– Да, это я, – выдыхает моя дочь.
– А я вам что говорю, думаете, мы будем врать! – верещит мамаша. Игнорирую ее, словно пустое место. Глаза моей девочки наливаются слезами, но она держится, стараясь не плакать.
– Почему ты так поступила? – спокойно спрашиваю я.
– Потому что он обозвал меня.
– Как? – Поля бормочет под нос что-то невнятное.
– Не ври, мой Кирюша не мог такое сказать! Мы так не выражаемся в семье! – перебивает ее женщина, и я глубоко дышу, чтобы не нагрубить.
– Поля, говори!
– Туртушка! – с обидой повторяет Полина и стискивает кулаки.
– Да мой Кирюша и слов-то таких не знает. Она врет! – продолжает истерить мамаша.
– Я нисколько не оправдываю Полину, но ваш сын, и правда, повторил это слово много раз, дразня. Пока Полина не кинула в него игрушкой, – встревает воспитательница.
– Ну а что же вы, как педагог, не решили этот конфликт без травм?! За что мы вам платим деньги! – уже начинает откровенно орать женщина, усиливая мою головную боль. Кажется, я сейчас взорвусь и построю этих женщин.
– Извините, пожалуйста, я, конечно, отвечаю за ваших детей, но это… – начинает мямлить девушка.
– Да что вы можете, вы даже не наказали вот эту… – пренебрежительно тыкает пальцем на мою дочь. – А если бы она выбила Кирюше глаз?! Кто бы за это отвечал?! – продолжает вопить женщина, а ее ребенок начинает рыдать в голос, впитывая нервозность матери.
– Поймите, это дети, и я… – опять начинает мямлить девушка. – Мы… проведем беседу с Полиной, но и вы объясните Кирюше, что так нельзя.
– Это я должна объяснять?! – происходящее превращается в бедлам, головная боль усиливается, и я взрываюсь.
– Замолчали обе! – повышаю голос, чтобы перекричать этих кур. Женщины замолкают, воспитательница смотрит на меня испуганно и бледнеет, а мамаша поджимает губы, начиная нервно одевать сына, дергая его за руку. – Это дети, – стараюсь говорить спокойнее, но тон низкий и раздражительный. – Они сегодня поссорились, завтра помирятся. Вы, – указываю пальцем на женщину, – объясните своему сыну, что обижать девочек некрасиво. Он будущий мужчина. А я в свою очередь поговорю со своей дочерью. А вы, – указываю на воспитательницу, – проведите с детьми воспитательную беседу и донесите до них, что есть хорошо, а что плохо.
– Я сама знаю, что мне делать! – огрызается мамаша. – Ноги моей больше в этом саду не будет! – она дергает своего сына и тащит за собой.
– Поля, одевайся, – тру виски, желая, чтобы этот день побыстрее закончился. Моя дочь берет свою кофточку, натягивая на плечи, а воспитательница устало садится н стул, растерянно нас рассматривая.
Выхожу к шкафчикам, достаю верхнюю одежду дочери и рюкзачок, в ожидании копошащейся Полины. Пока выясняли, кто прав, а кто виноват, все разошлись, и мы последние. Головная боль усиливается, хочется скорее попасть на воздух и подышать.
– Полина! – поторапливаю дочь.
– Агния Александровна плачет, – грустно сообщает мне дочь. – Ты ее обидел, а она хорошая. А Кирюша плохой, он и раньше обзывался…
– Я не обижал твою воспитательницу. Я сказал по делу.
– А почему она плачет? – с претензией спрашивает Поля и снимает сандалии.
– Я не знаю. Видимо, впечатлительная, – устало тру лицо руками. – Одевайся немного быстрее. Давай поговорим в машине.
– Нет, ты сам говорил: если обидел – нужно извиниться.
– Правильно, но я не обижал.
– Обижал, она плачет! – упрямо повторяет дочь.
Вздыхаю. Женщины! С детства нелогичны. И ведь Поля манипулирует моими же словами.
– Хорошо, – раздраженно кидаю я и прохожу в игровую, где на маленьком стульчике сидит девушка и плачет, размазывая тушь по глазам какой-то сухой салфеткой. Она настолько глубоко в своей обиде, что не видит меня. Пытается быть тише, кусая губы, которые уже становятся красными от ее зубок. Маленькая, хрупкая, содрогается и комкает строгое черное платье с белым воротничком, как у школьницы. На ногах балетки и плотные колготки, на голове пучок. Похожа на первокурсницу. Кто ей доверил воспитывать детей? Она сама ребенок. В данный момент очень обиженный ребенок.
С минуту рассматриваю девушку, сжимаю переносицу. Пытаюсь утихомирить боль, которая давит на глаза. Женщины сегодня решили меня доконать.
– Почему вы плачете? Не так я был груб, как вы рыдаете.
Девушка замолкает, замирает, с минуту просто смотрит в пол, а потом поднимает на меня заплаканные глаза, распахивая их в удивлении. На секунды меня сносит от ее голубого, кристально чистого взгляда. Нереальные глаза, словно не настоящие. Голубые, с синей радужкой, слезы делают их хрустальными. Не может быть таких глаз. Это явно линзы. Опускаю взгляд на ее искусанные губы, и в голове возникает ненормальная мысль. Я хочу знать, какие они на вкус. Попробовать их вот такие искусанные, покрасневшие, немного припухшие и соленые от слез. Сумасшествие какое-то. Я явно сегодня не в себе.
– Что вы сказали? – переспрашивает девушка, быстро моргая. Ресницы у нее длинные, с мелкими капельками слез. Завораживают. Черт! Хочется врезать себе, чтобы прийти в норму. Смирнов, она младше тебя лет на шестнадцать. Очнись!
– Я говорю, не стоит так близко воспринимать мои слова.
– При чем здесь вы? Я не из-за вас плачу! – девушка ведет плечами, словно пытается сбросить с себя мой взгляд.
– В чем тогда трагедия? – мне должно быть плевать, но я почему-то задаю этот вопрос.
– Это личное, – она встает со стула, разглаживает юбку, идет к своему столу, вынимает из ящика влажные салфетки, утирая слезы, смотрясь в зеркальные дверцы шкафа.
– Ну и отлично, – выдаю я. – Хорошего вам вечера, – выдыхаю и выхожу к уже одетой Полине.
– Ты извинился? – прищуривается дочь.
– Да, – беру ее за руку и веду на выход.
– Агния Александровна тебя простила? – не унимается она.
– Да! – киваю для убедительности. Агния, значит… Кто ей дал такое имя? Хотя цепляет… И имя тоже. Необычное.
Глава 2
Олег
Обычно бытовыми покупками занимается няня Поли и готовит моей дочери тоже она, но сегодня эта обязанность легла на меня. Мы заезжаем в маркет недалеко от детского сада, покупаем все необходимое для ужина, немного вредных сладостей для Полины, которые она слезно выклянчила у меня. Ошибочно полагать, что родители имеют влияние на детей, иногда мне кажется, что все происходит наоборот.
И вот моя хулиганка поедает мармеладных червяков на заднем сиденье и рассматривает украшения и мерцающие огни предновогоднего города.
– А мама мне что подарит?
– Не знаю, это же подарок.
– А она приедет?
– А ты хочешь?
– Да, – кивает, настороженно посматривая на меня в зеркало заднего вида.
– Тогда приедет.
– А Дед Мороз мне что принесет? – не унимается моя болтушка.
– Ты вообще-то была плохой девочкой, – строго говорю я.
Какой-то лихач подрезает меня на обледенелой трассе, и машину немного заносит.
– Твою… – глотаю ругательство, оглядываюсь на перепуганную дочь. Она пристегнута, все хорошо, но из-за резкого маневра у нее рассыпались сладости. – Ты как, принцесса? – Моргает, приходя в себя.
– А можно их есть? – спрашивает, собирая «червячков».
– Нет, Полечка, мы купим еще.
Дочь кивает, но хмурится, с сожалением смотря на свои вредные сладости. Сам пытаюсь отдышаться – немного тряхнуло от испуга за дочь. По сути, она – все самое ценное, что есть в моей жизни. То, ради чего я стремлюсь быть лучшее, сильнее и обеспеченнее.
Останавливаюсь на светофоре напротив сквера и барабаню по рулю, пытаясь привести мысли в порядок.
– Папа, там Агния Александровна! – вскрикивает дочь, тыча пальцем в стекло. Перевожу взгляд на сквер и вижу там девушку.
Я не узнал бы ее в длинном белом пуховике и в шапке, из-под которой свисают белокурые локоны, она похожа на Снегурочку. Но верю дочери, что это ее воспитательница. Девушка сидит на заснеженной лавочке, греет руки, дыша на них, и, похоже, никуда не спешит. На улице минусовая температура, уже темно – не самое лучшее время для посиделок в парке. Тем более явно видно, что девушка замерзла. И мне должно быть все равно – мало ли, может, она кого-то ждет, но я не свожу с нее глаз. Вижу, как достает из кармана телефон и что-то листает замерзшими пальцами, потом вздыхает и убирает телефон в карман. Без перчаток, губы уже дрожат.
Позади меня сигналит машина, призывая начать двигаться.
– Папа, давай довезем ее до дома? – предлагает Полина. – Она замерзнет.
Оглядываюсь назад, когда мы проезжаем сквер. Ты же моя заботливая девочка.
– Нет, Поля, твоя воспитательница знает, что делает, – по крайней мере, я надеюсь, что она знает. Меня ужасно утомил этот день. И женщины…
– Папа, – начинает ныть Поля, отстегивает ремни кресла и поднимается на колени, чтобы оглянуться назад, на чёртов сквер.
– Поля, что ты делаешь? Сядь на место! – злюсь, но дочь проявляет упрямство. Не завидую я ее будущему мужу, моя дочь умеет добиваться своего. – Сядь, и я вернусь за твоей воспитательницей! – дочь тут же опускается, пристёгиваясь. Разворачиваюсь в надежде, что девушка уже ушла. Но нет, эта дурочка так и сидит на обледенелой лавочке. Паркуюсь на обочине, отстегиваюсь и оглядываюсь на дочь.
– Сиди смирно.
Выхожу из машины, плотно застегивая пальто, и поднимаю воротник. Подхожу к девушке. Дрожит вся, губы уже синие, но все равно продолжает сидеть на морозе. Кожа бледная, а щеки горят алым румянцем. Снегурочка. Еще немного – и все себе отморозит. Она настолько замерзала, что не видит меня, глядя на свои ноги.
– Перчатки возьми, – достаю из кармана свои кожаные перчатки и протягивая девушке.
– Что? – поднимает на меня нереально голубые глаза и смотрит растерянно, словно потерявшийся ребенок.
– Я говорю, надень перчатки и встань с лавки, – перехожу на «ты», поскольку не могу общаться с молодой девушкой официально. Ну и дурочка она маленькая. – Нельзя долго сидеть на морозе – кровь не циркулирует. Но если твоя цель замерзнуть и уснуть вечным сном, то дерзай.
Ой, Смирнов, у тебя плохое чувство юмора. Черное. Снегурочка не оценила. Девушка распахивает глаза и сглатывает, но тут же соскакивает с лавки. Перчатки не принимает, прячет руки в карманах.
– Поехали!
– Куда?
– Домой тебя отвезу, – серьезно отвечаю я.
– Нет, спасибо, не нужно. Да и… – замолкает, кусая губы. Отходит от меня на пару шагов, а потом оборачивается. – А можно, пожалуйста, позвонить, мой телефон сел на морозе. – Смотрю на нее, прищуриваясь. Растеряна, суетится, словно потерялась в пространстве и не знает, что делать. Вспоминаю, как рыдала в детском саду и сказала, что это личное. Не нравится мне это все. Такие нежные, ранимые девочки должны сидеть в такое время дома, под опекой.
– Телефон в машине, пошли, позвонишь, – киваю на внедорожник, где Полинка прилипла к стеклу, рассматривая нас. Блефую, телефон у меня в кармане, но девочку срочно нужно отогреть. Иду к машине, слыша ее нерешительные шаги позади. Открываю переднюю пассажирскую дверь. – Быстро садись! – голос срывается на командный, потому что девушка сомневается. Послушная, испуганно моргает и залетает в машину.
Закрываю дверь, обхожу внедорожник и сажусь за руль. Перевожу взгляд на дочь: довольная, рассматривает воспитательницу. Девушка немного расслабляется и трет руки, которые, видимо, начинают гореть от тепла. Вот оно тебе надо, Смирнов, нянчиться с еще одной девочкой? Вынимаю телефон из кармана, ввожу графический пароль и протягиваю телефон девушке. Берет, достает из сумки записную книжку с блестками и закладкой в виде розовой ленты. Вбивает оттуда в телефон чей-то номер и ждет ответа, кусая и постоянно облизывая губы. Хочется отдернуть ее, как ребенка, – потрескаются же. Но я сдерживаюсь.
Она долго ждет, потом набирает номер еще и еще, и все безрезультатно. Отдает мне телефон и теребит ручки сумки.
– Итак, теперь внятно и по порядку. Что случилось, и в чем проблема? – Молчит, сглатывая, чем раздражает, отвык я от этих женских ужимок, да в общем…
– Спасибо за помощь, я, наверное, пойду. Вы не подскажите, где есть недорогой хостел?
– Хостел, значит… – цокаю, хочется закурить, хотя бросил, как только родилась Полина. – Нравится жить в одной комнате с десятью иностранными гастарбайтерами из ближнего зарубежья? Рассказывай, Снегурочка, – настаиваю я. – И покороче, я устал.
– Если в двух словах, то мне некуда идти, и, получается, негде сегодня ночевать. А денег на гостиницу у меня тоже нет, даже на самую дешевую, – на выдохе произносит она и закрывает лицо руками.
– Вам так хре… – сдерживаюсь, глотая ругательство, – так мало платят? – не знаю, сколько сейчас получают воспитатели, но и детский сад у нас не государственный, думал, что на жизнь хватает. Я плачу за Полю не мало.
– Дело не в этом… – всхлипывает она в руки. Потом затихает, открывает лицо и принимает серьезный вид. – Извините, я, наверное, пойду. – Она дергает ручку, но двери заблокированы.
– А куда, позволь спросить, ты пойдешь? Опять на лавку мерзнуть? Ночевать на природе – не сезон вроде? – и ведь мог бы спросить нормально, но выходит раздраженно, меня выводит из себя мысль, что девушка может попасть в такую ситуацию.
– Я что-нибудь придумаю. Откройте, пожалуйста, – уже испуганно просит она.
– Придумает она… – завожу двигатель и выезжаю на трассу.
– Вы куда?
– Мы все домой, – поясняю я. – Поля, ты не против, если Агния Александровна погостит у нас? – обращаюсь к дочери.
– Да! – улыбается дочь, хлопая в ладоши. Известно, что новенькая воспитательница ей нравится. – Я вам свое платье на утренник покажу и мою черепашку, и…
– Да что вы, не нужно, мне неудобно, – растерянно произносит девушка. – Меня коллега должна была приютить. Просто она трубку не берет…
– Неудобно – спать на потолке, одеяло падает. А все остальное – нормально. Поверь, наш дом лучше, чем лавочка в сквере или хостел с клопами.
– А как на это отреагирует ваша жена?
