунтовщиками.

Бабаха беззаботно махнул рукой и поднял пику.

– Ничего, разберемся. Ты, самое главное, один не ходи на охоту за ними. Хватит уже.

– Ладно, тебя забыл спросить, – все еще не остыв после боя, сказал я и побрел за ружьями и пистолетами. Затем вспомнил, что не вызывал помощника и остановился. – А ты чего сюда явился? Случилось чего?

– Ему шкуру спасаешь, а он еще недоволен, – обиженно сказал Бабаха. – В следующий раз не буду помогать, сам будешь выпутываться из засады.

– Ладно, ладно, – примирительно сказал я. – Благодарю, ты мне здорово помог. Так чего ты сюда приперся? Искал меня?

Бабаха не умел долго дуться и ответил, забыв про обиды:

– Конечно же, искал. С тобой главнокомандующий хочет поговорить.

Ну конечно же, кому я еще нужен, кроме Суворова. Интересно, чего он хочет от меня? В последнее время, огорченный тем, что императоры оттеснили его от управления союзными силами, Александр Васильевич часто хворал. Его заболевания, кстати, и явились основной причины задержки нашего марша на Париж.

Бабаха уже давно упрашивал меня вылечить Суворова, чтобы мы поскорее отправились дальше. Но я виновато разводил руками, что же я могу поделать? Все-таки Суворов уже разменял восьмой десяток, в эту эпоху он и так считался долгожителем. Болезни были вполне естественным процессом в таком возрасте, удивительно как раз то, что он сумел дотянуть до таких преклонных лет.

Собрав свое оружие и трофеи, мы нагрузили ими новоприобретенных лошадей и поскорее отправились обратно к лагерю. Не хватало еще опять нарваться на превосходящие силы грабителей или тех же шуанов.

Несмотря на то, что осень еще стояла теплая, по вечерам дул холодный ветер. Я закутался в меховую попону и нахохлился, как сыч.

– А это правда, что дворец французского короля больше нашего? – спрашивал восторженно Бабаха.

Ох, как же он достал этими расспросами про Париж. А ведь в столице Франции еще даже не построили Эйфелеву башню и не возвели Триумфальную арку. Что сказал бы мой товарищ, если бы увидел эти архитектурные шедевры? Вообще, наверное, потерял бы дар речи от изумления?

– Не знаю, но не уверен, что намного больше, – ответил я. – Вот приедем, сравнишь. Ты же уже бывал в нашем.

Бабаха кивнул и погрузился в очаровательные грезы. Так даже лучше, не будет мне мешать во время поездки.

Вскоре мы вернулись в лагерь. По дороге несколько раз попадались наши патрули, они внимательно рассматривали наши документы, а при виде трофеев уважительно качали головами. Я отправил Бабаху в свою палатку с добычей, а сам отправился к Суворову.

Генералиссимус лежал в узкой походной кровати. Сейчас он был один, адъютанты разбежались по делам. С недавних пор Александр Васильевич перестал спать на сене, потому что часто мучился болями в спине. В последнее время он сильно похудел, а черты лица резко обострились. Тем не менее, несмотря на болезни, держался главнокомандующий довольно бодро.

– Витенька, голубчик, ты все также гоняешь волков по окрестностям? – спросил он. – Скольких сегодня подстрелил?

– Сначала троих шакалов, а потом еще столько же волков, – ответил я. – А еще одного волка заколол Бабаха. Если бы не он, кто знает, чем бы все закончилось.

– Ох, молодость, – пробормотал Суворов, а затем приподнялся на постели и сказал: – Сегодня ночью мы выдвигаемся дальше на северо-запад. Надо соединиться с основными силами союзников. Хватит, так мы никогда не доберемся до цели и провалим всю кампанию. Время играет на врага. Скоро зима, если мы не победим, придется отступать.

Я кивнул и спросил:

– А как же…

Суворов резко перебил меня, сморщившись от боли в теле:

– Плевать, что скажут их величества. Мальчишки-императоры все никак не наиграются в солдатиков. Они еле движутся, делая всего по нескольку верст в день. До меня дошли слухи, что их ставка полна увеселений: красивые дамы, танцы, ужины, балы и всяческие другие мерзости, на войне неприемлемые. Между тем, Наполеон уже в нескольких переходах от них. Против меня он выслал двадцать пять тысяч французов во главе с маршалом Даву, с приказом остановить мое продвижение.

– Откуда у вас такие сведения? – спросил я, пораженный его информированностью. – Или вы получили письмо из ставки?

Суворов кивнул.

– Кутузов прислал мне сообщения оттуда. Все-таки, мы недаром оставили его там во главе Волынской армии. Кроме того, я получил еще такое послание.

И главнокомандующий указал мне на лист бумаги, лежащий на небольшом переносном столике. Я взял его и вчитался в содержимое. В письме неизвестный доброжелатель сообщал сведения, только что рассказанные мне Суворовым и просил поторопиться.

– А если это ловушка? – спросил я. – Что это за анонимный посланник? Конечно же, вам уготовили засаду. Французы будут ждать вас на пути к союзным армиям.

Суворов покачал головой.

– Нет, это правда. Я получил такие же сведения от гонцов из ставки. Что же касается этого секретного письма, то я склонен думать, что это дело рук наших «доброжелателей» из Петербурга. Они хотят поссорить меня с царем. Пока я жив и на его стороне, его величество в безопасности. Его никто не тронет, потому что армия сделает то, что прикажу я.

Он показал на письмо и добавил:

– Все эти интриги чертовски меня раздражают. На войне им тоже не место, они ведут к поражению. Возле царя плетут паутину, чтобы он в ней увязнул. Помнишь, ты рассказывал мне про аристократа со звучным голосом, которого ты упустил в арсенале? Это наверняка человек великого князя Константина. Я получил надежные сведения, что князь тоже состоит в организации «Сплотившиеся братья».

– А если так случится, что Бонапарт будет ждать вас на пути к союзной армии? – упрямо спросил я. – Ведь тогда мы проиграем. А ваше поражение почти наверняка повлечет за собой и поражение основных сил.

– Мы успеем прорваться, – ответил Суворов, пожав плечами и снова скривившись от боли. – Должны успеть. Посему выдвигаемся сегодня ночью.

– А, может, пойдем прямо на Париж? – спросил внезапно я, осененный новой идеей. – Захватим его и Наполеон вынужден будет капитулировать. Такое уже было в нашей истории, только гораздо позже, в 1814 году.

Главнокомандующий снова покачал головой.

– Я уже думал об этом. Заманчивое предложение, очень заманчивое. Но у нас слишком мало сил, чтобы удержать город. Наполеон не капитулирует, а вернется и выбьет нас оттуда. Потом продолжит войну. Единственное, что мы выиграем, так это немного пощекочем ему нервы и отвлечем внимание. Основные силы подойдут ближе к Парижу, но на этом все и закончится.

Я вздохнул, мысленно извиняясь перед Бабахой. Прости, друг, я сделал все, что мог, чтобы ты поскорее попал в Париж. Значит, не судьба, в другой раз. Между тем, Суворов продолжил:

– Я уже говорил несколько раз, что считаю ошибочным наше вторжение во Францию. Было время, когда я только и мечтал об этом. Да, все верно, захват Парижа завершил бы войну, но зато при этом вся французская нация поднялась против нас. Если что и было неудачным решением, так это вступление союзных войск на территорию врага. Лучше было оставить Наполеона в покое и заключить с ним мир.

– Но вы же знаете, что он не способен сидеть на месте. Рано или поздно он все равно развязал бы новую войну, – опять возразил я. – Лучше уж разрубить этот узел раз и навсегда. Да и потом, до сих пор Наполеон так и не предложил никаких условий для перемирия.

– Ты не понимаешь, Витя, – ответил Суворов и устало лег обратно на подушки. – Вступив во Францию, мы воюем не с Наполеоном. Мы воюем с французским народом. А народ, Витенька, никогда не победить.

Он прикрыл глаза и, казалось, задремал. Я подошел к нему поближе и внимательно рассмотрел. Кажется, теперь он побледнел еще больше. На висках бились синие жилки.

Рассмотрев Суворова, я положил тихонько анонимное послание на столик и, перед тем, как выйти из палатки, заметил, что полог ее сбоку немного отодвинут. Стоило мне сделать несколько шагов, как полог снова вернулся в исходное положение. Это не ветер, кто-то стоял у палатки и подслушивал наш разговор.

Глава 3. Французское гостеприимство

Я бросился вон из палатки, но не обнаружил никаких соглядатаев поблизости.

Неподалеку со смехом разговаривали адъютанты. Кто же это мог околачиваться возле палатки главнокомандующего? Может, пойти у них порасспрашивать?

– Господа, – сказал я, подойдя к порученцам. – Позвольте спросить, не пробегал ли тут кто сейчас? Возле палатки Александра Васильевича кто-то отирался и подслушивал наш разговор.

– Ого, – сказал Степанов. За время войны в Европы он чуточку поправился, хотя с чего бы, все время скачем туда-сюда, как угорелые. – Это никуда не годится. Уже среди бела дня лазутчики пошаливают.

Вместе со мной они усердно обшарили все близлежащие палатки, а я тем временем незаметно подглядывал за ними. Если кто и находился поблизости, так это они. Надо будет потом расспросить по отдельности каждого, может, кто и вспомнит, как один из них отлучился на минутку.

Долго искать не пришлось. Суворов вышел из палатки и подозвал адъютантов к себе. Он созвал офицеров на военный совет. Впрочем, советом это было только по названию, главнокомандующий уже принял решение и хотел согласовать его с командирами.

Не прошло и получаса, как объявили о выступлении в поход. Офицеры и сами уже устали сидеть на месте и желали встретиться с врагом, а не гоняться по окрестным лесам за партизанами. Сейчас мы находились восточнее города Дижона, верстах в двадцати и не видели населенного пункта. Суворов и не собирался заходить в город, а решил сразу отправиться на северо-запад, к Реймсу, куда стремились и основные силы союзников.

За время вынужденного стояния во французской провинции солдаты успели хорошенько отдохнуть. Летом браконьерствовали в лесах, собирали ягоды и торговали с местными жителями, иногда чуточку и пошаливали, не без этого. Теперь, когда Суворов задал сразу быстрый темп, солдаты охотно шагали по дороге.

Я ехал с Бабахой и слушал его сказки о парижской жизни. Беднягу так пленили воображаемые красоты столицы Франции, что он решил туда переехать.

– Не рекомендую, не рекомендую, – заметил я. – В ближайшие два-три года этот город станет центром войны всего европейского континента. Все эти красоты могут быть разнесены выстрелами из пушек.

– Не, красота вечна, – мечтательно и философски заметил Бабаха, чего я за ним никогда не замечал раньше. – Даже разрушив ее, она никуда не исчезнет.

Я с удивлением и некоторым беспокойством посмотрел на него и подивился, не перегрелся ли он на солнце или не съел ли случайно галлюциногенных грибов. Эх, друг, если бы ты видел Париж двадцать первого века и попробовал жареных каштанов, ты бы вообще с ума сошел от радости.

Мы выступили в поход уже под вечер и прошли только два десятка верст, когда пришлось остановиться на привал. Вокруг темнели леса и крепкие стволы деревьев надежно укрывали от ветра. Солдаты быстро развели костры и поужинали.

На время прислушавшись к голосу желудка, умоляющего его наполнить и оставив мысли о Париже, Бабаха сварганил целый котелок похлебки с курицей, грибами и овощами. Где он умудрился в этой глуши раздобыть курицу, для меня осталось вечной загадкой.

Ночью я проснулся от далекого треска, то ли ружейных выстрелов, то ли сырых дров в костре. Прислушавшись некоторое время, я сонно решил, что это трещат дрова и заснул снова.

Утром громко, прямо над ухом, загрохотали барабаны. Я подскочил от неожиданности и вылетел из палатки, решив, что напал враг. В походе я всегда спал в одежде и держал оружие под рукой, чтобы быть готовым к любой неожиданности. Бабаха уже стоял перед палаткой, зевал и чесал круглое пузо.

– Что случилось? – спросил я, все еще взволнованный внезапным шумом. – Враг напал, что ли?

Я ожидал, что помощник опровергнет мои слова и скажет, что это ложная тревога, но он только лениво кивнул.

– Все верно, вашблагородь. Крепкий у тебя сон, однако, пушкой не разбудишь. Французы на подходе.

– Как на подходе? – поразился я.

Бабаха указал толстой рукой на север.

– А вот так. Вон там ихние конные появились, гусары их отогнали.

Все ясно. Значит, неизвестный доброжелатель был прав, навстречу нам и в самом деле отправили вражеские силы. Наверное, казаки сейчас выехали на разведку и пытаются прощупать, насколько большая армия стоит перед нами.

– Собирай все оружие и седлай коней, – крикнул я Бабахе, торопливо собираясь к Суворову.

Весь лагерь пришел в движение. Солдаты торопливо одевались, хватали ружья, строились, офицеры ругались и крыли опоздавших последними словами. Лошади ржали и туда-сюда ездили тележки и крытые повозки.

Солнце еще не встало, стояло раннее утро. На небе хмурились низкие темные тучи, предвещая дождь. Я направился к Суворову почти через весь лагерь, потому что вчера мы не выбирали места и, оказывается, далеко отъехали от палатки главнокомандующего.

Пока я шел, войска уже начали выдвигаться колоннами к лесу, темнеющему впереди. Сзади послышался стук копыт и меня обогнали казачьи полки. Затем меня окликнули со спины:

– Вашблагородь, давай, запрыгивай, на четырех веселее, чем на двоих.

Это был Бабаха, приведший Смирного и уже успевший собрать все наше внушительное вооружение. Я запрыгнул в седло и поскакал дальше.

Суворова на месте уже не оказалось. Он уехал вместе с Багратионом, Милорадовичем и Беннигсеном вперед, узнать, что там за французы появились. Интересно, опасался ли он, что к нему явился лично Наполеон? Или понимал, что несмотря на то, что французский император больше всего на свете желал бы лично разгромить Суворова, сейчас интересы государства и военная целесообразность требовали, чтобы он все-таки вел армию на объединенные силы монархов у Реймса.

Обгоняя солдат, идущих по грязной дороге, я помчался вперед и вскоре заехал в редкий лес. Среди войск я нашел Суворова, ехавшего в открытой двуколке. Вокруг на конях ехали генералы, полковники и майоры. Из адъютантов остался только Стрельцов. Позади подпрыгивали пушки, которых тащили артиллерийские конные бригады.

Лица у всех были серьезные, если не мрачные и только Суворов улыбался и балагурил.

– Ну вот, и наш целитель! – сказал он мне. – У тебя не припасено какой-нибудь волшебной травки, Витя? У меня спина болит и ноги отнимаются. Мне не помешало бы вмешательство могучего знахаря.

Да, это точно, тебя не помешало бы показать компетентному хирургу и терапевту, но к сожалению, у меня такой возможности нет.

– Эти леса мне незнакомы, – ответил я. – Ищу знакомые травы и не нахожу.