Марго была настолько старой, что уже вряд ли помнила, как выглядит на самом деле.
Императрица волков и людей устремила на Жан-Франсуа взгляд черных, словно небеса, глаз. Ее тень простерлась перед ней, лаская его собственную, и, хотя в помещении не могло быть ни малейшего дуновения холодного ветра, маркиз почувствовал, как покачиваются его кудри. Когтистая рука погладила ближайшего волка – злобную старую даму по имени Зломыслие, – и императрица заговорила голосом, который, казалось, исходил из окружающего воздуха:
– Ты в порядке, маркиз?
– В полном, Ваша Темность. Благодарю вас.
Губы императрицы слегка изогнулись. Другая волчица – гладкая красавица по имени Храбрость – зарычала, когда владычица снова заговорила:
– Подойди поближе, дитя.
Жан-Франсуа поднялся на помост и преклонил колени у ног своей госпожи. Даже восседая над ним на троне, Марго была меньше него и все же полностью его затмевала. Тени удлинились, и она подняла руку так быстро, что та, казалось, не двигалась, а в мгновение ока переместилась с колен прямо к его щеке.
В животе у Жан-Франсуа затрепетало, когда Марго приподняла его подбородок, чтобы позволить ему взглянуть на нее. Пятьдесят лет прошло, а он все еще помнил ее кровожадную страсть в ту ночь, когда она его убила. Помнил темную радость в ее глазах, когда он поднялся с окровавленного пола своей мастерской, ошеломленный, охваченный ужасом и удивлением, что она не уничтожила его, а подарила жизнь, о которой он и не мечтал.
– Твои раны до сих пор не зажили.
Покричи для меня…
– Пустяки, Ваша Темность.
– Шесть ночей прошло, а ты говоришь – пустяки.
– Да, медленно заживает. Уверяю вас, маман, это недостойно вашего внимания.
Императрица улыбнулась.
– Кто я, сын мой?
– Вы – законная правительница этой империи, – ответил он голосом, полным гордости. – Завоевательница и мудрейшая прорицательница. Древнейшая в роду и Приоресса клана крови Честейн.
– И ты считаешь, я не могу судить, что достойно моего внимания, а что нет?
Тон императрицы был нежным, а кончики пальцев коснулись его раненого горла.
Вампиры не могли выбирать, кто из их жертв будет наделен Даром, и большинство из них гнили в течение нескольких дней, прежде чем происходило обращение, в результате чего и возникла мерзкая порода, известная как грязнокровки. Жан-Франсуа был последним высококровным вампиром, которого создала Марго, и он знал: многие при дворе шептались, что она баловала своего младшенького. Но когда Марго надавила сильнее и он почувствовал лишь намек на чудовищную скрытую в ней силу, по спине пробежал холодок.
– Прошу прощения, Ваша Темность. Не мне говорить о том, что вас должно волновать.
– Скажи, это должно меня волновать?
– Я… ничего не скажу, Ваша Темность.
Большой палец, достаточно сильный, чтобы раздавить в пыль мрамор, мягко провел по его гортани. Холод пробирал, тени извивались и кричали.
– Что за польза от историка, который не говорит?
– …Маман, я…
В зале раздался тихий смешок, и когда в темноте воцарилась тишина, сверкнули острые клыки.
– Я шучу, любовь моя. – Марго потрепала его по щеке, сверкая черными глазами. – Ты частенько ведешь себя как мальчишка. Ты еще такой юный. Я бы могла предупредить, чтобы ты остерегался этой слабости, но из-за нее я обожаю тебя еще больше. И обожаю всем материнским сердцем, красавец ты мой.
Улыбка спала с ее губ, как падают мертвые листья.
– Но от тебя воняет овцами, с которыми ты совокупляешься, Жан-Франсуа. Фу-у-у… отойди от меня сейчас же.
Третий волк, пожилая дама по имени Благоразумие, смотрела, как маркиз отступает, низко опустив голову. Жан-Франсуа постарался удержать лицо, скрыть бушевавшую внутри бурю, замаскировать свои эмоции – пыл, стыд, страх, преданность. Маман всегда выводила его из равновесия, всегда заставляла его чувствовать себя таким…
Императрица взглянула на стоявшего рядом пажа. Страница все это время оставалась неподвижной, а фолиант с медной отделкой так и лежал у него в ладонях. Хотя юноша обладал силой раба, его руки, должно быть, горели от такой пытки – в этом-то и дело, предположил Жан-Франсуа. Он знал, что императрице не нравилось, как он проводит ночи. И эта демонстрация небрежной жестокости, которую она представила ему тут, служила напоминанием о том, чем он был. Чем все они были.
Беды червей волков не заботят.
– Я просмотрела твою хронику, – сказала она.
– Понравилось ли вам, Ваша Темность?
– Твое мастерство, как всегда, удивительно. И все же эта история кажется мне в некоторой степени… незавершенной.
– Я все еще работаю над ней, Ваша Темность.
Жан-Франсуа почувствовал прохладный ветерок, и его императрица вдруг просто исчезла – только что она сидела на троне, а в следующее мгновение тот оказался пустым. Откинув волосы с лица, Жан-Франсуа увидел, что она стоит у одного из высоких окон, выходящих на север.
– Кто быстро бежит, тот ничего вокруг не видит, – пробормотала Марго. – Конец Вечному Королю положило нетерпение, и я не намерена отправляться в ад вслед за красавчиком Фабьеном. – Марго посмотрела на свое дитя черными как смоль глазами. – Но дела множатся… давят, любовь моя.
– Вы говорите о Железной Деве. И Пауке.
Губы Марго скривились, сложившись в то, что глупец мог бы назвать улыбкой.
– Они действительно направляются сюда, – выдохнул Жан-Франсуа, приближаясь к ней.
– Да. И до нас дошли слухи о том, что через океаны приближается Драйганн, зажав наше приглашение в его нищей руке. Они прибудут перед праздником Дня конца света.
– Приоры трех кланов крови. Восс. Илон. Дивок. Все будут здесь в течение недели.
Жан-Франсуа с удивлением посмотрел на горы. По зубчатым крепостным стенам внизу бродили маленькие фигурки в черной стали, и горели звездами огненные котлы на неприступных укреплениях.
– И вы намерены оказать им Любезность?
– Вряд ли было бы вежливо отказать. Учитывая, что это я предложила созвать этот Собор.
– Мы не собирались в таком составе ни разу за сотни лет. С незапамятных времен мы ведем теневую войну с предводителями других кланов. Как мы можем им доверять?
– Мы и не можем, милый маркиз. – Императрица даже усмехнулась этим словам. – Но они же стремятся к самосохранению? А вот этому мы можем доверять. Бесконечные войны обескровили эту землю, дитя мое. И с каждой мелкой вотчиной, захваченной выскочками – лордами крови, с каждым глотком, урванным бесноватыми стаями ублюдочных грязнокровок, мы все ближе к катастрофе. Кестрел понимает это. Кариим понимает это. Даже Драйганн понимает.
Марго покачала головой, скривив губы.
– Но если привлечь их по доброй воле, они никогда не преклонят колено. Нам нужно преимущество, чтобы этого достичь. А оно теперь валяется и вопит в яме, в которую ты его бросил.
Жан-Франсуа сжал челюсти.
– Он опасен, маман.
– Конечно, опасен. Иначе как бы ему удалось выжить в таком холодном мире? – Пальцы Марго ласкали его рану под платком, нежно, словно шепот. – И все же они – ключ, сын мой. К этой загадке, этому оружию, этому Граалю – его судьба хранится только у них в руках.
– Де Леон ненавидит наш вид, маман. Он не сказал ничего, что…
– Как думаешь, почему я поручила это задание тебе?
Он нахмурился, озадаченный.
– Я ваш историк. Больше никто при вашем д…
– Потому что ты молод, Жан-Франсуа. Достаточно молод, чтобы помнить, что это значит – быть человеком. В этом заключается твоя сила. Утешение и товарищество. Умный волк сможет использовать их в своих интересах. – Марго махнула рукой в сторону фолианта в руках раба. – На этих страницах изложен рассказ о человеке, переполненном яростью. И горем. Но прежде всего – гордостью. Он, возможно, и будет протестовать, но не сомневайся: Габриэль де Леон жаждет, чтобы мир узнал его историю. Такова величайшая глубина его тщеславия. И ключ к развязке, который он хранит.
Черный взгляд Марго скользнул по горлу Жан-Франсуа.
– И он чувствует родство с тобой, милый маркиз. Убийство его семьи. Его связь с Диор Лашанс. Сам подумай, разве иначе его признания были бы настолько интимными?
– Интимными? – Жан-Франсуа сжал челюсти. – Он пытался убить меня…
– Ты слишком увлекся забавами, – резко прервала она. – Пришло время проглотить уязвленную гордость, малыш, и одарить его добротой, которую мудрые предлагают после жестокости.
Маркиз вздрогнул, и по спине у него пробежал холодок, когда Марго погладила его по щеке.
– Только тебе я могу поручить это, Жан-Франсуа. Никому другому довериться я не могу. Ни твоим братьям и сестрам, ни кузенам и кузинам – никому другому при нашем дворе. Неужели ты не видишь, что из всех ужасников, что я сотворила, я доверяю только тебе? Только тебя обожаю?
Марго наклонила голову, всматриваясь в глаза Жан-Франсуа.
– Oui, – прошептал он.
Позади него на помосте четвертый из волков Императрицы – неповоротливый зверь по имени Верность – облизнул зубы, с которых капала слюна. Марго переместилась, не сделав ни одного движения, в мгновение ока, затем коснулась щеки Жан-Франсуа и протянула к нему руку. У нее на ладони лежал стеклянный флакон, наполненный кроваво-красным порошком, и тяжелый железный ключ.
– Принеси то, что мне нужно, дитя. Принеси мне империю.
– Как угодно, – пробормотал Жан-Франсуа, поклонившись.
III
Убийца стоял у узкого окна, все еще ожидая конца.
Комната изменилась с тех пор, как он оставил ее, когда его потащили в ад. Плиты отмыли почти дочиста, а на пол бросили старый ковер из овечьей шерсти, чтобы прикрыть пятна крови. В очаге не было пламени, но он еще хранил тепло: несколько часов назад в нем разжигали огонь, желая прогнать холод. В центре комнаты стояли два старинных кресла, а между ними – небольшой круглый столик с двумя золотыми кубками, пока пустыми, но вселяющими надежду.
Все снова было расставлено в определенном порядке, как фигуры на игровом поле в ожидании игроков. Но хотя на этот раз они попытались добавить комфорта, последний угодник-среброносец знал, что это за комната.
Но все же лучше здесь, чем в темнице, которую он только что покинул.
Шесть ночей он провел, умирая от голода и жажды на дне пустого колодца во чреве башни. Его язык напоминал русло реки из глины, растрескавшейся из-за засухи, а горло – пустынную равнину. Его единственной компаньонкой была боль – мучения, крики в лужах крови и подернутые дымкой сны о ней.
Он уже был в горячечном бреду, когда его наконец вытащили наверх, дали вдохнуть полные легкие санктуса, настолько сладкого, что он даже заплакал от восторга. Группа рабов-мечников сопроводила его в баню в самом сердце замка, где двое симпатичных смертных – зеленоглазая девушка-зюдхеймка и темноволосый красавчик-нордлундец – погрузили его по грудь в удивительно теплую воду. Они купали его, медленно смывая кровь и грязь с волос, и даже щетина на покрытых шрамами щеках вибрировала от удовольствия. К тому времени как они закончили, Габриэль снова почувствовал себя почти получеловеком. И поэтому, когда он ощутил, как красавчик касается его плеча, а горничная медленно скользит кончиками пальцев по внутренней стороне его бедра, он обнаружил, что благостно вздыхает и нападения вовсе не жаждет.
– Что вы делаете? – прохрипел он, потому что горло все еще саднило от криков.
– Наш хозяин поручил удовлетворить ваши потребности, шевалье, – ответила девушка. – Все потребности.
– Как вас зовут?
Девушка растерянно моргнула.
– Меня…
– Ваше имя, мадемуазель, – настоятельно повторил Габриэль.
– …Жасмин.
– Дарио, – пробормотал красавчик.
Он мягко оттолкнул и руки, и губы.
– Благодарю вас, mes chers. Но я не настолько голоден. И не настолько ублюдок.
Его обрядили в старую одежду из кожи, теперь выстиранную, сапоги были начищены, туника – без единого пятнышка. И после трех тарелок рагу из кролика и полбутылки вина, настолько редкого, что им одним он мог бы заплатить за замок в Нордлунде, Габриэля под охраной снова препроводили на лестницу и в башню, где он ждал удовольствия снова увидеть маркиза Жан-Франсуа крови Честейн.
Долго ждать ему не пришлось.
Глядя в окно на горы, Габриэль вдруг почувствовал касание, будто чья-то рука смахнула ему волосы с шеи. Обернувшись, он увидел холоднокровку, стоявшего в двадцати футах от него – их разделяли кресла и стол с пустыми кубками.
– Надеюсь, вы чувствуете себя отдохнувшим, шевалье? – спросил Жан-Франсуа.
Маркиз оделся в светлый наряд, по мраморным щекам струились золотистые локоны. Рубиновые губы были изогнуты, а белки глаз окрашены свежей кровью. И хотя за последние шесть ночей он не видел историка ни разу, Габриэль знал, что за каждым мгновением его пыток стояло это чудовище. Чтобы наказать его за нападение во время беседы.
– Как горло? – спросил он.
– Лучше.
– Могу это исправить.
Улыбка холоднокровки помрачнела, стала чем-то, что охотилось за настоящими улыбками ради забавы. На мгновение воздух сгустился и потемнел, как кровь в венах.
– Я подумал, что мы могли бы попробовать еще раз, де Леон, – заявил Жан-Франсуа. – Могли бы поговорить как джентльмены, провести красную линию и не переступать ее, позабыть все наши взаимные обиды. – Маркиз указал на кресло. – Присядешь?
– А что будет, если не присяду?
– Держу пари, кровопролитие. – Жан-Франсуа полез в карман сюртука и извлек небольшую опасную бритву с блестящей перламутровой рукоятью. – И не из приятных.
Габриэль взглянул на лезвие.
