– Лес нам даровал чудо, Арника, – серьёзно произнесла травница. – Люди, живущие в ладу с природой, очень редко бывают подвержены болезням, с которыми травы не справятся. Иммунитет сильнее, здоровье крепче.
– А какая продолжительность жизни? – поинтересовалась я. – Лет пятьдесят же?
– Да брось, у нас тут есть бабка Авдотья, так её уже за сто перевалило. Оно же как, некому за стариком присматривать, так и старается он прожить больше и в добром здравии. Помирать в одиночестве никому не хочется, вот и живут. Ещё и работать приходится. Та же Авдотья хоть и ходит постоянно за настоями да притирками, но всё равно с рассветом на ногах, хозяйством занята. Иди, дочери лекарство дай, а то боится же ребёнок.
Ребёнок, как оказалось, уже и забыл, что отравился жутко ядовитым растением. Она спокойно сидела на кровати и увлечённо разглядывала что-то в окне.
– Что ты там увидела?
Я подошла к Яне и глянула в окно. На дороге мальчишки увлечённо играли в салочки.
– Мам, а мне можно к ним? – с затаённой надеждой спросила дочь. Она так любила всегда детей, только дружбу завести не могла по понятным причинам.
– Давай спросим у бабушки, хорошо? – не стала я обнадёживать или, наоборот, огорчать девочку.
Травница задумалась над нашим вопросом. Видно было, что она не горит желанием отпускать Яну, но и удерживать какой смысл? Не сидеть же нам теперь взаперти.
Мама тяжело вздохнула и отрицательно покачала головой, отчего Янка расстроенно хныкнула. Я уже начала думать, чем же занять ребёнка, чтобы она не скучала в одиночестве, но вмешался случай.
Сначала громко залаяла собака, сидящая на цепи, а следом в дверь постучали и закричали:
– Баба Веся, открывай, помощь твоя нужна!
– Вот же! – буркнула травница и зыркнула на Янку. – Ну что нос повесила? Иди, играй с детьми.
– А как же собака? – спохватилась я. – Яна не сможет сама выйти.
– Да что та собака, – махнула травница рукой. – Только и делает, что брешет. Да и не достаёт цепь до крыльца и калитки.
Янка весело подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и хотела уже броситься к двери, но я вовремя остановила её.
– Яна, запомни, меня зовут Арника. Поняла?
– Да, мамочка, – степенно ответила дочь, скромно опустив глазки.
Мама едва успела дверь открыть, как мимо неё и гостей прошмыгнула светлая головка. Убежала, егоза! И я бы хотела убежать, потому как любопытные взгляды уже остановились на мне. Вопросов не избежать.
– Что у вас? – совершенно негостеприимно буркнула травница.
– Ратибор ногу пропорол, – махнула рукой собеседница. – Мужики сейчас принесут болезного. А я смотрю, гости у тебя?
– Дочка с внучкой приехали. Проходи, да дверь не закрывай. Как же так муж у тебя? Конец лета, урожай собирать надо, надо сено запасать, а он и не сможет.
– Да справимся, – махнула женщина рукой. – Дочка с внучкой, говоришь? Не говорила ты, что у дочки дети есть.
– Я и о ней самой не шибко рассказывала.
Мама поняла, что удерживать любопытную селянку просто нет смысла.
– А муж где? Умер?
Вопрос был задан мне. Я покосилась на травницу, но та лишь вздохнула. Да и некогда ей было, широкую лавку протирала.
– Нет мужа, – честно ответила я. – Не успели мы в храм сходить, погиб он. Только после смерти его узнала, что под сердцем Яну ношу.
– Не успели? – хмыкнула женщина. – А родители мужа что? Не приютили?
– Зачем Арнике ютиться у чужих? – вступилась за меня травница. – Мне помощь нужна, немолода уже.
Гостья ничего сказать не успела, потому как в дом занесли мужчину.
– Ох, что же сразу не привели? – покачала головой мама, рассматривая ногу.
– Дык, почитай, сразу, баб Весь, – всплеснул руками детина. – От боли он сознание потерял.
– Плохо это, но ничего, справимся. Иди, Тихомир. Без тебя справимся. И мать забирай, нечего отвлекать нас.
– Никуда я не пойду! – возмутилась женщина. – При мне лечи!
– Тихомир, выйди, – приказала мама, даже не глядя на парня. Дождавшись, когда хлопнет входная дверь, мама заговорила вновь, смотря в глаза гостье:
– Ты хочешь без мужа остаться, поддавшись глупой ревности? А ну как лечить откажусь, а? Успеет сын до города за лекарем съездить? Меня оскорбляешь и дочь мою. Не потерплю такого! А если вздумаешь языком трепать по деревне, я всем расскажу, сколько раз ты приходила ко мне плод изгонять. Сколько Ратибор дочку просит, а? Уже, почитай, лет пять, и вот все пять лет бегаешь ко мне: “Помоги, бабушка Веся”!
Женщина поджала губы и встала из-за стола.
– Уйду я, но видят всевышние…
– Уходи, Авдотья, – с нажимом произнесла мама. – И смотри мне, не болтай лишнего, а то знаю я тебя.
Женщина вышла, а мама покачала головой.
– Плохо это. Не думаю, что на Авдотью сильно мои слова подействовали. Слухи гулять начнут всё равно. Но что уж теперь. Давай лечить.
– Что надо делать? – тихо спросила я, решив ничего не говорить о вредной гостье.
– Спирт в сундуке, достань, налей в чашку немного. Там иглу прополоскай да нитку замочи. Ох, лоб горячий, как бы заражения не было.
Женщина покачала головой и подошла к полке с пузырьками. Постояв около него, мама выбрала один и откупорила крышку. Я же занялась иглой.
– Смотри и запоминай, что я делаю, – пробормотала мама, подходя ко мне. – Руки всегда спиртом протирай. Или крепким алкоголем, если спирта нет. Так ты убьёшь микробы, которые можешь занести в кровь. Я бы и рану спиртом полила, но боюсь, Ратибор боли не выдержит. Так что спиртом только края раны, а вот настойка календулы справиться должна. Шить-то умеешь?
– Вещи умею, а человека не приходилось, – растерялась я. Меня и так уже мутить начало от вида и запаха крови, успокаивало лишь то, что мужчина живой.
– Бледная ты какая-то, – фыркнула мама. – Привыкай, такое тут часто. Да и человека шить ненамного сложнее, чем платье штопать. Втыкай иглу да втыкай. А о человеке и о том, что боль причиняешь, не думай. Смерть хуже небольшого шва.
Мама вытащила из печи воду, которая ещё была горячей, и налила в таз. Из сундука взяла чистую тряпочку и, смачивая лоскут ткани, начала промывать рану.
– Не так уж всё и страшно, – удовлетворенно заметила мама. – И чего сразу сознание терять? Слабые мужики, ой слабые! А ты ворон не считай, а запоминай!
Я внимательно следила, что делает травница. Это было похоже на стандартную операцию в больнице.
Смочив лоскут спиртом, мама обтёрла края кровоточащей раны и нахмурилась.
– Кровь остановить надо бы, не прекращается. Ну-ка, дай ремень из сундука.
Я передала широкую полоску кожи.
– Смотри, перевязывать надо над раной, да так, чтобы вену перетянуть. Видишь? Кровь хоть и сочится, но уже не так сильно. Только теперь стоит поторопиться, нехорошо это, без крови ногу оставлять.
Протерев края раны спиртом ещё раз, мама щедро ливнула внутрь настойку и взялась за иглу и нитку, перед этим ещё раз ополоснув руки спиртом.
Следить за тем, как игла протыкает кожу, было практически невыносимо, но и отвернуться было нельзя. Всё же мне эти знания могут очень сильно помочь. Тем более, ничем другим я не смогу заниматься.
Стежок – узелок – стежок. Страшно, но завораживает. Именно такие чувства и возникают у людей, которые увидели аварию или несчастный случай с погибшими или ранеными. Тот же ступор, страх и непонятное влечение.
– Готово, – удовлетворённо кивнув, отозвалась травница, разглядывая шов сантиметров десять в длину. – Теперь смазать мазью да замотать хорошенько.
– А мазь из чего? – полюбопытствовала я.
– Кора ивы и воск пчелиный. Вообще, почти каждая травка заживлять умеет, но кора ивы лучше, опять же воспаление снимет.
Размазав коричневатую субстанцию по ране, мама обернула ногу отрезом чистой ткани и встала на ноги.
– Ну вот и готово. Пойду, Тихомира кликну, пусть отца забирает.
– А почему он в себя не приходит? – тихо спросила я, глядя на бледного мужчину.
– Придёт, но попозже. Не переживай, нормально всё будет. Недельку отлежится и будет бегать, как молодой.
Мама ушла, а я смотрела на пятна крови, на бледного пациента и думала, что вряд ли справлюсь с такой работой. А ещё надо слишком много знать и очень страшно запутаться, ведь ошибка может стоить чьей-то жизни.
Я оторвала взгляд от Ратибора и пошла в свою комнату, чтобы выглянуть на улицу. Янка увлечённо играла с детьми, весело хихикая.
Ну вот и замечательно, может, она здесь друзей найдёт. Думать о чём-то большем, например, что Яна вырастет, и ей придётся искать жениха из местных, думать не хотелось. Она ведь превратится в такую же клушу, как Авдотья. Или её закусают односельчане. Нет, всё же нельзя нам оставаться в деревне навсегда, не такой судьбы для ребёнка я хочу. Тем более когда знаешь, какая жизнь может быть. И просыпаться, едва солнце взошло, чтобы подоить корову и накормить кур – не может быть пределом мечтаний.
– О чём задумалась?
Я и не услышала, как подошла травница.
– О том, что нам надо перебираться поближе к цивилизации, – вздохнув, призналась я.
– Читать сначала научитесь хотя бы, – усмехнулась женщина. – Да и ремеслу какому. Иначе жизнь лучше не станет. Ты думаешь, в деревнях живут, потому что не знают, что можно уехать? Глупости. Не счесть, сколько молодых упорхнуло из родительского дома, думая, что вот там, хотя бы в том же Гарне, жизнь лучше будет. Только без умений, монет и хоть мало-мальского образования делать там нечего. Даже учеником мастера какого стать сложно, потому что родители ни читать, ни писать не научили, сами не умеют. Кто-то вернулся, как Авдотья, разочаровавшись в жизни. Кто-то сгинул. А кто-то пошёл по неправильной дороге. Красть да мужчин ублажать. Очень много мальчишек закончили свою жизнь на виселице, думая, что смогут за чужой счёт разбогатеть. А девочки…
– В надежде найти богатого господина, который без памяти в неё влюбится, раз за разом совершали ошибку, – усмехнулась я.
– Именно так, – кивнула мама. – Кому-то удавалось стать любовницей, но это тоже редкость, да и порицается такое. Так что не торопись пока. Может, и получится так, что именно в этой деревушке и найдёте свою судьбу. Идём, поможешь мне обезболивающий отвар приготовить.
Я не стала спорить. Да и зачем? Лучше потратить это время с пользой.
– В этот раз отвар будешь делать ты, – огорошила меня мама. – Это несложно, так что справишься. Смотри.
Травница подошла к стене и отодвинула шторку. Оказывается, за ней скрывались сушеные травы, развешанные небольшими пучками. Взяв один такой маленький веник, она развязала бечёвку и отмерила половину сухих веточек.
– Возьми чугунок маленький да плесни туда воды.
Я подала необходимое и внимательно проследила, как травница ломает веточки и листочки, кидая их в воду.
– Сухой травы немного надо, примерно десятая часть от воды. А теперь ставь в печь. Отвар нужно довести до кипения и дать немного покипеть на слабом огне.
К печи я подходила с опасением. Но, как выяснилось, ничего страшного или опасного. Жар от углей был сильным, но если не хватать железную дверцу печи голыми руками, а использовать специальную толстую рукавицу, то обжечься не получится. Кое-как пристроив горшок, едва не опрокинув его на неровных углях, я вспомнила, что примерно такое уже однажды видела.
В далёком детстве, когда я была в Янкином возрасте, родители отправили меня в деревню к бабушке. Вообще, у неё была кухня с водопроводом и нормальная газовая плита. Но в один из вечеров баллон с газом кончился, а нам хотелось чаю попить. Тогда бабуля растопила печь. Единственное отличие – у неё кастрюля стояла не на самих углях, а на железной решетке, под которой тлели угли.
Сделав в памяти заметку, что надо спросить у травницы, как дорого будет переложить печь и реально ли вообще это, я дождалась закипания воды.
– Теперь жди, – негромко сказала мама. – Тут недолго. Траве следует отдать все полезные свойства. Пока огонь делает своё дело, достань чистую кружку. В сундуке есть марля. Вот возьми её и на кружку положи, чтобы отвар перелить. Шалфей не принесёт вреда, если попадёт. Но ничего приятного в том, чтобы жевать растение, нет.
Кивнув, я сделала всё, что мне велели. Перелив полученное лекарство в большую кружку, я показала травнице.
– Хорошо, – женщина кивнула и подошла к больному. – Сейчас я его разбужу, надо напоить отваром да домой отправлять. У меня не лекарский дом, да и нечего мужчине делать там, где девушка свободная живёт.
– У нас и не обратят внимания на такое, – я улыбнулась, вспоминая дом.
– А зря, – буркнула травница. – Ничего хорошего в распущенности нет. Понравились друг другу? Значит, стройте семью.
– А если это была только симпатия? Или пусть будет любовь, но вот в быту они не сошлись. То что тогда? Разводиться? – мне стала интересна логика травницы.
– Вы, молодые, не понимаете, что семья это труд. Труд двоих, конечно же. И не такой, что тебе каждый день мешки носить. Моральный труд. Терпение нужно, нужно уметь подстраиваться. Если сошлись два взрослых человека, то и ответственность за семью несут двое. Ты знаешь, почему в деревнях практически не распадаются семьи?
– Потому что это порицается? – предположила я.
– И это тоже, конечно. Но в основном живут-то спокойно, ибо скандалить некогда. Разве есть время на ссоры, когда с самого рассвета мужик в поле или на охоте, а баба со скотиной управляется да дом глядит? Некогда им ругаться. Им бы поужинать да спать лечь. И мыслей глупых не возникает, потому как думают они больше о том, как бы сена запасти, чтобы на зиму хватило, да припасов побольше сделать. Мы же не медведи, чтобы в спячку впадать.
– А если жизнь невыносима? Пьёт мужик много, жену колотит? То что? Оставаться и терпеть?
– Глазами надо смотреть, за кого замуж выходишь. Родителей спрашивать, подходит ли человек. А не так: влюбилась и побежала в храм бегом. Тем более в обществе пьянки и разборки порицаются очень. Никто с таким мужиком даже разговаривать не будет, что семью в страхе держит. Всё, давай болезного будить. Хватит ему тут валяться. Ты иди, Янку позови. А я напою.
Я кивнула и пошла на выход, обдумывая полученные знания. Права знахарка, родителей всё же слушать надо. Глядишь, жизнь бы моя сложилась иначе, прислушайся я тогда к советам не торопиться и всё обдумать.
Глава 4
Возле калитки стояла ранее упомянутая гостья с простым деревенским именем Авдотья. И сын, который не спускал с меня заинтересованного взгляда.
Неужели сплетница не смогла удержать язык за зубами и проболталась-таки сыну о своих подозрениях?
