Вселенная между нами
Шеннон Данлоп
#trendbooks (Clever)
Роман популярной американской писательницы Шеннон Данлоп «Вселенная между нами» – фантастическая история любви в параллельных вселенных. В одной из них Элиза погибает и ее смерть разбивает сердце лучшей подруге Анне и кузену Лиаму, который пытается найти смысл в жизни, уже разрушенной предыдущими потерями. В других вселенных Элиза жива и судьбы героев складываются по-другому. Анна и Лиам снова и снова встречаются. Они не могут выбрать, в какой реальности им хотелось бы остаться, поэтому обречены на путешествие, охватывающее множество миров.
«Вселенная между нами» напомнит читателям «Полночную библиотеку» Мэтта Хейга, однако она рассказывает о проблемах, которые волнуют молодые сердца: первая любовь, отношения с родителями, принятие важных решений и принятие самого себя. Книга понравится подросткам (18+) и взрослым, ценителям оригинальной фантастики и тем, кто верит в настоящую любовь и неизбежность той самой встречи.
Шеннон Данлоп
Вселенная между нами
Посвящается физикам и лирикам, а также всем тем, кто пытается постичь Вселенную во всей ее прекрасной многогранности
#trendbooks
Привет, дорогие читатели!
Вы держите в руках книгу редакции Trendbooks.
Наша команда создает книги, в которых сочетаются чистые эмоции, захватывающие сюжеты и высокое литературное качество.
Вам понравилась книга? Нам интересно ваше мнение!
Оставьте отзыв о прочитанном, мы любим читать ваши отзывы!
Copyright © 2024 by Shannon Dunlap
Иллюстрация на обложке © Наиля Бикмухаметова
© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2025
Книги – наш хл?бъ
Наша миссия: «Мы создаём мир идей для счастья взрослых и детей»
Увертюра
Загадку, лежащую в основе квантовой реальности, можно выразить одной фразой: то, что мы видим, глядя на мир, фундаментально противоположно тому, чем он является на самом деле.
ШОН КЭРРОЛЛ, квантовый физик
1
В ДАННОЙ ТОЧКЕ ВРЕМЕНИ И ПРОСТРАНСТВА этого мира Анна готовит себе макароны с сырным соусом. Однако о макаронах, которые разварились до совсем уж неаппетитного состояния, она и не думает. Так же как не думает и о том, над чем обещала себе поразмыслить во время этого короткого перерыва, – о своем соло для прослушивания. Но даже будь это единственным, что занимало бы ее мысли в оставшиеся до выступления дни, она все равно не смогла бы исполнить его идеально.
Вместо этого она представляет, как опускает левую руку в подсоленную воду, весело булькающую в кастрюле. Такие идеи посещают ее регулярно, хотя в реальности она, конечно, никогда бы не сделала ничего подобного. Это все равно что стоять на краю высокой скалы, испытывая необъяснимое желание прыгнуть. Не раз она воображала, как разбивает кулаком оконное стекло. Или как в ее запястье вгрызается любящая полаять соседская овчарка по кличке Уэнделл. Или как она опускается на колени и кладет ладони на подъездную дорожку, ведущую к дому, как раз в тот момент, когда машина родителей сдает назад, и колеса медленно наезжают на ее руки, вдавливая их в бетон. От постоянных занятий кисть безостановочно пульсирует, и она воспринимает эти странные видения как ментальный способ преодолеть боль, в некотором роде взять над ней верх.
Резкий телефонный звонок нарушает тишину, эхом разносясь по дому. Анна даже не двигается с места, чтобы взять трубку. Кто вообще звонит в такое время, в середине дня? Разве что торговые представители да какие-нибудь агентства, проводящие социологические опросы. Или Элиза. Боже, должно быть, это и вправду Элиза. Анна закрывает глаза, дожидаясь, когда телефон перестанет звонить. После нескольких секунд тишины звонок раздается снова. Это точно Элиза.
Элиза стала ее лучшей подругой с тех пор, как в возрасте пяти лет они начали вместе ходить на плавание. Анна и по сей день так представляет ее другим: «Моя лучшая подруга Элиза». Однако в последнее время ей кажется, что это звание слегка устарело, как заношенный и севший после многих стирок свитер. По правде сказать, сейчас ей трудно испытывать к Элизе что-либо, кроме раздражения. Ее стало слишком много, и слишком много всего было в ней.
Анне не нужно все, ее интересует только одно – а именно стать величайшей скрипачкой из всех, которых когда-либо знал мир. Когда-то мама Анны хотела, чтобы дочь пошла по ее стопам, однако ошибочность этого плана стала совершенно очевидной после того, как четырехлетняя Анна безутешно проревела все три первых танцевальных выступления. Зато когда на школьном уроке музыки она впервые взяла в руки скрипку, то почувствовала, как большая гиря у нее внутри превратилась в воздушный шарик: вот что сделает ее особенной. Правда, с течением времени Анна поняла, что не знает, как дотянуться до своей амбициозной мечты, как ухватить ее ноющей от боли рукой.
Телефон умолкает, и Анна вдруг спохватывается, что забыла включить таймер, и ругается себе под нос. Давно пора слить с макарон воду и перемешать их со сливочным маслом, молоком и сырным порошком, добавив замороженные соцветия брокколи. А потом возвращаться к репетиции.
Обычно ее мрачные, жестокие фантазии быстро улетучиваются, однако сегодня они упорно терзают ее мозг, пока она, стоя за высокой кухонной столешницей, жует переваренные макароны и недотаявшую брокколи. Ее запястье – гильза с динамитом, готовая взорваться в любой момент, усеяв все вокруг миллионами картечных осколков. Она ест правой рукой, спрятав левую под мышку, как сломанное крыло. Какой была бы ее жизнь без всего этого? Осталась бы она собой, если бы не играла на скрипке? Анна знает: технически да. И все же трудно представить себе мир, в котором у нее не было бы музыки – главного якоря в ее жизни.
* * *
– Пожалуйста, давайте сосредоточимся, – просит Лиам.
Они проторчали в гараже родителей Гэвина почти два часа, но за это время успели поразительно мало, всего-то несколько раз прогнать новую песню. Хотя Гэвин, их барабанщик, и правда старается держать ритм, гитарное соло Криса выходит до того тяжелым и тягучим, будто он волочит по полу чей-то труп, а басовая партия Эрика звучит так отрывисто и неровно, будто он то и дело спотыкается об этот труп и, потеряв равновесие, пытается устоять на ногах. За правым глазом Лиама, пульсируя, нарастает головная боль. Он нутром чует, что песня «Dark Dark Matter»[1 - «Очень темная материя» (англ.).] хороша или могла бы такой стать, просто Эрик с Крисом не могут вдохнуть в нее жизнь. Сколько бы электрического разряда он ни вкладывал в свой вокал, результат один – асистолия, отсутствие сердечного ритма.
– До концерта меньше двух недель, – напоминает он.
– Меньше двух? – c притворным удивлением переспрашивает Эрик. – Правда? Что же ты предыдущие восемь тысяч раз не говорил нам об этом?
Отчаявшись из-за отсутствия продуктивности, Лиам авторитарно запретил курить и пить во время сегодняшней репетиции, но это единоличное решение возымело обратный эффект: Эрик стал раздражителен, а Крис то и дело ворчал себе под нос о фронтменах, которые считают себя пупами земли.
Крис посмеивается над комментарием Эрика, и Лиаму очень хочется двинуть ему по роже. Крис ему вообще не особо нравится, но в этом городишке трудно найти приличного соло-гитариста. Хотелось бы ему, чтобы кто-нибудь вроде его двоюродной сестры Элизы научился играть. Может, у нее и нет музыкального таланта, но на сцене она смотрелась бы в миллион раз лучше Криса.
– Если бы вы, ребята, хоть раз сыграли как настоящие музыканты, я бы, может, и заткнулся, – ворчит Лиам.
Гэвин, приподняв бровь, смотрит на Лиама, затем спокойно кладет барабанные палочки на ближайшую горку банок с краской и складывает руки на груди в ожидании неизбежной ссоры. Этот парень – нечто среднее между невинным ребенком и буддистским монахом, и такое сочетание наверняка бы дико бесило, если бы не было таким искренним.
– По-твоему, существует реальность, в которой твое козлиное поведение сделало бы из нас классную группу, да, Лиам? – замечает Крис, и в его голосе проскальзывают нотки обиды и праведного гнева, от которых у Лиама обычно сносит башню.
Опять они за старое. Разбуди его среди ночи, Лиам на автомате отстоит свою сторону в этом повторяющемся из раза в раз споре. Глаз продолжает пульсировать, и замечание Криса «по-твоему, существует реальность» эхом отдается в голове, вызывая в глубине души какое-то смутное волнение. Вообще-то он нередко думает о теории Мультивселенной, про которую рассказывала мисс Кили на уроках физики в прошлом году, о заумных и не укладывающихся в голове законах квантовой механики, гипотетически приводящих к тому, что Вселенная постоянно разветвляется на собственные копии, снова и снова, до бесконечности. Возможно, существует параллельная реальность, в которой Крис не такой придурок, и другая, в которой Эрик хоть что-то собой представляет.
Возможно, есть параллельная реальность, в которой он, Лиам, уже стал признанным всем миром музыкальным гением. И, возможно, есть параллельная реальность, в которой Джулиан все еще жив, в которой оказалось, что клетки костного мозга Лиама подходят для трансплантации. Но эта не та реальность, в которой он находится.
* * *
Кондиционер в стареньком хетчбэке давно никуда не годится, так что Элиза до упора опустила боковое стекло, и встречные потоки воздуха овевают высунутый в окно левый локоть.
Стоит один из тех последних душных августовских деньков, когда высокая влажность и неизбежность приближающегося учебного года донимают в равной мере. Водительский стаж у нее невелик – права Элиза получила только в начале лета. Однако она хорошо знает этот участок дороги на полпути к торговому центру, в котором работает на каникулах. Каждый день через фудкорт проносится толпа разношерстных посетителей: замотанных покупателей, занимающихся спортом бабулек и праздношатающихся подростков. Для них Элиза выкладывает на круглые булочки ломтики мяса и сыра, кусочки маринованных огурчиков и салата айсберг. Сейчас она опаздывает, но совсем немного. Она могла бы ехать быстрее, но дорогу загораживает светло-голубой пикап, медлительный и неповоротливый, местами начинающий ржаветь, с наклейкой сзади: «Мой ребенок надрал задницу твоему отличнику»[2 - У американских родителей есть традиция клеить на свои машины стикеры, оповещающие, что их ребенок имеет особые успехи в учебе. В противовес этому появились наклейки для родителей, которые гордятся тем, что их ребенок – хулиган.].
Она выруливает на левую полосу. Может быть, потому, что уже представляет себе недовольное выражение на лице Кента, когда придет на несколько минут позже того времени, когда должна его сменить. Кент жутко занудный, на уме у него одни баскетбольные тренировки и его глупая подружка Андреа – и все-таки ей не хотелось бы сейчас выслушивать его нытье и претензии. А может быть, потому, что относится к тому типу людей, которые всегда предпочитают действие бездействию и в любой ситуации стремятся что-то предпринять. Или, быть может, потому, что где-то глубоко внутри, в самом дальнем закоулке ее души ждет своего часа темное желание встать на краю высокой скалы и прыгнуть вниз. Впрочем, причина не так уж и важна. Вселенную заставляют ветвиться частицы столь малые, что их даже трудно себе представить. А вовсе не человеческий выбор.
В этот момент оба автомобиля съезжают с пологого холма, и когда Элиза нажимает на педаль газа, чтобы обогнать пикап, тот тоже начинает набирать скорость. Проблема в том, что по встречной полосе мчится мусоровоз. Ее мозг озаряется, словно всполохами фейерверка, вариантами действий, и на мгновение она замирает в нерешительности: сбавить или пойти на обгон? Она вдавливает педаль газа в пол.
Певица поет по радио о том, что разрывается на части. О чем думает Элиза в тот момент, когда на нее надвигается устрашающая морда грузовика с мусором? Не о двоюродном брате, который в двадцати милях отсюда в пустом дровяном сарае веселится с барабанщиком из своей группы, пытаясь отвлечься от неудач сегодняшней репетиции. И не о подруге детства, которая сидит на краю кровати, застеленной желтым покрывалом, и встряхивает кистью левой руки, пытаясь избавиться от боли, чтобы снова и снова повторять пьесу для поступления в оркестр, снова, и снова, и снова. И уж точно не о квантовом физике Хью Эверетте и его множественности миров, потому что Элиза никогда о нем не слышала и у нее нет такой прогрессивной учительницы по физике, как у двоюродного брата.
Вместо этого она вспоминает случай из далекого прошлого, когда однажды в детстве прыгала на соседском батуте, прыгала и прыгала до тех пор, пока ощущения в желудке не стали по-настоящему неприятными. И все же она никак не могла заставить себя остановиться, и даже после того, как слезла с батута, часть нее как будто продолжала скакать, ее второе «я» никак не могло успокоиться.
В 1954 году Хью Эверетт пытался понять, каким образом электроны реализуют волновые функции, существуя в суперпозиции нескольких возможных квантовых состояний, то есть пребывая в момент времени более чем в одной точке пространства. Его предположение заключалось в том, что не только частицы находятся во множестве положений одновременно, но и мы, наблюдатели, тоже. Люди как объекты макроскопического мира подчиняются волновой функции так же, как элементарные частицы в микромире. Элиза несется навстречу мусоровозу, и электрон несется сквозь пространство. Электрон движется не вправо и не влево, а в обоих направлениях сразу. Вправо и влево. Мир разделяется на две альтернативные ветви, в очередной раз копируя себя в бесконечной совокупности вероятностей.
Электрон движется влево, и в одной физической реальности машина Элизы вырывается вперед, водители пикапа и грузовика резко нажимают на тормоза, и она легко проскальзывает обратно на правую полосу. Единственным отголоском произошедшего остается недовольное блеяние клаксона мусоровоза и ее учащенное сердцебиение, которое через несколько секунд приходит в норму. Песня по радио сменяется на другую, пикап остается далеко позади – и вскоре спокойное течение дня на исходе лета возвращается в свою колею. Но вот в другой ветви Мультивселенной этого не происходит.
2
Электрон движется вправо
Я И САМ ПОНИМАЮ, что зря распинаюсь, но позволяю высокопарной тираде вырываться изо рта:
– Это же отличает нас от других! Почему мы вообще хотим спустить наш звук в какое-то дерьмовое болото мейнстримного радио? Но уж если на то пошло, то нужно работать усерднее и быстрее!
Я умолкаю и закрываю глаза перед гневным натиском собственных слов, выжидая, когда пройдет ощущение потерянности. Такое со мной иногда случается – меня вдруг охватывает чувство собственной ничтожности и кажется, будто я крошечная субатомная частица, вращающаяся с бешеной скоростью, не имея возможности повлиять на что-либо. Частица-призрак. Тогда я напоминаю себе: я Лиам, я настоящий человек, мир действительно существует, как и наша музыкальная группа.
Я открываю глаза и смотрю на то, как Гэвин медленно строгает ветку, и на кучку тонких закручивающихся стружек. Если бы мы ставили лагерь, из этого можно было бы развести небольшой костер. Репетиция давно закончилась, и мы сидим в лесу у него за домом, в его естественной среде обитания. Год назад он основал скаутский кружок «Орел», и никто, увидев его в накрахмаленной скаутской форме, никогда бы и не подумал, что в свободное время он крутой барабанщик-металлист.
– Ага, – откликается Гэвин. – Просто Крис воображает, будто он Стиви Рэй Вон[3 - Стивен (Стиви) Рэй Вон – американский гитарист-виртуоз.] или типа того. А Эрик… Да кто его поймет? Наверное, он готов играть любое музло, лишь бы был допинг, – смеется он.
Гэвин всегда не против меня выслушать, но не принимает все так близко к сердцу, как я, из-за чего разговаривать с ним порой еще хуже, чем вообще ни с кем не общаться.
Встав, чтобы потянуться, ощущаю каждую мышцу тела. Все еще немного навеселе. По крайней мере головная боль прошла. Было бы так хорошо просто остаться здесь, и пусть время ускользает, как песок сквозь пальцы. Но мне пора домой. В последнее время моя суперспособность ловко избегать встреч с отцом особенно обострилась, но для этого нужно придерживаться строгого графика. Я протягиваю Гэвину ладонь для прощального рукопожатия, и он на короткий миг по-мужски крепко меня обнимает. Он мой единственный друг, который способен на такое, и я никогда не признаюсь ему, как сильно мне это нравится, как я восхищаюсь тем, что у него любое дело получается так легко и естественно.
Пробираясь по грязному лесистому склону к машине, я то и дело поскальзываюсь и смущенно озираюсь, хотя вокруг нет никого, кто мог бы увидеть это и посмеяться надо мной. Мои ботинки определенно созданы для красоты, а не для удобства. Клочок земли, которым владеет семья Гэвина, находится в глуши, вдали от города, и обычно я с удовольствием предвкушаю спокойную поездку обратно: пышные кроны деревьев, олени, щиплющие травку на полях вдоль дороги, – но сегодня все мысли заняты Крисом, Эриком и всей этой лабудой. Я всего-навсего хочу петь песни, которые взрывают людям мозг; странно, почему все остальные на свете не хотят того же? В общем, никто меня не понимает. Лучше всех, похоже, понимала Мюриэль, хотя она не занимается музыкой. Да и все то время, что мы были вместе, ее штормило от собственных проблем.
Пока мир расплывается за боковыми стеклами, я представляю, будто несусь на гребне звуковой волны, захлестывающей весь земной шар. Она подхватывает тех, кто кое-что смыслит в рок-музыке, и накрывает с головой всех остальных.
Мне было девять, когда я впервые услышал «Smells Like Teen Spirit»[4 - «Дух юности» (англ.) – песня американской рок-группы Nirvana с альбома «Nevermind».]. И я был потрясен тем, что Земля продолжает вращаться как ни в чем не бывало, что она не сошла со своей оси и не перекувыркнулась вверх тормашками под натиском этого грохочущего, сносящего, словно ураган, все на своем пути звука. С тех пор прошло много лет, сейчас на дворе 1998 год, на сонных радиоволнах мягко покачиваются очередные хиты Nickelback или Сreed, и давно пришло время для больших перемен. Приближается рассвет нового музыкального тысячелетия, и я знаю, что мое предназначение в том, чтобы стать его частью. Если бы только Крис и Эрик хоть немного постарались. Если бы только я знал, как показать миру, насколько великими мы бы могли быть.
Я все еще погружен в мысли о новой песне, когда вхожу на кухню. И сразу же понимаю: что-то не так. В воздухе разлито напряжение. Так бывает, когда тошнотворное постоянство жизни сходит с накатанных рельсов. И еще вокруг тихо – не слышно ни звуков включенного телевизора, ни радио, ни голосов родителей, которые в это время обычно заняты приготовлением ужина. Все самое плохое случается именно так – в тишине. Мама в одиночестве сидит за кухонным столом с заплаканными глазами и наполовину пустым бокалом белого вина.
– Элиза… – выдыхает она хриплым, срывающимся голосом.
3
Электрон движется влево
– ЭЛИЗА… – говорит она.
Водя смычком по струнам, я стою в своей комнате, но представляю, что парю в космической пустоте, и заодно провожу сеанс самовнушения: «Я Анна, прямо сейчас я становлюсь великим музыкантом, я обязательно пройду это прослушивание, я огромная и неостановимая планета…» И вдруг голос матери прерывает мои грезы.
