–Я сейчас как раз и занимаюсь выяснением обстоятельств его исчезновения, – ответил Петр Петрович. – Большего сказать не могу. Только после сканирования твоих воспоминаний, если, конечно, ты согласишься на сотрудничество.
– Что-то такое я и предполагал. – Я согласно кивнул. – Если существует инструмент, позволяющий заглянуть прямо в голову… И исключить возможность всяческого подвоха… Жаль, что в моем мире так не умели – скольких бы лишних проблем удалось избежать! А ты, товарищ летнаб… оснаб, – поправился я, – уверен, что я не сумею тебя обмануть?
– На моей практике не было ни одного случая… Понимаешь… – Он немного помялся, не зная, как ко мне обращаться, – Илья Данилович…
– Слушай, Петр Петрович, зови меня просто – старик или дед, – предложил я. – Думаю, это нормально при моем-то возрасте. Пусть это будет типа такой позывной – Старик.
– Договорились, – согласился оснаб, – Старик, так Старик. Видишь ли, в чем дело, Старик, при полном сканировании мозга, я на время как бы стану тобой. Твои мысли, чувства, даже самые потаенные желания…
– Да какие, на хрен, желания у столетнего старика? – перебил я его. – Не смешите мои тапки, товарищ оснаб, – они и так смешные! – И я рассмеялся хриплым лающим смехом. Хоть и подлечил мне старлей больное горло, но какой-то комок в нем до сих пор стоит. Эх, где мои семнадцать лет?
– Так ты согласен? – Старясь держать марку, переспросил Петр Петрович. Но я-то прекрасно видел даже сквозь его «каменную маску» на лице, что он прямо ссыт кипятком от моего согласия. Уж я-то успел изучить реакцию его двойника из своего мира.
– Давай уже, товарищ оснаб! – С таким же деланым безразличием согласился я, хотя внутренне меня и потряхивало, но совсем немного. Хотя, а чего мне бояться? Даже если коньки откину – туда мне и дорога! Думаете, я за жизнь цепляться стану? А поживите лет двадцать немощным и даром никому не нужным старым пердуном, и я на вас посмотрю: останутся ли у вас еще какие-нибудь желания, кроме как лечь и спокойно издохнуть? То-то же! – Действуй! – произнес я вслух. – А то задолбало уже сидеть здесь, как какому-то уродцу в клетке!
– Не волнуйся, Старик, ничего плохого с тобой не случится, – пообещал Петр Петрович, потирая ладони. – Опыт у меня в Менталистике большой, еще со времен царя батюшки…
– А мне вот что интересно, товарищ оснаб, – решил спросить я, пока еще так сказать, при памяти, – в лагерях тоже побывать довелось? Как и вашему двойнику?
– Значит, и у вас революционная власть по тому же пути прошла? – вопросом на вопрос ответил Петров.
– Значит, пришлось-таки по делянам с топором походить? – сделал я соответствующие выводы.
– Ну, не с топором, и не по делянам, – хмыкнул оснаб, – но баланды лагерной похлебать пришлось вволю.
– А слинять за бугор в двадцатом? Да с тем же Деникиным? Ведь вы, товарищ оснаб, если не ошибаюсь, и события этого мира как-то образом взаимно повторяют мою реальность, входили в состав его контрразведки? – Я неожиданно для себя вновь перешел на «вы» со старым командиром и впоследствии – очень близким другом.
– Ну, если вы так хорошо знаете моего двойника, я думаю, ответ вам заранее известен, – холодно отбрил меня Петров. – Если коротко: я – русский! И я, не побоюсь этого слова – патриот!
– Да, командир, ты точно такой же! – довольно заключил я.
– Позвольте теперь и мне поинтересоваться такой осведомленности о моей личной жизни.
– После войны я служил под твоим командованием, товарищ летнаб. Сначала в МГБ СССР, потом в КГБ СССР. Я был последним, командир, с кем ты общался перед смертью… – Из моего глаза, побитого катарактой, выкатилась одинокая слезинка и пугливо спряталась в глубоких морщинах. Не должен настоящий мужик раскисать, но, сука, мой голос предательски дрогнул. – И я был первым, кто бросил ком земли на крышку твоего гроба…
Глава 7
Петров недолго «переваривал» мои откровения:
– Значит, это ты меня хоронил? А как же моя семья? Дети? Внуки-правнуки?
– Да не было у тебя никакой семьи. – Хоть мои слова и прозвучали жестко, но правда – она иногда такая злобная сука. – И детей, внуков и правнуков тоже никогда не было. Бляди – были. И нормальных баб тоже хватало. Но в основном бляди.
– Но у тебя же получилось, Старик? – с какой-то потаённой надеждой спросил оснаб.
– Получилось, – ответил я. – Но супружница моя, Глафира Степанна, за счет службы моей до срока в могилу сошла… Переживала сильно, вот и надорвалась, бедная… – на глаза вновь навернулись слезы, ведь до сих пор не могу забыть красавицу мою. – А твоя жена, командир – это наша гребаная служба. А семья – управление контрразведки! Или я не прав, товарищ оснаб?
В ответ Петров лишь согласно кивнул, а я вслух пропел несколько строк незабвенной «Казачьей» Розенбаума:
– Только шашка казаку во степи подруга, только шашка казаку в степи жена…
– Что это? – каменное лицо Петрова неожиданно дрогнуло. Видимо, эти простые строчки что-то задели в его душе.
– Одна из песен моего мира, командир.
– Спой, – неожиданно попросил он.
– А чё не спеть? Спою. Только певец из меня аховый…
– Ничего, – устало произнес Петр Петрович, – мне в жизни и не такое слушать приходилось…
– Най-най-най-на-на-а-а! Под зарю вечернюю солнце к речке клонит, – прокаркал я надтреснутым дрожащим голосом, с трудом вытягивая мелодию. – Всё, что было – не было, знали наперёд.
Петр Петрович прислонился головой к каменной кладке каземата и устало прикрыл глаза. Его лицо умиротворяюще расслабилось, и он облегченно вздохнул, словно ждал этого момента долгое время. Бетонная стена, отгораживающая мои мысли от колдовского Дара оснаба, дрогнула и развеялась, словно утренний туман в хорошую погоду.
Я вновь почувствовал, как легкий ветерок пронесся у меня в голове, ласково охлаждая мое воспаленное сознание. Но ветер постепенно набирал силу, засасывая меня в стремительно расширяющуюся воронку. И несмотря на то, что эта набирающая скорость воронка существовала лишь в моем воображении, я чувствовал, как она резво ввинчивается в глубины моей памяти…«Давай, дружище, смотри! – мысленно сообщил я ему, и он услышал,. – Гляди! Гляди внимательнее! У меня от тебя нет никаких тайн!» – Только пуля казака во степи догонит, – продолжал напевать я вслух, – только пуля казака с коня собьёт. Только пуля казака во степи догонит, только пуля казака с коня собьёт. Только шашка казаку во степи подруга…
Один миг – и я оказался в Государственном кремлевском дворце, куда меня лет десять назад, этакий сморщенный древний огрызок былой, но великой эпохи, буквально под руки притащили на ежегодный концерт, посвященный Дню милиции. И именно в тот день мне вживую довелось послушать Сашку Розенбаума. Послушай и ты, так сказать, в оригинале, товарищ мой оснаб. Из сосны, берёзы ли саван мой соструган. Не к добру закатная эта тишина. Только шашка казаку во степи подруга, Только шашка казаку в степи жена… Я чувствовал, что Петрович так же, как и я, поплыл от этого грубоватого хриплого Сашкиного баритона. И в это момент наши сознания окончательно слились. Теперь он мог узнать обо мне всю подноготную, но и мне многое стало доступно из его воспоминаний. Не все, конечно: кое-какие уголки его сознания были накрепко заперты и защищены похлеще иного банковского сейфа. Ну, так и должно быть – некоторые секреты нашей работы должны умирать вместе с нами, а тем более никоим образом не достаться нашим врагам!
Я, словно наяву, переживал ярчайшие моменты жизни моего учителя, соратника, боевого товарища и друга: сопливым юнцом я тискал выдающиеся прелести доступных горничных и таскал их по очереди на сеновал, боясь, как бы отец случайно не застукал; я со всем прилежанием исследовал открывшийся дар осенённого, истязая себя болезненными тренировками до потери сознания и последующих жутких головных болей; первый чин и первые погоны; первые награды и первые поражения; я скакал на взмыленном жеребце, рубая окровавленной шашкой направо и налево, уже не разбирая лиц, друзей и врагов…
«Мозговой вихрь» продолжал раскручиваться все стремительней и стремительней, мешая в одну кучу куски моей биографии и жизненные вехи оснаба. Он остановился в тот самый момент, когда я последним, но точным ударом забил шариковую ручку в ухо гребаного насильника…
Глаза вновь застлало предсмертным туманом, а пробитые обломками поломанных ребер легкие горели огнем. С пузырящейся кровавой пеной на устах я сделал последний судорожный вдох и ухнул в кромешную бездну безвременья…
Смерть стылой шершавой кистью смыла боль. Я попытался вздохнуть, но не смог – в воздухе я больше не нуждался. Пришло понимание, что это конец. Однако к моему изумлению способность мыслить и здраво размышлять меня не покинула. Я мыслю, следовательно, я существую, – вспомнил я известное изречение Рене Декарта[17]. Значит, наше бренное существование, что бы там ни утверждали воинствующие атеисты, не заканчивается с нашей смертью. Я умер, но вместе с тем продолжаю существовать!
Серый туман забвения постепенно развеивался и, наконец, исчез совсем. Я стоял под пронизывающим ветром на одной из вершин, сверкающих ледяным великолепием гор. Внизу, у подножия горы, насколько хватало глаз, расстилался заснеженный вековечный лес с огромными деревьями-исполинами. И сквозь этот лес неспешно и величественно двигался на коне настоящий богатырь-великан в доспехе, похожем на вооружение древнерусского воина. Самые высокие деревья едва достигали его сафьяновых сапог с приподнятыми носами, покоящихся в гигантских стременах.
«Выше леса стоячего, ниже облака ходячего», – всплыли из памяти строчки русской былине о сказочном великане Святогоре, что по многочисленным поверьям некогда жил на высоких Святых горах. Его могучую поступь не выносила сама Мать – Сыра Земля, она сотрясалась, когда он спускался со своих гор, леса колыхались, а реки выходили из берегов.
Я пробежался взглядом по суровому, но спокойному лицу богатыря, заросшему по самые глаза густой пегой бородой, заиндевевшей на морозе и покрытой сосульками. На правом плече богатыря сидел такой же гигантский, как и он сам, нахохлившийся сокол. Колоссальных размеров конь был тоже под стать своему хозяину: такому под копыта лучше не лезть – растопчет и не заметит. Великан медленно приближался ко мне. И вскоре его голова, увенчанная огромным остроконечным шлемом, задевающим медленно ползущие по небу облака, поравнялась с вершиной горы, на которой я стоял.
Великан шумно вдохнул кристально чистый морозный воздух и гулко проревел, обдав меня клубами теплого дыхания, мгновенно превращающегося в пар:
– Давненько в Святых горах русским духом не пахло! За какой надобностью пожаловал, человече? Кто таков есть: как звать-величать?
От его рёва заложило уши, а со склонов ближайших гор сошло несколько небольших снежных лавин.
– Ильей зови, Святогор-батюшка! – подстроившись под велеречивость могучего исполина, крикнул я что было мочи. – А за какой надобностью здесь, то мне и самому неведомо!
– Отрадно слышать, что не забыли меня на Руси! – довольно прогудел Велет. – Ну, раз дело ты не пытаешь – прокатишься со мной? Повеселишь старика новыми байками? Тоскливо мне в одиночестве… – Плечи Святогора поникли. – Не с кем даже словом добрым переброситься…
– Отчего ж не прокатиться-то? – Я долго не раздумывал над предложением былинного великана, поскольку совсем еще не пришел в себя после недавней смерти. Может быть, разговор с ним прольет хоть какой-то свет на мое дальнейшее существование. – С превеликим удовольствием!
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71575288&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
