Тамара Че Гевара
Дмитрий Петров
Тамара Обломова – честолюбивая студентка филфака. Она мечтает совершить революцию в педагогике, но пока проходит практику в обычной школе.
Школа враждебно воспринимает юную выскочку, однако Тамара полна решимости вскрыть пороки системы и одолеть их.
К несчастью, озабоченный парень Тамары работает в этой же школе физруком. Любовники тискаются в каждом укромном закутке и однажды попадаются. Это становится их слабым местом в борьбе с педагогическим коллективом.
Дмитрий Петров
Тамара Че Гевара
Всем, прошедшим школу школы.
Короче
Короче, здесь я буду избегать всяких словечек типа «короче».
И типа «типа» тоже буду избегать.
Давно обещала себе следить за собой, и вот уже некуда деваться. Теперь я допущена до детей и клянусь стоять на страже чистой грамотной речи, устной и письменной. Как полицейский по определению (честь мундира!) не может нарушить закон, так и я – без пяти минут учительница русского и литературы – не имею права коверкать самый прекрасный на свете язык. Профессиональная этика.
Перечитала, вырезала «а именно», «данный», «являюсь» и «ибо».
Как учил наш декан Дмитрий Сергеевич, «Читайте, говорите, пишите – неустанно практикуйте свой русский язык, а не то однажды вас заткнёт за пояс какой-нибудь строитель». Не в том смысле, конечно, что строитель знает больше разных слов, а в том, что он окажется чересчур начитанным или грамотным. Три года мы только и делали, что впитывали-вчитывали всю мудрость книг в стихах и прозе. И некоторые весьма успешно: я, например, иду на красный диплом. В устной речи нам теперь предстоит упражняться ежедневно, в течение месяца, подходами по сорок пять минут. А вот письменно – придётся себя заставлять. Но это тем, кто ленится, а я-то и сама рада опробовать перо.
Однажды к нам в вуз заходила популярная писательница Янка Далт. Книжки её про и для старших школьниц на мой вкус простенькие, сопли в сахаре, но коммерческий успех снимает все вопросы. И вот наши девочки у неё спросили, а как оно приходит, ваше вдохновение, потому что мы тоже так хотим, а не получается.
– Деточки мои! – воскликнула в ответ маститая словесница. – Скажите, а вот вы можете не писать?
Деточки, подумав, сознались, что могут и не писать.
– Ну так и не пишите! Не надо мучать себя и читателя! Ведь творчество – это когда вас неминуемо разорвёт, если вы не выразитесь, это напружиненная плотина, это вечный зуд!
Тогда-то я и поняла, что обязательно стану писательницей, потому что я не могу, меня рвёт, у меня зуд. Тревожит лишь одно. Шедевры мировой литературы создают зрелые люди с таким багажом знаний, с такими трагедиями и личными драмами за плечами (Пушкин, Грибоедов, Лермонтов), что куда уж тут мне с моей незанимательной биографией. Я не покоряла Антарктиду, не поднимала целину и не ходила на войну ни в мужском, ни в женском платье. Не рожала, и замуж меня не брали. По меркам нынешнего века я ещё ребёнок, мне в некоторых странах даже алкоголь не продадут. Я даже никогда не напивалась пьяной. Вот шесть фактов обо мне – и все с частицей «не». Да, совсем недавно я научилась делать несколько недетских вещей, но не за тем же я пошла в филологи, чтобы посвятить себя жанру документальной эротики. Вдруг мама прочитает? Может быть, потом напишу в какой-нибудь другой книге))) Кстати, скобочки и смайлики я тут ставить тоже не буду.
Итак, «Записки юной учительницы» – если не придумается другого названия, то так и буду называть свои «мемуары». Что вижу, то пою. Поехали!
Бег с препятствиями
Ярким весенним утром я, студентка третьего курса филфака Тамара Обломова, шла в обычную среднюю школу на первый день своей педагогической практики, одетая как лондонская мисс и воодушевлённая как Буратино.
Почему как Буратино?
Да, вы же ещё не знаете, какие высокие цели я ставлю перед собой! Смотрите. Если XIX век в мировой литературе безусловно был веком господства великих русских писателей, то XX век – увы, англоязычных. Это я вам говорю как филолог, не верите – спросите в любой библиотеке. Сегодня на дворе XXI век, и я убеждена, что он может стать эпохой возрождения отечественной словесности. А наши новые Пушкины, Гоголи и Достоевские сейчас сидят за партами и пялятся в свои смартфоны, их нужно лишь пробудить, и я чувствую, я знаю, что мне это по плечу.
«А почему же одетая как мисс?» – спросите вы меня. Простая русская учительница. Всяко не для того, чтобы форсить перед школьниками и школьницами. То есть, да, для этого тоже, я ведь должна им понравиться, но не это главное, а главное другое.
У меня сегодня всё совпало, как стрелки в полдень. И моя практика, и наступающая весна, и новый этап в отношениях. Я до одурения наслаждаюсь вступлением во взрослую жизнь. Ни за что не упущу ни единого мига, а прочувствовав всё до мельчайших деталей – ещё и запишу!
Я достала пальтецо, которое даже не пыталось казаться демисезонным. Хорошо, что Игорь его не видел – он бы не выпустил меня из дома в этом халатике. Но я не самоубийца. Прекрасно сознавая, что в погоне за модным луком можно и от холода околеть, я обмоталась алым шарфом. Кофе! Не для того, чтобы его пить, а для завершения образа. Не смейтесь. Я обошла несколько кафе, пока не нашла подходящего фасона стаканчика, хоть мне было уже вообще не по пути. Теперь всё. Я самая счастливая студентка на свете. Боже, какая банальность – скажете вы? Не успеете, потому что я опережу вас. Да, банальность, но я мечтала примерить этот образ, и у меня получилось. Я представлялась себе юной стажёркой, что начинает свой трудовой путь в каменных джунглях. С поправкой на наш провинциальный колорит. Она страшится, она бодрится, и у неё всё получится.
Кстати, о провинциальном колорите. Тут-то он меня и настиг. Сдобровать бы. Я в нерешительности замерла возле школьной калитки. И куда теперь? Доселе мой путь, хоть и покрытый добрым слоем грязи, был вполне себе прохожим, а вот теперь начинался настоящий квест. Триал, паркур, бег с препятствиями. От моих сапог и до самого крыльца школы простиралась широкая дорожка, но не из жёлтого кирпича, как в Изумрудный город, и не красная ковровая, как мечталось бы, а жидкая и глубокая, как в плавательном бассейне. По колено, а может быть по пояс. Наверняка есть ещё какой-то вход, подумала я, но мне нужно было поспеть в школу к третьему уроку, а не к четвёртому. Да и чему я детей научу, если в первый же день опоздаю?
«Спокойно!» – сказала я себе. Всё-таки я опытная горожанка, да и несколько сотен детей сегодня как-то попало в эту школу, никто не остался торчать у калитки. Очевидно, нет другого пути, как по ветром опитым, льдом обутым берегам. Эх, где наша не пропадала. Был один фильм про канатоходца, что прогулялся по проволоке между башнями-близнецами на высоте, наверное, метров триста или пятьсот. Помнится, он даже сходил туда-сюда несколько раз. Мне же надо только в одну сторону, это легче и не так уж высоко – голова не закружится. Я пошла по кромке ледника, балансируя сумочкой в одной руке и стаканом кофе в другой, отмечая пройденные отрезки куплетами Высоцкого: «…Посмотрите – вот он без страховки идёт…»
Забыла! Хочу предупредить, что в моих записках вы не встретите просторечных выражений, оскорбляющих взгляд и слух. Буду нещадно истреблять.
Даже если мне до крайности понадобятся крепкие слова, я не стану их употреблять.
«…Осталось пройти не больше четверти пути», – мысленно пропела я и в тот же миг провалилась правой ногой в сырой сугроб. От неожиданности я выразилась нелитературно, хоть и не собиралась никого оскорблять.
Чувствуя, как в сапог набирается ледяная вода, я с досады повторила грубый оборот, хоть и не хотела злоупотреблять.
Спохватившись, я прикусила язычок и тихо зашептала себе:
«Дорогуша, не надо тут усугублять.
Никто не виноват – тебе самой не следовало себя расслаблять.
Поспешила, и теперь приходится каждый шаг обособлять.
Но при детях тебя ничто не должно ни огрублять, ни озлоблять».
Хватаясь за воздух, я вытащила ногу из ледяного капкана и, хлюпая сырым сапогом, дочапала до высокого крыльца. Элегантная англичанка превратилась в девочку-крестьянку из рассказов моей прабабушки, которая в лаптях на оборках ходила по болотам в таёжную школу за пятнадцать вёрст.
«Клыц», – и я повисла на планке турникета, как украденная невеста поперёк седла. Отчего-то я решила, что он меня пропустит просто потому, что я такая красивая пришла. Но я не виновата! У нас в университете никогда не блокировали проход – какой в этом смысл?
«Клыц…» Я аккуратно толкнула планку бедром, надеясь, что она одумается, как вдруг до меня донесся резкий окрик, будто стрёмная птица с гнилого пруда возмутилась, упустив лягушку:
– Куда?
Задним умом я поняла, что настойчивое «куда» звучало и после первого «клыц». А вот и источник этого тухлого звука. Через весь вестибюль из маленького пластикового окошка на меня сердито глядела неприятная женщина. Мы встретились глазами.
– Сменка. – Женщина добавила к этому слову каплю вопросительной интонации. Таким тоном обычно в садике детям что-то подсказывают, но мне понятней не стало.
– Что?
– Что-что?! Какой класс? – На этот раз в голосе тётки послышалась угроза.
Класс? Какой нелепый вопрос. Откуда мне знать, куда меня определят? Я снова атаковала планку – просто чтобы пройти к собеседнице и не перекрикиваться через весь зал. Да и я была уверена, что тётка уже нажала нужную кнопку. И что бы вы думали? «Клыц!»
Иногда я завидую Игорю: он в такие ситуации не попадает, он их щёлкает, не дожидаясь эскалации. Как отпустит шуточку, так все кругом рты и поразевают – ответить нечего. С другой стороны, кто станет хамить здоровенному молодому парню? Такой может вообще ничего не говорить, а просто делать, что хочется. Так я и поступила: потянула планку турникета вдоль оси и благополучно её загнула – это меня как раз Игорь однажды научил.
– Эт-то што такое?! – Тётка полезла из своего гнезда. – Куда? Из какого класса, я спрашиваю?
И вот тут такой момент… Я, конечно, понимаю, что вам будет тяжело мне сопереживать и симпатизировать, если я сразу же начну про всех писать гадости и со всеми скандалить. Но как же мне быть? Вокруг меня не розовые пони на солнечном лугу, да и я не фея. Конфликт. Буду сглаживать, как могу, а там уж как пойдёт.
– Не из какого не из класса, – отвечала я, свободно шагая навстречу церберше. – Я студентка, пришла на практику, мне к завучу.
Тётка выкатилась ко мне из своей будки и наконец-то показалась во весь рост. Помесь бульдога с чихуахуа. Знаете, когда смотришь на человека и думаешь: «Надо же, и такие лица бывают у людей».
– Бахилы! – прозвучало тем же самым тоном, как до этого «сменка».
Серьёзно? Я оглянулась на ни разу не стерильный пол.
– Давайте без этого, а? – предложила я по-хорошему и поспешила покинуть надоедливую бабу.
– Куда? – Тут она до того обнаглела, что двинула меня локтем! Я ей девочка, что ли?
– Да в конце-то концов! Куд-куда, куд-куда! Что вам нужно от меня? Я пришла по делу, меня ждут!
– Подождут! – Тётка показала мне ладошку, словно предъявив невидимый жетон, и тут же перевернула её в требовательном жесте. – Документы!
Я рассмеялась. Следствие моего сангвинячьего темперамента, я себя знаю. Сейчас ещё начну язвить – не смогу остановиться.
– Вы нормальная вообще? Много тут террористов поймали?
А баба вновь поменяла требования:
– Бахилы, – и указала на убогую картонную коробку.
Я покосилась на синюшную кучу полиэтилена и не подумала, а просто на мгновение допустила «да надень ты», но тут же прогнала эту мысль прочь. Тут уже дело принципа.
– Одеваем! – подбодрила меня вахтёрша, и это была последняя капля. Меня просто выморозило, заколотило, затрясло.
– НАдеваем! – вскричала я, не помня себя. – Вы в школе работаете или где?!
– Сейчас тревожную кнопку нажму, тебя быстро выведут! – заорала она, отвечая не на мой вопрос, а на его тон.
– Ага!
– Ага!
– Ага!
– Ага!
Моя дурацкая детская привычка. Всегда начинаю «агакать», когда кончаются аргументы, но вот уж не ожидала найти родственную душу в бесячей вахтёрше.
Как же я до этого докатилась? Пожалуй, сейчас меня действительно выставят. И хорошо бы поскорее, а то вот-вот начнётся перемена, набегут дети и увидят свою новую учительницу, сцепившуюся с вахтёршей. Может, я ненормальная? Но она ведь первая начала… Будто я в чём-то виновата. Что я ей сделала? Вы попробуйте сами оставаться любезной в сыром сапоге.
– Может быть, вас сориентировать? – услышала я за спиной и чуть не расплакалась. Это был его голос. Он пришёл меня спасти.
Мерзкая баба приосанилась. Она-то подумала, что это к ней подоспела подмога. Обломись, баба!
