Наталья Шнейдер "Хозяйка собственного поместья"

– Как вы это делаете? – полюбопытствовала я.

Он пожал плечами.

– Сами же знаете, главная проблема с магией в том, что почти всегда приходится идти на ощупь, потому что словами очень трудно объяснить. Потому и хорошие наставники ценятся на вес золота.

Не знала, но теперь буду знать. Очень жаль, значит, нечего и рассчитывать на то, чтобы найти подходящие учебники.

– А вы можете хотя бы четверть мяса вморозить в лед, чтобы оно хранилось подольше? – попросила я. – Избавили бы меня от части забот. Мы не съедим все это до того, как начнет портиться, значит, завтра нужно будет перерабатывать на хранение.

– Да, не подумал, – признал Виктор. – Взял часть от недавнего забоя, не дожидаясь разделки, и не подумал, что у вас в имении куда меньше людей, чем у меня. Заморозить могу, но это только прибавит вам забот. Когда мясо начнет размораживаться, лед пропитается кровью, и все это стухнет. Испортите ледник, придется выбрасывать весь лед и все чистить. К тому же размороженное мясо хранится намного хуже.

– Ничего, ради такого дела я найду парочку кастрюль, которые мне не пригодятся. Чтобы, когда начало таять, ничего никуда не утекло.

Муж жестом предложил мне подняться наверх – в самом деле, дверь ледника мы прикрыли не до конца, чтобы попадал свет, и болтать, размораживая его, не стоило.

– А с остальным что сделаете? – полюбопытствовал Виктор, когда мы снова оказались наверху.

– Сейчас – плов на всех. Вы ведь не возражаете, если и работники его получат? – уточнила я.

А то вдруг он сочтет ниже своего достоинства кормить крестьян мясом.

– Я же сказал, распоряжайтесь всем на свое усмотрение, – пожал плечами он. – Я не из тех, кто выбросит испорченное, лишь бы никому не досталось.

– Спасибо. Значит, сейчас плов. Сало засолю.

Лаврушка есть, перец есть, чеснок тоже – при мыслях об ароматном сале с розовыми прожилками у самой рот слюной наполнился.

– Сколько-то вы обещали мне заморозить. – Виктор кивнул. Я продолжала: – Из остального большую часть – по горшкам и в печь. Знаете, наверное, этот способ?

– Не знаю, – покачал головой Виктор. – Такими вещами обычно занимаются женщины.

– И что б вы делали без женщин, – буркнула я себе под нос.

– Нанял бы экономку. Как, собственно, и поступил после того, как мать перестала справляться с хозяйством.

В его словах мне почудился упрек – а может, и не почудился. Наверняка хотел, чтобы хозяйством занималась жена, а жена надежд не оправдала. Но я не видела смысла ни расспрашивать, ни оправдываться, ни огрызаться. Сама напросилась.

Виктор, кажется, тоже решил дальше тему не развивать, потому что сказал:

– Хорошо, большую часть по горшкам, сколько-то в лед – хотя мне не очень нравится эта идея, размороженное мясо обычно сухое и невкусное.

– Смотря как размораживать, – пожала плечами я. – Остальное…

По-хорошему, мне вообще не стоило отчитываться, как я готовлю и веду хозяйство – мое дело. Но раз уж мамонт его, придется.

– Вырезку и свиную, и говяжью завялю, свиные грудинку, ребра и окорока закопчу.

Виктор нахмурился. Теперь-то что не так?

– Конечно, я сам сказал, что вы можете распоряжаться продуктами как захотите, – произнес он, явно старательно подбирая слова. – Но, как по мне, чем коптить, проще сразу скормить собакам.

– У меня нет собак, – машинально ответила я. Спохватилась: – Почему?

– Копченое мясо, конечно, хорошо хранится, и черви в нем не заводятся, особенно если пересыпать его золой…

Черви? Золой?!

– …но ведь есть его невозможно! Твердое, вонючее, черное!

– Черное? Твердое? – ошарашенно проговорила я. – Вы шутите? Это что такое надо сделать, чтобы довести его до подобного состояния?

Виктор, кажется, изумился моему изумлению.

– Закоптить. В дымоходе, подвесив на пару месяцев, или в коптильне, как у вас на летней кухне…

Что-то я не заметила на летней кухне ничего похожего на коптильню.

– Считается, что коптильня лучше, там можно и хранить мясо, пуская дым из дымохода по необходимости, – продолжал Виктор. – Но, на мой вкус, одинаковая гадость.

Ах вот что это был за короб, приделанный к дымоходу плиты!

К дымоходу? На пару месяцев?!

– Скажите, что вы шутите, – пролепетала я.

– По-моему, это вы пытаетесь надо мной подшутить, – сухо заметил Виктор.

– Да что угодно станет черным, вонючим и несъедобным, если подвесить его в дымоход!!! Вы просто нормальных копченостей не пробовали, а туда же, указывать!

– Копченое мясо не может быть нормальным!

– Спорим?

– Вы предлагаете пари? – приподнял бровь Виктор. Кажется, этот разговор начал его забавлять, но меня уже несло.

Это же надо додуматься – хранить мясо в дымоходе! И ведь не какие-нибудь Средние века вокруг – почти цивилизация. Капсюли в пистолеты изобрести ума хватило, а нормальную коптильню придумать – нет!

Не удивлюсь, если рецепт тушенки от Настиной маменьки был ее собственным изобретением и семейной тайной, потому Виктор о нем и не знает. Слишком уж он нормален в сравнении с тем, что я только что услышала.

– Спорим, через… – Так, минимум двадцать дней на засолку, потом просушить несколько дней, недели две на собственно копчение и еще пару недель вылежаться… – Через два месяца я накормлю вас таким копченым окороком, что вы язык проглотите!

– Хотелось бы все же оставить язык при себе, он мне еще пригодится, – ухмыльнулся Виктор.

«Что, испугался?» – так и подмывало меня спросить, но я и так вела себя сейчас как подросток, с этим «спорим». Не хватало еще пытаться взять на слабо взрослого мужчину. Или попробовать? Если поведется, значит, дел с ним иметь нельзя.

Пока я размышляла, внимательно глядя на мужа, он разулыбался еще сильнее, будто мог прочитать все эти мысли по моему лицу. Может, и правда мог, реакции Настенькиного тела контролировать было куда труднее, чем когда-то мои собственные. Взять хоть тот поцелуй… Тьфу ты, нашла о чем вспомнить! Еще и щеки зарделись совершенно не к месту. От солнца, наверное, оно, хоть и клонилось уже к закату, грело вовсю.

Улыбка мужа стала еще шире. И, что самое обидное, он ведь ни слова насмешки не произнес, так что даже и возмутиться нельзя: скажет, сама придумала, сама обиделась – и ведь правду скажет!

– Пари, говорите… – демонстративно-задумчиво проговорил он. – На что?

– Вы возвращаете мои земли. Те, что выкупили у отцовских кредиторов.

Виктор присвистнул.

– Неплохая заявка. А что равноценного можете выставить вы?

Я открыла рот. Снова закрыла. В самом деле. Надо быть полной дурой, чтобы поспорить на дом, в котором я живу, и землю, которая должна меня кормить – и будет кормить, дайте только время! Да и стоимость этого наверняка ниже, чем тех лесов и полей. А больше у меня ничего нет. Драгоценности разве что, которые муж подарил мне, точнее Настеньке. Так я все равно собиралась их вернуть при разводе, а пока они остаются моей страховкой на крайний случай.

Виктор не торопил меня с ответом, только насмешливо смотрел.

– У меня ничего нет, – пришлось мне признать.

– В самом деле? – приподнял бровь он. – А я думал…

Он смерил меня взглядом с головы до ног – медленно, задержавшись на губах, потом на груди. Меня бросило в жар, будто под этим взглядом одежда на мне исчезала.

Да что ты будешь делать, мне же не пятнадцать лет!

– Как называется женщина… – Я прикусила язык, сообразив, что вслух снова не было сказано ничего и я вполне могу получить отповедь в стиле «каждый думает в меру своей испорченности».

– Женщина?.. – многозначительно повторил Виктор.

Я промолчала. Он снова усмехнулся, приподнял мой подбородок, провел пальцем по губам.

– А я думал, вы вспомните о том, что могли бы предложить еще. Только это и без того принадлежит мне.

– Размечтались! – Я оттолкнула его, отступая сама. – Здесь вам принадлежит только мясо в погребе!

Он, улыбаясь, разглядывал меня, чуть наклонив в сторону голову. Будто его очень забавляло все происходящее. Вот только взгляд стал темным, глубоким, и под этим взглядом горели щеки, а губы, там, где он так бесцеремонно провел пальцем, словно кололи мельчайшие иголочки.

– Сбегаю за кастрюлями, вы обещали мне заморозку, – воспользовалась я поводом ускользнуть.

Марья ахнула, когда я ворвалась на кухню.

– Да что с тобой, касаточка, сама на себя не похожа!

– Ничего, – отмахнулась я и торопливо сунулась в шкаф, чтобы нянька не видела моего лица.

Веду себя как дура! Что это вообще такое творится – вчера пятерых мужиков со двора выставила с травмами различной степени тяжести, а сегодня одного на место поставить не могу!

Глава 8

Очень хотелось приложиться лбом к кастрюлям, чтобы остыл. Или надеть их на башку ухмыляющегося мужа. Но нужно взять себя в руки и вести себя прилично.

Когда я возвращалась обратно с посудой, во двор въехал Петр на телеге. Поверх бревен была насыпана копна веток. Молодец, все собрал. Ветки и хворост мне пригодятся, не в компост, так на щепу.

Виктор ждал меня у дверей ледника. Выглядел он спокойным, даже равнодушным.

– Вы обещали помочь. – Я протянула ему кастрюли.

– Да, сейчас. – Он забрал из моих рук одну. – Что до пари, которое вы предложили, оно было бы нечестным по двум причинам. Первая: вы не сможете сделать равную ставку.

Он снова потянулся к моему лицу. Я напряглась, готовясь отмахиваться кастрюлей, но Виктор лишь заправил мне за ухо выбившуюся из косы прядь.

– Вторая: исход спора зависит от меня. Я ведь могу и соврать, будто мне не понравилось.

А может, и правда не понравится, я ведь не знаю его вкусов. Хотя до сих пор Виктор хвалил мою еду.

– Почему-то мне кажется, что вы не опуститесь до вранья.

Хотя он прав, глупый был бы спор. Но мясо я все равно закопчу. Просто потому, что это действительно вкусно, а тушенка – пусть она тоже вкуснейшая – у меня уже из ушей лезет.

– Даже не знаю, радоваться мне или расстраиваться, – негромко и очень серьезно сказал муж. – Мне, конечно, льстит, что вы считаете, будто я не способен соврать, даже когда на кону такой куш.

А земель-то, выходит, немало. Надо хоть в документах порыться, узнать, сколько и чего батюшка промотал. Или лучше не знать вообще? Расстраиваться меньше буду. А сейчас я расстроилась, из-за леса, хоть и пыталась думать о другом, не давая воли бессмысленным сожалениям.

– Но, поскольку сказано в Писании: «Не искушай малых сих», давайте не будем проверять, насколько крепка моя порядочность. – Он снова улыбнулся. – Вернемся к делам.

Я тихонько выдохнула, не зная, радоваться или огорчаться: что-то неуловимое, что, кажется, только что возникло между нами, развеялось.

Через несколько минут кастрюли и мясо, которое я в них сложила, превратились в монолитные куски льда. Я укутала их соломой, как и те глыбы, что хранились в леднике с зимы, чтобы полежали подольше.

– Сейчас отправлю Ивана помочь Петру, – сказал муж, когда мы поднялись обратно. – Я думал, Марья его невзлюбила просто потому, что он мой слуга, но теперь, кажется, начинаю с ней соглашаться. Врун и лентяй.

– А вас он устраивал? – полюбопытствовала я.

– Как лакей – полностью. Но сейчас меня не устраивает, что его хозяин работает, а сам он прохлаждается в людской.

– А как он мог об этом узнать, если он в доме, а вы здесь?

– Он мог прийти и спросить, какие будут указания, после того как разобрал мои вещи. Он этого не сделал.

Виктор подошел к Петру, который распрягал нашу лошадку, перекинулся с ним парой слов и направился к дому. Я обнаружила, что смотрю ему вслед точно завороженная. Встряхнулась – некогда на мужиков глазеть! – и вернулась на кухню, замочить рис для плова, перед тем как лезть в погреб за овощами.

Потом мы с Дуней заново вымыли кухню. Печка в ней была не как в жилых строениях усадьбы. Вместо большой, каменной, которая долго прогревалась, но и тепло держала долго, – чугунная плита, без духовки, зато с «конфорками» из колец, которые можно было убирать, открывая доступ к огню, и возвращать обратно. Этакий допотопный вариант газовой плитки – и греется относительно быстро, и остывает так же быстро.

Пока топился жир, мы почистили и нарезали овощи. Шкварки и немного жира я отложила – пойдут в гороховую кашу. К ним же добавила часть обжаренного лука, вынутого из чугунка, прежде чем опускать в него мясо. За мясом отправились морковь и специи.

Пока доходил зирвак, я успела сбегать в дом замочить горох. К ночи разбухнет, и поставлю в печь вместе с обжаренным луком и шкварками, чтобы утром было чем кормить и домашних, и работников. Потом мы с Дуней в который раз за день натаскали и поставили греться воду. А там подошло время класть в плов рис и доливать кипяток. Оставив Марью приглядывать за пловом, а Дуню – наводить порядок после готовки, я вернулась в сад – закончить то, что намеревалась сделать еще утром.

Телега со двора исчезла, от дровяника доносился ровный стук топора. Я хотела было подойти туда, присмотреться повнимательней к Петру: все же совсем недавно парень от болезни оправился. Но, оказалось, дрова рубил Иван, под недремлющим оком своего хозяина. Получалось у парня не слишком ловко, пожалуй, за дело Марья обозвала его косоруким. Из тех, видимо, кто вырос при господах, привык к относительно чистым занятиям и «мужицкий» труд считал ниже своего достоинства.

Я не хотела их трогать – пусть себе Виктор занимается воспитательной работой, мне же спокойней будет. Но муж, увидев меня, конечно же, увязался за мной в сад. Не забыв сообщить слуге, что вернется и проверит результат.