Четыреста двадцать шестая, седьмая… восьмая.
Вот. Мне сюда.
Волнение снова даёт о себе знать. Надеюсь, Карина успела позвонить и меня ждут. А если нет? Если нет, то… оглядываюсь на чистый теплый подъезд. Возможно придется заночевать здесь. Не самый худший вариант, правда?
На самом деле это я просто храбрюсь. Мысль о том, что я останусь в чужом холодном подъезде наводит на меня ужас. Хочется верить, что меня не выгонят и не пошлют, опять на те отвратительные три буквы, как восемь лет назад.
Поставив чемодан на пол, поправляю шубку и снимаю с головы шапку. Волосы на концах намокли и висят паклями, но это не моя вина. Это всё метель.
Глубоко вдохнув, вжимаю палец в кнопку звонка.
Желудок начинает подрагивать и сжиматься от волнения. Может, не надо было сюда ехать? Зачем я вообще послушала сестру?
Развить мысль я не успеваю, потому что дверь рывком распахивается.
– Я похож на благотворительный отель? – рявкает в трубку уже знакомый мне мужчина, смотря не на меня, а куда—то в сторону.
А он что здесь делает?!
Я застываю сначала от удивления, а потом от непонимания куда деть взгляд. К щекам стремительным потоком несется краска.
Нужно бы отвернуться, потому, что я чувствую, что начинаю пялиться, но мои глаза живут своей жизнью. Бессовестно рассматривают небрежно распахнутую рубашку, а точнее то, что она совершенно не скрывает. Массивный, чуть загорелый торс с вырисовывающимися под кожей рельефными мышцами. Чуть спущенные, с расстегнутым ремнем брюки, будто он как раз раздевался, но не успел этого сделать до конца.
Шумно сглатываю, чувствуя, как сердце начинает тарахтеть от подобного зрелища. Лучше бы на нём было пальто, честное слово.
Так на меня и не взглянув, мужчина оставляет дверь открытой, отходит в глубь квартиры, сворачивает куда—то, а я не понимаю, что мне делать. Заходить или нет? Топчусь на месте, прикусывая в нерешительности губу.
– Это не мои проблемы. Я не собираюсь пускать твою сестру только потому, что она не в состоянии в двадцать лет обеспечить себя жильем.
Сначала раздаётся категоричный голос, а потом хозяин квартиры выходит из—за поворота, неся в руках деньги. Я зависаю на покачивающейся тяжелой пряжке ремня. На каждом его шаге она делает плавное движение слева на право и обратно, словно маятник. Как под гипнозом, я наблюдаю за этим магическим действием, пока пряжка вдруг не взлетает вверх, ударившись о мужское бедро. Это происходит из—за того, что он останавливается на пол пути, как вкопанный, наконец, заметив меня.
Я же, осознав то, куда всё это время смотрела, быстро отрываю взгляд от чужого паха.
Щеки пекут от смущения, мне становится жарко и хочется провалиться сквозь землю.
Позорище, Злата, высечь тебя мало!
При виде меня в стальных глазах пробегает недоумение. А я только сейчас осознаю почему они показались мне знакомыми.
В них всё тот же холод и высокомерие, которые я запомнила. Внешне Лев сильно изменился. Я помню его только окончившим высшее учебное заведение студентом. Борзым, дерзким, самовлюбленным. Высоким и сильно худощавым. Сейчас же передо мной стоит совершенно другой человек, возмужавший, плечистый. Как сказала бы Милана – брутальный. Вот только несмотря на все внешние плюсы, качества характера, похоже, у него остались прежние.
Он несколько долгих секунд рассматривает меня, вероятно сравнивая с версией, которая ему запомнилась изначально у лифтов, а потом не попрощавшись, сбрасывает вызов.
– Злата?
Утвердительно киваю, уже заранее считывая отрицательную эмоцию в мой адрес.
– Я думаю, ты услышала всё, что я сказал твоей сестре, и повторять дважды не придется, – прячет деньги в карман, снова возобновляя движение по направлению ко мне.
Ну, и кто из нас позорище? Еще и невоспитанное?!
– Не утруждайся, как я уже сказала, меня от слова совсем не прельщает идея находиться на одном квадратном метре с такой глыбой, как ты.
Лев ожесточенно хмыкает.
– Смотри как бы тебя к этой глыбе не притерло, аниматорша.
– Если от соприкосновения со мной, ледышка, занимающая место твоего сердца, хотя бы чуточку оттает, то я готова на такие жертвы.
Мы схлестываемся взглядами. Его стальные становятся еще более темного оттенка, но мне не страшно. Если бы можно было убить взглядом, я бы сделала это с удовольствием.
Не благотворительный отель он, видите ли. А я милостыню и не просила.
Уже собираюсь наклониться, чтобы поднять свой чемодан, и уйти … (не знаю, куда, но уйти,) как на этаже внезапно раздаётся звонкий детский голос.
– Эльзааа.
Вздрогнув, оборачиваюсь, замечая, как в мою сторону несется та самая милая девочка из лифта.
– Вот, это тебе, – протягивает мне кусочек домашнего пирога на тарелочке.
– Оу… – теряюсь, потому что внутри меня кипит вулкан из злости и негодования, а это милое создание с двумя косичками буквально тушит его одним своим добрым детским взглядом, – это очень мило, спасибо тебе.
Забираю тарелку, не понимая, как поступить. Отказывать неправильно с моей стороны, но и кушать мне его негде. Прямо здесь, разве что, усевшись на чемодан.
– Вы извините, что потревожили, – следом подходит и мама, – Марьяна очень хотела угостить Эльзу.
Девушка переводит улыбающийся взгляд на Льва, но тут же округлив глаза, утыкается им в пол. Краснеет, как и я несколько секунд назад.
– Я, пожалуй, за тарелкой зайду завтра, – прокашливается, неуверенно поглядывая в его сторону. А ему, похоже, все равно. Даже застегнуться не посчитал нужным, продолжая отсвечивать своим голым торсом. И это при ребенке! – Или… могу принести еще кусочек? Одного вам, на двоих, должно быть, будет мало.
– Не надо, – жёстко останавливает её порыв Лев. – Эльза уже уходит.
– Как уходит? – с неверием выпучивает глаза девушка.
– Почему Эльза уходит? – дергает её за рукав Марьяна, – Она не будет наш пилог? Ты не будешь наш пилог? – обращает на меня свои ясные голубые глаза.
– Буду, – уверяю, кивая головой, как болванчик, лишь бы ребенок не расстроился.
– Там же метель жуткая. Вьюга еще сильнее стала, вы не видели? – ужасается девушка.
– Да ничего, – отмахиваюсь, испепеляя взглядом бессердечное чудовище в висящих на бедрах брюках.
Он, цокнув, заламывает бровь. Мол – смотри, не смотри, а отсюда будь добра, свали.
– Вам нельзя на улицу, вы что? Вы выгоняете её на такую погоду? – возмущается соседка, позабыв о неловкости.
– Я её сюда не звал, – отрезает Лев.
– А разве вы не к родственнику ехали? – девушка смотрит вопросительно теперь уже на меня.
Ответить я не успеваю, так как в нашу разношерстную компанию внезапно врывается еще один голос.
– Добрый вечер.
Несколько пар глаз тут же устремляются на покрытого снегом молодого парня. Снежинки плотным слоем облепили его ресницы, и это несмотря на то, что парню пришлось ехать на двадцать второй этаж. Они даже не успели растаять!
– У меня доставка в четыреста двадцать восьмую, – говорит, опуская на подбородок широкий шарф.
– Это сюда, – Лев достаёт из кармана брюк те самые купюры и протягивает парню. Тот, вынимая из громоздкого рюкзака пакет, несколько раз сильно кашляет.
– Еле добрался до вас.
Девушка тут же прикрывает носик малышке и оттягивает её подальше.
– Думал, уже отказаться, потому что ехать невозможно, но вы такие чаевые накинули, что не оставили мне выбора. Ну, и плюс мне по пути домой, – Вручив пакет Льву, забирает деньги и замечает в моих руках тарелку, – О, пирог, а у вас еще есть? Голодный, страх.
– Нет, – растерянно пожимаю плечами, – но могу поделиться.
– Я Эльзе дала, – возмущенно топает ножкой Марьяна. – Дяде не давала.
– Ну ладно—ладно, – хрипло смеётся он, – нет, так нет. Но если собрались идти на улицу, одевайтесь теплее.
– Угу, – мычу я.
– Эльза заболеет, – начинает хныкать малышка.
– Конечно, заболеет, – вторит ей мама, ритмично поглаживая ее по голове.
– Могу забрать Эльзу с собой, – подмигивает мне парень, – я на моцике. Куда тебе надо?
– Если бы я знала.
– Могу к себе, если некуда. Погреемся.
– Да нет уж, спасибо.
– Ну, как хочешь, тогда я погнал.
Парень поднимает свой огромный рюкзак, вскидывает его себе на плечи, обдав нас всех каплями растаявшего снега. Я вздрагиваю, а девочка начинает неожиданно заходиться в рыданиях.
– Я не хочу, чтобы Эльза уезжала. Она заболеет и умлет. А как же Анна? А Олаф? Они останутся одни.
– Эльзу не пустят на такой холод, правда? – во Льва вонзается взглядом мама ревущего ребенка.
– Умлёт, умлёт, её заметёт.
У меня в голове словно котелок с кашей начинает закипать от избытка голосов и мыслей. Хочется крикнуть всем – ТИХО! Дайте подумать куда мне податься, но я просто растерянно моргаю ресницами, в ярких красках представляя, как сейчас стану одним из сугробов на улице.
В коридоре усиливается детский плач.
Я совсем не понимаю кого успокаивать – их, или себя. У меня начинают дрожать руки от звона в ушах, и я едва не роняю тарелку.
Боковым зрением замечаю, как скулы Льва заостряются, ноздри расширяются, словно он сейчас начнет дышать огнем.
Он рывком вырывает у меня пирог.
– Зайди! – цедит сквозь плотно сжатые зубы.
– Что? – непонимающе таращусь на него.
– Я сказал зайди!
Взяв чемодан, нерешительно ступаю на порог.
– Всё, Эльза не заболеет и не умрёт. Все по домам. Живо! – рявкает, грохнув дверью так, что у меня, кажется, лопаются барабанные перепонки.
Глава
4. Вопросики
– Сейчас они разойдутся, и я уйду, – гордо встречаюсь взглядом с нависающим надо мной Львом.
Он так и стоит, в одной руке держа тарелку с пирогом, а в другой пакет с доставленной едой.
В стальных глазах раздражение, скулы напряжены. Если бы мог, он, наверное, удавил бы меня. Хотя тут вопрос спорный. Я тоже сейчас не полыхаю к нему положительными эмоциями и дала бы достойный отпор.
Между нами расстояние в каких—то пару сантиметров, а я только сейчас вспоминаю, что он наполовину раздет.
Взгляд невольно падает в область крепкой мужской шеи, и я сглатываю. Находясь глазами на уровне острого кадыка, чувствую, как резко становится неловко. Шок после шума в коридоре отпускает, и мои органы чувств начинают жить своей обычной жизнью. Я тут же улавливаю нотки довольно тяжелого парфюма, замечаю, что широкая мужская грудь покрыта жесткой порослью темных волос, уходящих вниз. Туда, куда я не осмеливаюсь посмотреть, потому… просто потому, что мне это не интересно. И косые мышцы живота, прячущиеся под брюками, тоже не вызывают никакого любопытства. Абсолютно никакого!
Чувствую, как кожу лица начинает печь, и молниеносно возвращаю взгляд обратно на шею. Сердце колотится, хочется отхлестать себя по щекам. Соберись, Злата. Ты не из тех, кто смущается от вида мужской груди, правда же?
На самом деле, не правда.
От того, как близко он стоит, мне становится по—настоящему душно.
– Ты планируешь здесь стоять до утра? – холодный голос Льва рывком возвращает меня к реальности.
Вскидываю подбородок, вспоминая кого именно так бесцеремонно разглядывала, и сама себе удивляюсь.
