Фиби в зале не оказалось.
Юстас отпил немного пива, чтобы не пролить, и протиснулся между столиков к сцене. Он докажет Энтони с шеффилдской радиостанции, что умеет смешить людей. Он сам это понял однажды вечером, когда делился с Эриком своими злоключениями и не заметил, как остальные посетители начали прислушиваться к их разговору. В конце концов все принялись подбадривать его и угощать выпивкой. Придется начинать без Фиби. Шоу должно продолжаться.
– Вот он я, собственной персоной, – сказал он, усаживаясь на высокий табурет в центре сцены. – Юстас по имени и по натуре своей.
Миниатюрная женщина за столиком у окна громко рассмеялась.
– Имя Юстас, дорогуша, означает «хороший урожай», – пояснил он.
В зале послышалось еще несколько сдержанных и скорее вежливых смешков.
Он озирался по сторонам в поисках собеседника, так как был убежден в том, что стоит рассмешить одного зрителя, как он заразит смехом остальных. Тут дверь открылась и в зал вошла Фиби.
Она запыхалась. Возможно, она бежала, чтобы успеть к началу его выступления. Женщина виновато улыбнулась ему, и Юстас почувствовал себя на несколько сантиметров выше.
– Я помогаю письмам найти адресатов в Мунвелле, а Фиби Уэйнрайт помогает младенцам появиться на свет. Хорошо, что не наоборот. Страшно подумать, что было бы, если бы малыш ошибся адресом.
Еще несколько вежливых смешков. А продюсеры отреагировали на шутку, лишь слегка пошевелив губами. Пора предложить им кое-что поострее.
– У нас в Мунвелле много чего поменялось с тех пор, как его облюбовали миссионеры. Кто знает, может, нам придется переименовать почтовые ящики в ящики для посланий. Только не говорите мне, что вы думали, что послание – это когда владелец выгоняет вас из паба после закрытия.
Отец О’Коннелл, сидевший рядом с Дианой Крамер, рассмеялся, как и продюсеры.
– Я слышал, что Годвин Манн отдыхает в своем номере с тех самых пор, как явил себя местному народу, – продолжил Юстас с самым невинным видом. – Только никому не говорите, хорошо? Наверное, у него часто болит голова из-за того, что он постоянно слышит голос Бога. Хорошо, что такого со мной не происходит. Уверен, что я бы вклинился в чужой разговор и услышал что-то вроде: «Пристегни ремни безопасности» или «Какого цвета у тебя белье?»
Он протянул руку к бокалу, но так и не взял его. Вместо смеха публика отреагировала холодным молчанием. Он услышал лишь несколько запоздалых смешков. Юстас отпил немного эля и заметил, что мясник у бара смотрит на него с таким видом, будто хочет, чтобы он сменил тему. Не может быть. Мясник с самого начала скептически относился к святошам.
– Кажется, в номере мистера Манна стало слишком тесно, – сказал Юстас. – Поэтому его люди ходят по городу и интересуются, согласится ли кто-нибудь впустить Бога в свой дом.
Когда Стив, второй сотрудник шеффилдской радиостанции, рассмеялся, зрители уставились на него. Воцарилось молчание, хотя не такое зловещее, каким оно казалось Юстасу. Он боялся потерять контроль над собой и над аудиторией. Пора призвать на помощь Угрюма и де Прессье, в отчаянии подумал Юстас.
– Эй, мистер Угрюм, они хотят, чтобы мы впустили Бога к себе.
– Скажите, не берем жильцов, месье де Прессье.
– Они говорят, мы не можем его прогнать, он слишком большой.
– Да чтоб его, ты же знаешь, что нас теперь ждет? Хлеба? и рыбы на ужин каждый день.
Никто не смеялся. Юстас уставился на незнакомую женщину, надеясь, что она хотя бы улыбнется, но та всем своим видом показывала, что ждет не дождется, когда начнется следующее выступление. И он решил не заставлять ее ждать.
– На этом все. Я и фирма «Угрюм и де Прессье» прощаемся с вами, – сказал он, почти заикаясь. – Время для музыки от нашего Билли Белла.
Зрители уставились на него, словно услышали очередную плохую шутку, и он подумал, что случайно оговорился. Нет, в невидимых наушниках он слышал, что сказал то, что и хотел. Юстас спустился со сцены и направился в темный угол, чтобы успокоиться. Бородатый Билли, сын начальницы почтового отделения, поднял гитару над головой и пошел к сцене. Молодая женщина встала из-за столика и преградила ему дорогу.
– Можно я расскажу хороший анекдот? – спросила она.
Билли не знал что ответить.
– Давай! – закричали зрители.
Она была высокой, и ее румяное лицо озаряла широкая улыбка, которая словно говорила, как ей хочется поделиться своим анекдотом. Зрители засмеялись, когда она присела на краешек сцены.
– Жил-был ирландец по имени Саймон О’Сайрен, – начала она и захихикала. – И однажды он узнал, что его уволили. И он сказал себе: мне повезло, лучше я потрачу все сбережения на путешествие за границу, чем буду сидеть дома и бездельничать. И вот он отправился в Израиль на несколько недель и оказался в Иерусалиме, потому что кто-то ему сказал, что там будет праздничное шествие. И вот он стоит в толпе и ждет, когда шествие пройдет мимо, и в этот момент карманник крадет все его деньги. Тогда Саймон говорит себе: ну вот, что за напасть, а я готов был поклясться, что сегодня мне повезет.
Юстас был в замешательстве. Мало того, что в ее анекдоте не было ничего смешного, особенно в фальшивом ирландском акценте женщины, так она еще окончательно похоронила шутку, захихикав раньше времени. Но зрители вокруг него улыбались, а кто-то даже засмеялся, а она продолжала:
– Он оглядывается в поисках полицейского и слышит, что шествие приближается. Тогда ирландец говорит себе, что приехал сюда ради шествия и, может, оно стоит потерянных денег. Процессия приближается, и Саймон видит монетку посреди дороги. Он наклоняется, чтобы ее поднять, и тут мимо проходит шествие и люди что-то кладут ему на спину. Саймон говорит: «Ну что за напасть, я всего-то наклонился, чтобы поднять монетку, потому что решил, что сегодня мой счастливый день, а кто-то водрузил мне на спину крест». На что Иисус ему отвечает: «Хочешь услышать хорошие новости? Сегодня тебе действительно повезет».
Юстас в недоумении уставился на нее, а потом перевел взгляд на публику, которая отреагировала на последнюю фразу смехом и аплодисментами. Только сейчас он заметил, что многие посетители пили безалкогольные напитки, и вспомнил, что видел их среди последователей Манна. Нужно сообщить об этом продюсерам шеффилдской радиостанции. Но те уже выскользнули из паба.
Юстас вернулся в угол и обессиленно опустился на стул. Продюсеры не дали ему даже шанса оправдаться. Молодая женщина под непрекращающиеся аплодисменты рассказала еще парочку анекдотов о Фоме неверующем и Троице и потом спросила:
– Можно теперь я расскажу историю?
– Думаю, мы лучше послушаем музыку, – ответил владелец паба. Ему явно не нравилось происходящее.
Билли Белл взял в руки гитару, а голос из-за барной стойки сказал:
– Есть одна песня, о которой мне хотелось бы напомнить вам в канун праздника летнего солнцестояния.
Голос принадлежал местному старику Натаниэлю Нидхэму, жившему в коттедже на вересковых пустошах. Хотя некоторые считали, что ему больше ста лет, он все еще сохранял ясность ума. Старик поднял свое длинное морщинистое лицо к дубовым балкам, его белые волосы свесились за воротник, и начал петь громким чистым голосом:
Три храбреца отправились в поход как-то раз,
Чтоб найти Лунного Гарри и вырвать ему глаз.
Вот припев, подпевайте если хотите:
Спустись в пещеру, Гарри, хватит нас пугать,
Мы пришли с цветами, чтоб их тебе отдать.
Три храбреца бесстрашных вошли в темный лес.
И нашли там Гарри, который с неба слез.
Спустись в пещеру, Гарри…
Он пел, но лишь владелец паба подпевал ему. Старик продолжил песню, странно улыбаясь сам себе.
Три храбреца разрезали Гарри на куски
И к черной пещере его принесли.
Потом, когда на небе воссияла луна,
Три храбреца вернулись к могиле врага.
Их встретил хохот Гарри, потом он им сказал:
«Отдадут головы те, кто глаз забрал».
Один храбрец решил в пещеру посмотреть,
Лишился головы он и встретил свою смерть.
Два выживших бесстрашных закрылись на замок,
Но нет таких засовов, что мертвец бы вскрыть не смог.
«Кто стоит у двери? Назови себя!»
«Друг твой безголовый. Узнаешь меня?»
Храбрец испугался и выпрыгнул в окно,
Но никому от Гарри скрыться не дано.
Вот и второй бесстрашный головы лишился.
Два мертвеца бродят, третий затаился…
У Луны хохочущей зубы словно вилы.
Лунный Гарри вылезает из своей могилы.
Священник в колодце, ночь средь бела дня.
Некуда бежать, Гарри найдет тебя.
Спустись в пещеру, Гарри, хватит нас пугать
Мы пришли с цветами, чтоб их тебе отдать.
Юстас пришел в себя. Он не мог объяснить, как именно на него подействовала песня, но на время он забыл, где находится. Послышались жидкие аплодисменты. Мало кто обратил внимание на старика, но кого-то его песня возмутила. Когда Билли Белл наконец вышел на сцену, Диана подошла к Юстасу.
– Нам с отцом О’Коннеллом понравилось ваше выступление. Вам пришлось нелегко.
– Спасибо, – пробормотал Юстас и внезапно почувствовал сильное смущение. Он больше не мог притворяться, что не стесняется выступать перед аудиторией. Он больше никогда не сможет завоевать своих зрителей, да и что они о нем подумают, когда он снова выйдет на сцену? Сегодня в пабе было много горожан, которых он знал по работе. Осознание того, что ему придется доставлять им почту после этого позора, делало его страдания еще более невыносимыми. Он заставил себя подняться и поспешил к выходу, стараясь не смотреть на Фиби.
Только оказавшись на улице, Юстас понял, насколько он пьян. Луна над пустошами смотрела на него и ухмылялась. Он доковылял до дома, рухнул на кровать и проснулся следующим утром с чувством, что над ним жестоко подшутили. Предыдущий вечер был похож на анекдот, только Юстас не мог заставить себя посмеяться над ним. На рассвете он отправился разносить утреннюю почту, размышляя над тем, какие еще неприятности ожидают его. Когда он узнал о происшествии с овцами, то подумал, что это чья-то больная шутка.
Глава одиннадцатая
Когда они наконец ушли из «Однорукого солдата», Крейг старался держать себя в руках. Он хотел уйти после того, как Юстаса выгнали со сцены, но Хейзел и Бенедикт решили остаться до конца. Бородатый парень с гитарой получил жидкие аплодисменты, но большая часть аудитории с нетерпением ждали заключительное выступление – христианский дует мультиинструменталистов с жизнеутверждающими песнями. Крейга разозлила их уверенность в том, что они обладают исключительным правом выступать на этой сцене. Он бы сказал все, что о них думает, если бы Хейзел и Бенедикт не пришли в паб с друзьями.
Хейзел познакомилась с ними в христианской лавке, где она подрабатывала. Мел активно жестикулировал своими большими влажными от пота руками, а Урсула, его жена, кивала на каждое его утверждение. Оба просто сияли от восторга, и Крейг был сыт ими по горло задолго до того, как они добрались до коттеджа Эддингсов, где Хейзел пригласила их на кофе. Когда прошли половину пути, Крейг заметил:
– Похоже, вам понравился сегодняшний вечер.
– А вам нет? – воскликнула Урсула. – Все было просто супер.
– Первый выступавший, комик, был неплох. Но мне показалось, вы обрадовались, когда он ушел со сцены.
– Я уж точно обрадовался, – заявил Бенедикт. – Мунвеллу подобные шутки не нужны.
– Но почтальон-то ему нужен, правда? Но я не стану его винить, если парень решит иначе.
– Не станете его винить? – переспросил Мел, наклонившись к Крейгу. – Но наш долг обвинить его, показать ему, где он неправ.
Крейг тяжело вздохнул и предпочел не спорить, учитывая количество выпитого за вечер. Но Вера решила продолжить разговор:
– Вы же обычно не ходите в пабы? Так вы сегодня специально пришли, чтобы испортить его выступление?
– Нельзя испортить то, что и яйца выеденного не стоит, – сказал Бенедикт.
– Но все же вы пришли специально, чтобы уничтожить его?
– Я так не думаю, – радостно сказала Урсула. – Если одна неудача уничтожит его, значит, он плохой комик. Надеюсь, сегодняшний вечер научит его шутить так, чтобы всем нам было смешно. И не забывайте, он вышел на сцену, чтобы уничтожить нашу веру в Бога.
– Уверена, Бог и ваша вера сами могут о себе позаботиться. Вы же захватили паб, чтобы люди, которые не на вашей стороне, чувствовали себя затравленными и не смеялись.
– Нет, нет, – возразил Мел с мягкостью посетителя у постели больного. – Вы сами видели, что местные уже на нашей стороне. Они поняли, что нуждаются в Господе, а не в его врагах.
– Вы сейчас нас имеете в виду, – проворчал Крейг.
– Мамочка в глубине души точно не враг Господа, – сказала Хейзел с нотой мольбы в голосе. – И ты тоже не был бы его врагом, если бы задумался хоть на мгновение.
Крейгу захотелось взять дочь за руку и сжать ее, чтобы она перестала за него переживать, особенно сейчас, когда он изо всех сил старался не переживать о ней. Мел и Урсула начали петь гимн, и Эддингсы присоединились к ним. Они все еще пели, когда дошли до коттеджа на краю пустошей.
Крейг откинулся на спинку стула в гостиной, под репродукцией картины, изображающей Христа, протягивающего руки, со смачными пятнами крови на обеих ладонях. Больше всего Крейга оскорбляло в этом изображении отсутствие какого-либо художественного таланта, словно автор был уверен, что любое изображение на эту тему вызовет автоматическую реакцию. Он надеялся, что картину купил Бенедикт, а не Хейзел.
Мел и Урсула сели на угловой диван, и Мел прочитал выражение лица Крейга, когда тот отвел взгляд от картины.
– Неужели в вас нет ничего духовного? – спросил он.
– Можете включить меня в категорию тех, кто не знает, существует ли Бог или нет, если вам так удобней.
– Христос не терпит нейтралитета. Любой, кто не с Ним, – против Него. – Он вытянул вперед руки, словно показывал Крейгу что-то огромное, но невесомое. – Разве вы не чувствуете в своем сердце пустоты, которую следует заполнить верой?
– Пустота меня устраивает.
Мел повернулся к Вере.
– Хейзел сказала, что вы были верующей. Мы, верующие, обязаны наставлять других на путь истинный.
– Я верю в пари Паскаля.
– Простите?
– Паскаль – философ, утверждавший, что так как существование Бога невозможно доказать, то целесообразно держать пари о том, что он все-таки существует. Если его нет, то вы ничего не потеряете, но если он есть, то получите, что получите.
– Это софистика, которая прикидывается верой. Только позволив Господу управлять вашей жизнью, можно верить в него по-настоящему.
– Думаю, мы уже стары для этого, – сказал Крейг. – Нам не хочется, чтобы кто-то постоянно указывал нам, что делать.
Бенедикт принес поднос с кофейными кружками.
– Кто-то может подумать, что именно это вы и делаете по отношению к нам.
– Что ты имеешь в виду, Бенедикт? – внезапно Крейгу захотелось покончить с этой неизбежной конфронтацией. – Если хочешь что-то сказать, не стесняйся. Чем мы тебе насолили?
Бенедикт осторожно поставил поднос на стол, рядом с пачкой религиозных брошюр.
– Простите. Спасибо, – сказал он, передавая кружки с кофе, а потом посмотрел на Крейга. – Думаю, вам следует смириться с тем, что Хейзел уже взрослая. И еще мне кажется, вы пытаетесь учить меня, как вести бизнес.
– Если бы мы с Верой собирались одолжить вам деньги, то нам действительно пришлось бы учить тебя, как вести бизнес.
– Я готов выслушать ваши предложения.
