На край ночи
Вперед, за Луи-Фердинандом Селином,
в окрестный спешить магазин.
Мой путь будет труден, мой путь будет длинен,
но сплетни баб Люд и теть Зин,
а также косметика от Орифлэйма,
что пудрит мозги вместо щек,
остоебенели. Хочется слэма, и амаретто еще
с каким-нибудь умным очкастым преподом,
затраханным студентотой,
себе возомнившей на парах свободу.
Хочется, знаешь, простой
беседы, растекшейся по Иггдрасилю
мыслью, чье имя – экспромт,
вместо рассказов, что мы не просили,
как по Думской шатается сброд,
что за VIP-места отсосать у охраны
без инсинуаций готов.
А я на могилу разрушенных храмов
бросаю букеты цветов.
Грущу, улыбаясь на тридцать два зуба,
гранитом науки слегка
покоцанных… Выбежать ночью в грозу бы,
Мне жизнь на размер велика.
Читать бы взахлеб вам верлибры под кленом,
от критики млеть втихаря…
Назло всем ветрам и взаимно влюбленным
быть мной, честно Вам говоря…
цветаевски-львино,
ахматовски-пряно
была я, и есть, и гряду.
Скажите мне прямо…
Скажите мне прямо, где встретимся мы:
я приду.
Прошу вас, возьмите меня на край ночи!
Замылен зашторенный взгляд,
мой институт – как подвыпивший отчим
с Хугартеном, будь он треклят.
Мужчина быть должен почти небожитель,
не с пивом в руке, а с мечом.
В глазах я прочту, Вы словами скажите,
а я буду ждать, за плечом
у Бога нависнув проржавевшей тучей,
читая его дневники…
Меня ничему эта жизнь не научит,
и руки, как ветки, тонки,
не смогут без временных заключений
в объятия, будто в тюрьму.
Но Вы не прописывайте лечений
безумию
моему!
Назначьте мне встречу за чашечкой кофе
от инфраструктуры вдали:
ведь только в антракте и только в плей-оффе
решаются судьбы Земли.
Вы старше на жизнь, этажерки трактатов,
на сотни целованных губ…
Я, верно, кажусь Вам немного поддатой,
в квадрат возводящей и в куб
хронику первых своих впечатлений,
слепых, как рождённый щенок,
Из всех совершенных в миру преступлений
нам будет оно
прощено.
«От дождя Вы спасались на горизонте…»
От дождя Вы спасались на горизонте,
ведь людей, как карты, тасует город.
Я бы Вам одолжила свой старый зонтик,
только я головные ношу уборы,
потому что не сахарная. Не таю.
Вами сотни болеют, как диабетом,
эсэмэсок пускают вдогонку стаю…
И зачем я Вам говорю об этом.
Я поеду в последнем ночном плацкарте
в город, где Вы только что побывали.
У меня с собой самобранка-скатерть –
поездовый чай и головка «Свали».
Вас безмерно много, а мне все мало.
Я ношу за пазухой Вашу книгу…
В ресторане к какому-нибудь бокалу,
из которого пили, губами приникну;
Площадями, сотнями старых улиц,
по которым ходили, пройду и вспомню,
как обычно Вы ходите – чуть сутулясь,
и, конечно, никем до конца не понят.
Я хочу Вас понять, как систему знаков,
как особо сложный прыжок в паркуре.
Каждый день одиночества одинаков,
если мы не болтаем на перекуре.
Вы уходите в ливень, мне оставляя
от ботинок следы, что лежат, как мины.
Из таких-то жанров эпистолярных
хорошо растапливают камины.
«Представляю себя на Вашем нагретом месте…»
Представляю себя на Вашем нагретом месте.
Это несложно. Я тоже слегка публична.
Когда ко мне у поклонников что-то есть, я
уже научилась отлавливать их с поличным.
Загораются щеки, как шапка горит на воре,
губы ни целовать, ни сказать ничего не могут,
поэтому их закусывают при разговоре
с Вами, пьянящим, будто коньячный мокко.
Банным листом прилепившись на общей фото
с Вами, ее отделают под икону.
Поцелуи с другими у них вызывают рвоту,
Вы остаетесь непройденным Рубиконом,
книгой, в которой выдрана по-большому
глава в середине, попробуй-ка догадайся,
«что-где-когда»… И поздно хлестать боржоми,
если уж почки давным-давно в унитазе.
Дарят нам рукописи, зовут в дорогие кофе –
хаусы, шопы, пати, свои концерты.
На большинство мне откровенно пофиг.
Да и я, вероятно, не стою для Вас ни цента.
Но главный их фэйл – Вас чествовать как кумира…
Если б Вы, скажем, стали персоной века
и обросли фанатами на полмира –
я продолжала бы видеть в Вас
Человека.
«Черно-белым кино промелькала и кончилась жизнь…»
Черно-белым кино промелькала и кончилась жизнь,
затаила дыхание, чтобы обратно начаться;
в артобстреле событий,
под криком гортанным «Ложись!»
я лежу – пыльнокнижный,
такой грибоедовский Чацкий,
заключивший в себе отголосок еврейских кровей
с рыжиной, что мне Богом дана и меня не покинет,
Окуджавой воспетый в балладе слепой муравей,
создающий себе каждый месяц по новой богине.
Посчастливилось мне,
что с нуля создавать не пришлось
в этот раз, что расставил над «i» все значки диакритик.
Нет, Пизанскою башней земная не рухнула ось,
тут скорей Минотавр заблудился в своем лабиринте
и не может пойти покурить бабье лето взатяг,
в ариадниной нити нестриженым путаясь ногтем.
Имя мне – Легион, опустивший алеющий стяг,
лаконично-спартански бросающий мне: «Мы уходим».
Я лежу. Надо мной – Ваше небо в заплатках из звёзд,
коих больше, чем собственно
мной принесённых в подоле.
Побросав пепелища ветрами расхристанных гнёзд,
птеродактиль и птерохорей, птероямб
и еще птеродольник
к неразбавленной боли слетелись на эту меня,
поселились в моем животе невегетарианском
вместо бабочек, дохнущих максимум через два дня.
Поздравляйте меня… Я… опять потерпела фиаско?
Это двадцать пять лет по карманам распиханы нам,
разорвутся карманы по швам, и никто не зашьёт их.
На деревья из щедрых небес просыпается хна,
на меня – седина, вот и весь мой заслуженный отдых.
Все, чего я боюсь – это гостьи по имени «смерть»,
заступившей порог тем, кого я считаю родными…
И в мои восемнадцать уже не боюсь я посметь
например, затаить между строк Ваше громкое имя.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=8645383&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
