– Подняла, мисс, – обиженно сказала Салли и сняла ненадежные очки. – Вы рассказывали, что здесь меньше солнечного света, чем где-либо в Англии.
– Верно. Из-за облаков и туманов. И по этой причине вам ни за что нельзя… ну же, вы сами все знаете.
– Приходить на пустоши без взрослых, – нестройным хором подхватили дети.
– Именно. Не забывайте, некоторым людям приходилось блуждать на этих пустошах несколько дней. Теперь давайте присядем где-нибудь и начнем работу. А потом посмотрим, как пойдет день.
Она повела их по заросшей травой тропинке на насыпь, где дети расселись группами среди вереска. Диана болтала с матерями и ненавязчиво наблюдала за работой детей. Пейзаж продолжал притягивать ее взгляд: земля, поросшая вереском и травой, простиралась на мили вперед. Это неземное однообразие лишь изредка нарушалось каменными стенами или пересохшим руслом ручья, цветом и текстурой напоминавшим потрескавшуюся жженую пробку. Тропинка вела вниз так плавно, что можно было и не заметить, когда вершины скроются из виду, оставив в поле зрения лишь вересковые пустоши, простиравшиеся до самого горизонта. Склоны снова осветились солнцем, и Диане показалось, что ей мысленно удалось этого добиться. Возможно, она чувствовала себя здесь как дома потому, что ее семья родом из Пик-Дистрикта, хотя теперь семьи у нее совсем не осталось.
Вскоре почти все дети нарисовали или написали что-то в своих тетрадях. Букет из вереска у Эндрю получился непропорциональным, но красочным. «Молодец, Эндрю», – сказала она, прежде чем он успел зачеркать свой рисунок. Диана старалась не скупиться на похвалы. Потом она улыбнулась и сказала:
– Хорошо, теперь встаньте парами за мной и возьмитесь за руки.
Она повела их к развилке. Впереди склоны вздымались, словно пробуждающиеся великаны. Одно ответвление тропинки вело вверх по вересковым пустошам, другое огибало Мунвелл и проходило мимо пещеры, которая, по-видимому, и дала название городу. Пещера словно находилась на дне чаши и была окружена несколькими сотнями ярдов земли, покрытой вместо вереска и травы голым песчаником. Она подошла к краю чаши и подняла руку, чтобы остановить детей.
– Дальше нам нельзя.
В двухстах ярдах от них, в центре каменной чаши, зияла пещера. Вероятно, кому-то когда-то показалось, что она выглядит достаточно широкой или глубокой, чтобы в ней могла поместиться луна. На самом деле это была выбоина шириной в пятьдесят футов, окруженная каменной стеной. Придя сюда в первый раз, она перелезла через стену и увидела, что дна не было видно даже в летний полдень; внутренняя поверхность стен, гладкая и скользкая, словно покрытая жиром, погружалась прямо во тьму, от которой веяло холодом. Умом девушка понимала, что у шахты есть дно, но у нее было чувство, что эта пещера была бесконечной. Несмотря на то, что дети находились далеко от края чаши и им ничего не угрожало, Диана пожалела, что привела их сюда.
– Никогда не заходите дальше этого места, ладно? – сказала она, и ребята пообещали этого не делать.
Потом дети начали кричать, надеясь услышать свое эхо. Некоторые голоса отражались от стен пещеры, но не все. Наверное, дело в высоте тона, подумала Диана. Она увидела, что Ронни достал рогатку, и хотела было погрозить ему пальцем, как услышала крик матери Салли: «Эндрю!»
Диана развернулась, опасаясь худшего. Но Эндрю всего лишь вернулся к тропинке и склонился над каким-то животным, выползшим из чаши. Дети столпились вокруг него.
– Фу, это ящерица, – пропищала Салли.
Джейн отшатнулась с отвращением:
– У нее нет глаз.
Диана поспешила за учениками, чтобы рассмотреть ящерицу. Но Эндрю сделал шаг вперед и наступил на ящерицу каблуком своего ботинка. Он огляделся, словно ожидая одобрения от других детей, но они попятились от него.
– Наверное, она вылезла из пещеры, – сказала Диана, взглянув на месиво из белой кожи и внутренностей. – Очень жаль, что ты раздавил ее, Эндрю. Очень редко подобные животные вылезают из своих укрытий. Не страшно, – добавила она быстро, заметив, что губы мальчика задрожали. – Пока мы здесь, можешь рассказать нам, как ты помогаешь украшать пещеру.
Его бледное и худое личико с едва заметными бровями выглядело обиженным.
– Я делаю картину из цветов, – пробормотал он в надежде, что никто его не услышит.
– Вы берете лепестки, так? А потом соединяете их, словно пазл.
По всему региону местные жители украшали колодцы панно, сделанными из лепестков и растений. Этот обычай объединял язычество и христианство и символизировал благодарность за воду, которая оставалась чистой во времена эпидемий чумы. В прошлом году в канун летнего солнцестояния Диана наблюдала, как жители города торжественно несли цветочные панно к пещере, где сложили их в единую композицию. Тогда ей казалось, будто она перенеслась в прошлое, подальше от тревог современного мира.
– Лепестки, – прошептал Томас своим приятелям и хмыкнул.
Диана поняла, что рядом с зияющей пещерой ей неспокойно.
– Думаю, нам пора возвращаться, – сказала она.
– Кругом палатки, – пробормотал Эндрю и притворился, что ничего не говорил.
Диана видела, что он прав: палатки на склонах окружали пещеру и город. Запасы свинцовой руды иссякли, и шахты в пустошах теперь были заброшены и закрыты бетонными плитами. Поэтому сейчас Мунвелл выживал за счет туристов.
Тропинка вела назад к краю вересковой пустоши, и внезапно в поле зрения возник город, расположенный между часовней и церковью. Ряды террасных домов из известняка напоминали античный амфитеатр. Послышался тихий гул автомобилей. Диана перевела класс через ближайший пешеходный переход, и они пошли вдоль Хай-Стрит, мимо горожан, которые отвлекались от сплетен, чтобы поприветствовать детей и их учительницу. Когда они дошли до школьного двора, выложенного каменными плитами, класс замолчал. До последнего звонка оставалось несколько минут.
Мистер Скрэгг в своем кабинете избивал тростью мальчика, который был выше, чем он сам. Кое-кто из детей нервно захихикал при виде директора, стоявшего на стуле. Матери Салли и Джейн остались за школьными воротами и отвернулись. Диана привела детей в класс перед самым звонком.
– Теперь не шумите, пока не выйдете из школы, – сказала она и отправилась в учительскую.
Воздух в маленькой темной комнатке был пропитан застоявшимся сигаретным дымом. Миссис Скрэгг сидела в своем кресле, которое казалось слишком маленьким для ее ширококостной фигуры. Она повернула к Диане свое широкое красное лицо, верхняя губа которого была еще краснее из-за выщипывания усов, и в своей агрессивной манере, которая часто доводила детей до слез, спросила:
– Нашли дорогу назад, не так ли, мисс Крамер? Вы же знакомы с нашей посетительницей?
– Надеюсь, ученики не совсем отбились от рук, – сказала женщина в другом кресле, запихивая бутылочку в рот младенцу. – Уж я им спуску не давала.
– Уверена, мисс Крамер уже поняла, что от нее требуется, миссис Халливелл.
– Конечно, – подтвердила Диана и подошла к своему шкафчику.
По-видимому, рождение ребенка не повлияло на отношение миссис Халливелл к детям. «Лучше уйти, пока не сболтнула лишнего», – подумала Диана, и закрыла свой шкафчик. В этот момент в учительскую вошел мистер Скрэгг.
Его лицо раскраснелось после порки. Он пинком захлопнул дверь и помахал перед женщинами журналом, свирепо глядя на него из-под своих щетинистых седых бровей.
– Только поглядите на это непотребство, которое я нашел в столе Кокса. Сегодня он уже ничего в руки взять не сможет, поверьте мне на слово.
– Из того книжного магазина, полагаю, – сказала миссис Скрэгг не глядя.
– Чего еще ожидать от людей, торгующих книгами в церкви? Жаль, горожане не прислушались ко мне. Теперь многие сожалеют, что позволили этим торгашам въехать туда. Но слишком поздно.
– По мне так к нам приехало слишком много чужаков, – пожаловалась миссис Халливелл, и Диана спиной почувствовала ее испепеляющий взгляд. – Не удивительно, что количество краж и актов вандализма увеличилось. А еще эти хиппи, захватившие летние коттеджи. Грязные твари. Прости господи, но лучше бы они подохли от своих наркотиков.
С таким ирландским акцентом вас трудно принять за местную, хотела сказать Диана про миссис Скрэгг, но сдержалась и попыталась пошутить:
– Современная цивилизация добирается до самых затерянных уголков.
– Только не до нашего города. К счастью, мы далеко и будем готовы к ее приходу. Вот, сейчас покажу, что мы думаем об этой «современной цивилизации».
Миссис Скрэгг взяла журнал у своего мужа с таким видом, словно это был грязный подгузник. Диана увидела надпись на обложке – «Чудо-женщина». Этот комикс она читала в детстве. Миссис Скрэгг приложила сигарету к лицу женщины на обложке и медленно провела раскаленным концом по глянцевой бумаге, начертив крест на откровенно одетой героине.
– Надеюсь, доходчиво? Скажите своим друзьям в книжном магазине, что мы думаем о тех, кто продает непотребства невинным детям.
– Не уверена, что у Бутов можно купить комиксы, – сказала Диана. Но с тем же успехом она могла и промолчать. – Теперь я пойду, с вашего позволения.
Она поспешно вышла из затхлой комнаты и пошла вдоль блестящего пропитанного желчью коридора, мимо своего пустого класса. От нее требовалось не только учить детей, но укрепить их выносливость, подготовить к нескольким годам наедине с супругами Скрэгг. Но как подготовить к этому таких ребят, как Эндрю? Она вышла из школы и подставила лицо солнцу. С тех пор как Диана приехала в Мунвелл, она смутно чувствовала, что у нее есть какое-то предназначение, только не понимала, какое именно.
Глава третья
Несмотря на то, что лето принесло в город множество незнакомых лиц, дела в «Бутс Букс» шли вяло, и Джеральдина решила заглянуть в магазин Биванов. Джун Биван пылесосила витрину с рюкзаками, примусами и альпинистским снаряжением, ее длинные каштановые волосы с проседью разметались по лицу. Она выпрямилась, все еще сутуля плечи.
– Джерри, вы зашли просто поболтать? Нельзя потакать капризам Эндрю.
– Я в любом случае собиралась прогуляться мимо школы, – солгала Джеральдина. – Так что мне не сложно зайти за ним.
– Что ж, очень мило с вашей стороны. Мы очень ценим то, что вы с мужем так к нему добры. Надеюсь, он говорит вам то же самое, если вообще говорит.
– Он становится общительным, когда привыкает к людям.
– Правда? Значит, ко мне он так и не привык, – маленькое пухлое личико Джун словно окаменело. – Хорошо, тогда не буду вас задерживать, или он так и останется стоять возле школы и люди подумают, что он никому не нужен.
Нет, нужен, подумала Джеральдина, и тебе он должен быть нужен – но не следует так поспешно судить о людях.
Биваны подружились с ней и Джереми, когда миссис Скрэгг из школы пыталась настроить людей против них, распространяя петицию против использования бывшей часовни в качестве книжного магазина. Некоторые из тех, кто не подписал тогда ту петицию, теперь чувствовали себя виноватыми, даже если не ходили в церковь. Особенно это касалось тех горожан, чьи дети учились в классе миссис Скрэгг. Джеральдине хотелось сказать этой женщине все, что она о ней думает, но не сейчас, не на глазах у Эндрю. Она пошла к школе по Хай-Стрит, мимо магазинов, торгующих одеждой и шерстью, картинами местных художников и окаменелостями, собранными на горных вершинах.
Эндрю прятался за каменным воротным столбом и грыз ногти. Он сунул руки в карманы своих длинных серых фланелевых шортов, отвел взгляд от Джеральдины и улыбнулся.
– Ты выглядишь хорошо, но немного неряшливо, – сказала она.
Он посмотрел на свои чумазые ноги и спущенные носки и, казалось, замкнулся в себе.
– Не переживай, умоешься, – сказала она и взяла его за руку.
Любой восьмилетка в конце дня должен быть чумазым, растрепанным и уставшим. Джонатан точно был бы таким. Но неправильно думать о нем при Эндрю.
– Ты со мной сегодня не разговариваешь? – спросила она.
– Нет, – сказал он со сдавленным смешком.
Они шли молча, пока не показался магазин его родителей. Время от времени он поглядывал на нее, когда думал, что она не видит, и заметил кучу лошадиного навоза на краю тротуара, только когда наступил на нее.
– Хрен по роже, – пробормотал он и машинально вздрогнул.
Джеральдина сделала вид, что ничего особенного не услышала. Она поддерживала его за локоть, пока он соскребал навоз с подошвы о бордюр. Потом отпустила, и он сбивчиво сказал:
– Мне нравится в классе мисс Крамер. Я хотел бы остаться в нем навсегда.
– Уверена, ей тоже этого хотелось бы, Эндрю, – ответила Джеральдина и не смогла придумать, что еще добавить.
Они вошли в магазин Биванов, и Джун приветствовала сына воплем:
– Только посмотри на себя! Где ты так вымазался?
Джеральдина красноречиво посмотрела на Джун и отправилась в книжный магазин.
Нонконформистская часовня семнадцатого века вышла из употребления двадцать лет назад, но лишь недавно была секуляризована. Она казалась идеальным местом для книжного магазина, который им с Джереми пришлось перевезти из Шеффилда, когда аренда стала для них неподъемной. Жилые помещения были пристроены к часовне, что оказалось очень удобно. Но, как будто им было мало праведников-горожан, с иронией подумала Джеральдина, для переоборудования часовни ей и Джереми пришлось нанять человека с благословенным именем Бенедикт Эддингс.
Джереми как раз безуспешно пытался связаться с Бенедиктом, когда Джеральдина вошла в комнату.
– Передайте ему, пожалуйста, что сигнализация опять сработала в три утра, – сказал он, почесывая черную бороду, покрывавшую нижнюю половину его лица. – Я буду благодарен, если он перезвонит нам, как только приедет.
Джереми положил трубку и широко улыбнулся Джеральдине. От его больших голубых глаз по всему квадратному лицу, увенчанному высоким лысеющим лбом, расползлись морщинки.
– Незачем ругаться с его женой.
Он обнял ее по-медвежьи и спросил нарочито мягко и небрежно:
– Как там Эндрю?
– Лучше, чем бывало. Надо было привести его с собой, чтобы он выбрал новую книгу.
Она постаралась отвлечься, чувствуя себя несколько подавленной из-за скрытого беспокойства Джереми о ней: если бы она собиралась сломаться, то сделала бы это много лет назад. Джонатан где-то там, и это все, что имеет значение, – возможно, только в ее воображении или в месте, похожем на бесконечный сон.
– Давай починим ту полку, – сказала она.
Они закрепили книжный шкаф, который начал отходить от стены сразу после того, как Эддингс его собрал. Потом она расставляла книги, пока Джереми готовил ужин.
Они ужинали в небольшой белой столовой с видом на поросшие вереском склоны, когда услышали, что Биваны вернулись домой. Джун продолжала пилить Эндрю.
– Поднимайся наверх и набери горячую ванну. Что только подумала Джеральдина, когда увидела тебя, похожего на маленького бродяжку? Обо мне подумай, если о себе не в состоянии.
– Я не позволю использовать мое имя в таком контексте, – произнесла Джеральдина с ноткой раздражения в голосе.
Но если она скажет об этом Джун, то сделает Эндрю только хуже. Чтобы заглушить непрекращающуюся ругань, она включила кассету Сибелиуса, чья музыка сурова, словно голые скалы. Не прошло и десяти минут, как Джун позвонила в дверь.
– Не могли бы вы немного убавить громкость? Мы не возражаем против хорошей музыки, просто мальчик только лег спать. Чем скорее он уснет, тем скорее мы сможем отдохнуть, если позволит Господь.
Видимо, Эндрю оставили без ужина.
– Приведите его к нам, если вам нужен отдых, – предложила Джеральдина, но Джун уже ушла к себе домой.
Джеральдина убавила звук и доела ужин, хотя у нее в животе все сжалось. Она помогала Джереми убрать посуду, когда в дверь опять позвонили. Это был Брайан, муж Джун.
– Он дома? Я же вам не помешал? – спросил он и переступил порог, не дожидаясь пока Джеральдина пригласит его войти.
У него было мягкое круглое лицо с выступающей челюстью, которую, как ей казалось, он намеренно выдвигал вперед, желтоватая кожа с синюшным оттенком под глазами, вьющиеся бакенбарды, спускавшиеся до самых скул. Он прошел на кухню и увидел, что Джереми моет посуду.
– Перекладывает на вас свои обязанности? Слушайте, надеюсь, моя вас не обидела.
– Ваша?.. А, вы о Джун.
Он обращался к Джеральдине.
– Вы же знаете, какой она становится, если ее довести. А Эндрю еще вздумал ей перечить. Не понимает, когда лучше держать язык за зубами. Ладно, я хотел спросить, собираетесь ли вы сегодня вечером куда-нибудь?
– Мы не планировали. А что? – спросила Джеральдина. – Вы хотите, чтобы мы присмотрели за Эндрю?
