Всхлипывая, смеясь и плача, сажусь на пол и подтягиваю к себе колени. Все же я не сдержалась. Смех растворяется в воздухе. Рыдаю. Так сильно плачу, что кислорода не хватает. Постепенно, может, через пять минут или через пару часов я успокаиваюсь.
– Не стоит.
Голос парня, сидящего ко мне спиной, звучит утробно и глухо. Поворачиваюсь к нему, а он подобным не промышляет. Пару мгновений гипнотизирую его спину.
– Плакать? – спрашиваю я, утирая нос.
– Надеяться.
Все. Больше он ничего не говорит, а от его "надеяться" становится только дурнее. Не успеваю отвернуться, двойник Элвиса вступает в разговор, которого вообще не должно было быть.
– Они не пощадят никого. – Взгляд парня блуждает по помещению. – Корпорация убьет всех нас. Если какая–то часть механизма дает сбой, они не будут ее ремонтировать. Выбросят и возьмут новую. – Взгляд предварительно заключенного останавливается на мне. – Не надейся. Иди туда, высоко подняв голову, а не поджав хвост.
Отворачиваюсь. Тишина снова ложится на наши плечи, и я, глубоко вздохнув, опускаюсь на прохладный пол.
Вспоминаю Элвиса, в данный момент я его ненавижу. И каким образом ему удалось убедить меня ввязаться в это дело? В голове бьется логичная мысль, если бы я не следила за Элвисом, то мэр меня бы не увидел. Моя жизнь продолжалась бы в прежнем ключе.
Перед глазами появляется площадь с левитирующим экраном, а справа от нее вполне себе реальная виселица. По горлу проходят спазмы. Зажмуриваюсь и стараюсь отогнать картинку, но отчетливо вижу потрепанную веревку, свисающую с высокого столба. Сколько времени мое тело провисит, прежде чем его снимут? Скорее всего игроманы и снимут мои кости, обтянутые кожей. Тело начнет пахнуть, и только тогда они подумают, что что–то не так. Найдя причины, избавятся от раздражающего фактора. Фу. Это невообразимо мерзко. Начинаю завидовать тем, кто умер резко и даже не успел понять, что жизнь окончена.
Открываю глаза и сажусь. Мне не уснуть, а мучиться ужасными картинками, которые рисует рассудок, я тоже не желаю. Бросаю взгляд на могучую спину. Нет. Этот на диалог не пойдет. Перевожу внимание на Двойника.
– Как твое имя? – спрашиваю я.
Сначала парень смотрит себе за спину, поняв, что я разговариваю с ним, слегка улыбается.
– Бенедикт. Мать зовет – Беном, – говорит он, продолжая распутывать нитки на рукаве. – А твое?
– Завтра это перестанет иметь значение, – произношу и пожимаю плечами.
– Родные все равно будут помнить тебя, что бы ты не совершила.
– Нет у меня родных.
– Вообще?
– Я одна.
Какое–то время молчим. Незаметно для себя заразилась делом Бена – распутывать рукав кофты. Это в какой–то степени успокаивает.
– Это даже лучше, – говорит Бен.
Бросаю на него короткий взгляд и спрашиваю:
– Почему?
– Никто не будет страдать. Ты умрешь, а…
– Можешь не напоминать об этом? – с долей злости спрашиваю я, хотя сама вывела Бена на диалог.
– Могу.
Мало того разговор не клеится, так Бен лишний раз напоминает, что скоро я умру. Дрожь моментально пробегает по рукам, и я снова смотрю на Бена.
– За что ты здесь? – спрашиваю я.
Какое–то время Бен молчит, а я так жажду услышать его историю и позабыть о своей, что подползаю к самому краю моего невидимого заточения. Молча жду, кажется, одно неверное слово с моей стороны, и Бен замолчит до самого суда.
– Я бы сказал, что невиновен, но это будет враньем. И вообще я рад, что оказался здесь и завтра меня казнят.
– У тебя уже был суд?
– Да. Думаю, тебе понравится. Чистой воды спектакль.
Сомневаюсь, что мне может понравиться суд, где я буду на скамье подсудимого, а рядом не будет адвоката.
– Что ты сделал?
Бен посмотрел мне прямо в глаза.
– Я два месяца протаскивал синтетик с завода.
Да ладно? Я знаю, что рабочие таскают синтетик, но никогда не видела, как именно они это делают.
– Как? – спросила я.
– Тебе лучше не знать, – печально улыбнувшись, произнес Бен. – Меня поймали.
– И ты этому рад?
– Да.
– Ты дурак?
Бен улыбнулся моему вопросу, а в глазах у парня появились слезы.
– Капсулу синтетика нашла моя младшая сестра. Мать говорит, что скорее всего сестренка подумала, что это что–то съедобное и съела.
Мой взгляд опускается в пол. Можно не спрашивать, что случилось с сестрой Бена. Она умерла. И ей было очень больно. Если пары синтетика отравлены, то вы можете себе представить, что будет с человеком, употребившем его в чистом виде. Тело разъест изнутри.
– Соболезную, – тихо произнесла я и отвернулась.
Зря я вывела его на разговор. Отвлекшись на его горе, я позабыла о своем не более, чем на несколько минут. Но напомнила Бену, возможно, о самом ужасном событие в его жизни.
5. Правосудие
Время пришло. И больше всего я сожалела о том, что у меня не было силы, которая смогла бы отмотать назад эти проклятые дни. Я бы не согласилась грабить могилу. Не пошла бы за Элвисом и продолжила бы свою размеренную голодную жизнь. Но нет такого прибора, который сможет исполнить мою мечту. Стрелки часов назад не ходят.
Руки тряслись, но я продолжала стоять за трибуной, сжимая пальцы в кулаки, надеясь, что это успокоило бы меня, и я смогла бы здраво мыслить. Стояла я одна, хотя справа до сих пор находилась идентичная трибуна. Раньше там располагался защитник всех оступившихся – адвокат. Сейчас – пустота.
Сглатывая ком, я только сильнее сжала пальцы. Практически не видела передо собой убранство зала, который превратился в одно коричневое пятно. Казалось, что тут все было из дерева, покрытого лаком: стены, пол, скамейки передо мной и массивная высокая двухстворчатая дверь в конце зала. Перед глазами плыло, ноги подкашивались. Я не плакала, но нервы могли сдать в любой момент. Я – сжатая пружина, которая вскоре могла бы выстрелить.
Я честно пыталась сконцентрироваться хоть на чем–то, но в голове звучали слова парня, который так и не повернулся ко мне лицом. Он сказал не надеяться. Но подлая надежда не желала покидать меня. Я ждала чего–то сказочного, того, что изменило бы ход событий. Пусть купол рассыпется. Даже этого я боялась меньше, чем виселицы. С самого раннего детства я слышала о том, что купол сохраняет нас живыми. Только благодаря ему жители Синта и подобных секторов не превратились в опасных уродов, не заразились радиацией.
Каких уродов? – Спросите вы.
А я отвечу: хрен знает. Я их никогда не видела. Только слухи, но они достаточно жуткие. Несмотря на это, в голове рисуется картина: купол рушится, и в Синт залезают чудовища, они разбрасывают людей, словно те ничего не весят. Всюду кровь, боль и крики, но я не на виселице. Бегу и мне удается спастись.
Бросаю взгляд в окно, высокое, практически от пола и до потолка. Вижу свой дом–свечу, он стоит на прежнем месте, последний этаж заканчивается недалеко от вершины купола, который, к сожалению, не рушится.
Высокие двери зала открылись, и теперь с одиночеством было покончено. В помещение вплыла темнокожая дама средних лет. Ее живот, пухлые щеки и пара лишних подбородков выдавали в ней зажиточного члена Синта. Ей нужно было пройти от силы пятьдесят метров, но доходя до своего места, она уже изрядно устала – запыхалась, а лоб покрылся потом. Следом за ней шли двое блюстителей в парадной белой форме. Оружие при них. Для чего оно им в зале суда? Желток объяснила, что с трибуны я смогу сойти и не поджариться током только в случае, когда она нажмет на заветную кнопку в своем планшете. Желток сделает это только после вынесения приговора.
Скамьи передо мной начали занимать какие–то люди, они переговаривались между собой, ни один из них даже не бросил короткого взгляда в мою сторону. Все были облачены в белое, кроме меня и судьи. Вглядываясь в лица, не могла вспомнить ни одно из тех, кто продолжали рассаживаться на скамейки. Кто они такие? Что за люди и для чего они тут? Будут помогать судье принять верное решение?
Последним в зал вошел мэр. Даже сюда он явился в черных перчатках. Стоит мне их увидеть, как перед глазами проплывает картина последних мгновений жизни Элвиса. И ведь этот ублюдок мэр, не понесет никакого наказания. Продолжит жить, словно ничего и не было.
Размышления о правосудии можно закрыть в темном ящике и забыть на дне колодца. Они мне не помогут. Ничто не поможет. Я уверена, что решение было принято судьей еще до того, как она меня увидела.
– Кх–кх. Прошу внимания к этому делу, – начинает судья и листает какую–то папку. – Сегодня мы рассматриваем дело об убийстве.
Судья косится на меня и неодобрительно качает головой, словно я нашкодивший ребенок. Зал вздыхает с долей осуждения. Странно, но все их наигранные эмоции побуждают меня поднять подбородок выше. Эти ублюдки не заставят меня рыдать, умолять и пресмыкаться. Но, что греха таить, если бы был вариант выбраться с помощью слез или мольбы, я бы попыталась. Но после заседания оправдательных приговоров не бывает. Все идут на виселицу или отправляются в Ристалище. Это решат они, незнакомые люди в белом и пухлая судья в черном.
Погодите. Что она сказала? Убийство?
– Всеми уважаемый представитель нашего сектора проводил расследование и выявил похитителя драгоценностей с его усопшей супруги. У нас есть показания двенадцати свидетелей, записанные и датированные. Люди мэра преследовали похитителя, и в итоге нашли его, но подсудимая оказалась быстрее. Люди мэра, как и он сам, расписали показания, а точнее, как подсудимая убила некоего Элвиса Финча, который ранее работал в здании завода номер 3. У них произошла потасовка, в ходе которой подсудимая убила подельника и сбежала. Спустя неделю она была поймана.
Смотрю на судью, она утирает пот и поглядывает на мэра. В какой–то момент их взгляд пересекается. Сначала мэр еле заметно кивает, а потом судья дарует ему ответный кивок. Перевожу взгляд на людей, сидящих передо мной. Они что, слепые? Столько пар бесполезных глаз.
Печально улыбаюсь, даже позволяю себе смешок.
Все было решено заранее. Правильно сказал парень – к черту надежду. К черту Синт, судью и мэра.
– Рэйвен Коулман приговаривается к повешению не позднее чем через два часа.
Стук молотка, и я вздрагиваю.
Это все реально.
– Я не убивала Элвиса, – говорю я, смотря в глаза мэра. – Это вы сделали. Вы приказали ему…
Молоток судьи нещадно избивает подложку.
Но меня словно никто не слышит. Им плевать на правду. А мне плевать на них. Перевожу взгляд на судью, она снова утирает пот и, возмущаясь, говорит:
– Рэйвен Коулман, клевета в здании суда грозит вам…
– Чем? – спрашиваю я судью. – Вы меня повесите за преступление, которого я не совершала. А потом накажете за клевету?
Судья не отвечает, а вот Желток нажимает на клавишу, и меня прошибает током. Оседаю на колени и хватаюсь пальцами за ошейник. Ток не перестает проходить сквозь меня, пока я не падаю на бок.
Еще одно слово, и меня зажарят. Блюстители не с первого раза поднимают мое рухнувшее на колени тело, один даже придерживает, иначе ноги откажут, и я снова осяду.
– Два часа вам дается на прощание с родственниками, – сообщает судья, собирая бумаги со стола. – Объявляю заседание закрытым! – Финальный стук молотка.
Все начинают расходиться. Вообще не понимаю, для чего тут были люди в белом? Посмотрели представление, не сказали ни единого слова и ушли. Блюстители сопроводили меня в комнатушку два на два метра. Тут не было ничего, кроме металлического покрытия от пола и до потолка. Еще дверь, которая с протяжным скрипом закрылась за моей спиной, и я погрузилась в темноту.
Ощупывала руками прохладу стены и прошла в дальний левый угол комнаты. Села и прижала к себе ноги. Меня трясло. Даже зубы стучали друг о друга. Губы дрожали сильнее рук.
Не передать словами, как мне было страшно и бесконечно грустно оттого, что ко мне никто не придет. Нет родственников, с которыми я бы могла попрощаться. Хотела бы я увидеть маму и сестер. Я бы обняла их крепко–крепко. Мы бы плакали. Я бы пыталась успокоить Мэри, а потом бы позволила маме успокоить меня. Я бы сказала им, что люблю их.
Два часа тянулись слишком долго. Хотя нет. Они пролетели быстро. Вот дверь закрылась и уже открывается. Я подняла взгляд на блюстителя, он кивком указал мне "на выход". И тут я сдала назад. Не физически, идти мне было некуда, за спиной металлическая стена. Но моя храбрость сбежала, поджав хвост, а я прохрипела:
– Нет.
– Выходи. Хуже будет.
– Я знаю.
И я действительно знала, что будет хуже, но ничего не могла поделать без храбрости, которая лишила меня своего общества на краю моей жизни.
Блюститель в два шага преодолел расстояние между нами и хватил меня за волосы. Волоком потащил по металлу. Я кричала от боли в голове, царапалась, пыталась укусить его, но очередной удар тока выгнул меня в дугу.
Как же больно. Больнее, чем я могу вынести.
Сознание мутнеет, и последнее, что я вижу, это ботинок блюстителя.
К сожалению, мне не позволили остаться в беспамятстве. Под нос пихали какую–то тряпку, вонь от нее стояла такая, что даже жена мэра встала бы из–под земли. Я открыла глаза. Солнце слепило, и я снова зажмурилась. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови. Я поморщилась, и боль разошлась по уголку рта. Этот ублюдок пнул меня по лицу.
– Все готовы?
Мужской басистый голос заставил меня открыть глаза. Стояла все в том же ошейнике, а передо мной находилась виселица. Рядом экран, на котором мелькали кадры очередной бойни на Ристалище.
– Очнулась? – спросил Бен – двойник Элвиса.
– Не по своей воле, – прошептала я и прошлась языком по разбитой губе.
Заглянув за Бена, увидела остальных, кто сидел в заточении вместе со мной. Девочка плакала, не сводя взгляда с виселицы с четырьмя готовыми веревками. Последним стоял парень, я впервые увидела его профиль. Ровный нос, светлые глаза и темные волосы. На вид ему было не больше двадцати пяти. В одно мгновение он повернулся ко мне и сказал:
– Зря надеялась.
Я отвернулась.
Толпа зевак должна была бы пялиться на нас, но мы, будущие висельники, оказались не столь интересны, чем действие на экране. А там, видимо, происходило что–то поистине грандиозное.
– Покончим с этим, – бросил один из блюстителей. Он меня и пнул. Гнида.
