Борис Конофальский "ИНКВИЗИТОР Божьим промыслом книга 15 Чернила и перья"

– Разводить коней? – оживился господин Гуаско. – Тогда в конюшне моей сеньоры маркграфини мы найдём, чем вас удивить. Прошу вас, господин барон, – он указал на выход из псарни.

– Стоп, – Волков улыбнулся. – Давайте конюшни оставим мне на десерт, а сначала посмотрим ваших соколов.

– А, ну да… – обер-егермейстер сразу соглашается. – Конечно, прошу вас, сеньора, барон.

Ну… Это был целый дом для птиц, в котором проживало восемнадцать соколов, много ястребов и даже два больших орла. Так как Волкова заинтересовали в первую очередь они, то егермейстер сразу стал пояснять ему:

– Это орлы, маркграф любил охоту в горах, он был сам из горных районов родом, там с такими птицами охотятся на горных баранов.

– Неужели орёл может убить горного барана? – удивлялся генерал, вспоминая, что горные бараны – те, которых он видал на пиршественных столах, – и сами не малы, сильны, а ещё бывают отнюдь не пугливы.

– Да, но орёл неглуп, он выжидает, когда те взберутся на отвесные кручи, и лишь тогда атакует их, одним движением попросту сбрасывая барана с обрыва вниз. Это потрясающее зрелище. А уже потом орёл спокойно спускается с небес и начинает клевать добычу.

– Ах, неужели?! Как умны эти птицы! – воскликнула маркграфиня.

– И умны, – замечает её товарка госпожа Кольбитц, – и благородны. Не иначе это птицы маркграфского достоинства.

А вот барон опять подумал, что эти птицы, с их грозными профилями и пронзительными взглядами, конечно, роскошны, величественны и горды, но только вот лично он не хотел бы видеть летящего с кручи и разбивающегося об скалы барана. Вывалившиеся внутренности, торчащие из туши кости, мёртвые глаза, чёрная кровь на горячих камнях… В общем, смерть во всей её мерзкой неприглядности.

«Нет уж, увольте. На войне того хватает. Дострою замок, так вылезать из него не буду. Может, герцог от меня отстанет наконец. Буду смотреть сверху на реку да книжки читать, – да, эта мысль ему понравилась. Ведь бывший монах брат Ипполит, с тех пор как стал богатеть на своей врачебной практике, стал заказывать много книг. Волков, в последний раз заехав к нему, удивился тому, сколько шкафов он у себя соорудил для книг и сколько книг уже в них расставил, хотя дом был еще не достроен. – Буду брать у него книги, там куча всего интересного, может, даже и лошадей разводить не захочу. А заведу себе пару умных псов, и то не для охоты, а для прогулок с ними по берегу».

И даже на снисходительного ко всему, что не касается воинского искусства, фон Готта, даже на него орлы произвели впечатление. И он с уважением произнёс вслед за дамами, хоть и негромко:

– Поистине курфюрсты неба.

А горничная Магдалена, стоявшая чуть поодаль от всех господ… Ну, та просто онемела от всего происходящего, ей, юной девице из небольшого городка, был в диковинку даже дом с огромными окнами, что покойный маркграф выстроил для своих птиц. Что уж об остальном говорить.

Ну а когда обер-егермейстер обещал барона удивить конюшнями – так не врал. Конюшни были рассчитаны на полсотни лошадей, а ещё к ним примыкал огромный крытый манеж с жёлтым песком и крепкими ограждениями.

– Дьявол! – восхитился Волков. – Да тут у вас места в два раза больше, чем в бальном зале Вильбурга.

Он пошёл дальше по конюшням, останавливаясь и заглядывая в стойла.

– Ишь, какова! – восхищался он пятилетней вороной кобылкой. И шёл дальше.

– А это кто? – он задерживался возле семилетнего каурого. – Боже, что за красота! Вот так конь! Императору впору.

Генерал качал головой и снова шёл дальше, желая посмотреть всех лошадок. И уже у следующего стойла снова останавливался:

– А это… Жеребёнок… Года нет, а уже вся фактура видна. Вон грудь какая, ох, лёгкие у него будут, кузнечные меха, а не лёгкие… Знатный будет жеребчик через пару лет. Выносливый.

– Именно так, его отец как раз тот каурый, которого вы только что заметили, – тут уже Гуаско улыбался, видя, что встретил знатока и большого любителя лошадей, не меньшего, чем он сам. – Поставим ему ход, так он под седоком будет тридцать верст за день проходить, и даже мыло на нём не выступит. Для турниров не пойдёт, но для езды, для охоты… Оленя в горах загоняет.

– Ни секунды не сомневаюсь, – соглашался с ним барон. – Чудо как будет хорош.

– А ещё я покажу вам, какие чудные создания в конце конюшни, в деннике, – егермейстер буквально горд своим детищем. – Сейчас там шесть жеребят весенних. И двух ещё ждём, – он улыбается. – Вы знаете, господин барон, я говорил маркграфу этой весной, что на нашу конюшню мы не тратим ни единого крейцера из казны. За весь последний год казна ни единой монеты нам не дала, только за счёт жеребят живём.

– И меня это не удивляет! – говорит генерал и идёт дальше.

У следующего стойла он замирает снова:

– Господи, и тут у вас прекрасная кобылка. Хоть и немолодая уже. Не боитесь, что жеребцы будут яриться от её близости?

Он уже хочет идти дальше, но, бросив случайный взгляд на маркграфиню, останавливается и говорит обер-егермейстеру:

– Друг мой, у меня куча вопросов к вам, но боюсь, что наша болтовня затянется на часы и наскучит дамам; может, мы потом досмотрим конюшни? Я приду один, у меня есть к тому интерес. Там уже и поговорим.

Гуаско вздыхает, но всё понимает и соглашается с Волковым:

– Вы правы, вы, конечно, правы, господин барон, – но тут же он оживает. – Ваше Высочество, барон… Тогда подождите тут минутку. У меня есть ещё кое-что для вас.

– Вот как? – принцесса заинтересовалась. – И что же это?

– Вы узнаете, Ваше Высочество, через минуту я вернусь за вами, и вы всё увидите сами.

Глава 12

Господин обер-егермейстер едва не бегом кинулся из конюшни на улицу, а Волков сразу взял Оливию под руку и повёл её вдоль конюшни, а сам стал почти на ухо шептать ей:

– Кажется, ваш егермейстер дело своё знает. Порядок у него во всём.

– Они часто ужинали вместе, где-то прямо здесь, на манеже, глядя, как «выводят» жеребцов, или при соколах, если, конечно, не были на охоте, – сообщает ему принцесса в свою очередь. – Мой муж называл его своим истинным другом.

– Вот как? – немного удивляется барон.

– Да, маркграф даже согласился стать крёстным отцом первенца обер-егермейстера, – также сообщает Её Высочество. – Муж говорил, что Гуаско – единственный человек, кто был ему предан в этом доме, – и она добавила, кажется, с горечью: – Говорил, что это оттого, что Гуаско, как и муж, был здесь чужим.

– Так это прекрасный повод приблизить этого человека к вам.

– Приблизить?

– Конечно, – продолжает генерал. – Он потерял друга в чужом доме, так станьте ему новым другом, и вам будет на кого опереться. А с его женой вы знакомы хорошо?

– Знакомы… – отвечает принцесса, – но не хорошо, она бывала на всех балах и праздниках нашего дома, была мне представлена, но я с нею почти не говорила, она казалась мне… высокомерной. Или замкнутой.

– Прекрасно, – продолжает генерал, ведя даму вперёд, – пригласите обер-егермейстера сегодня на ужин, и меня тоже.

– И жену его? – принцесса немного обескуражена.

– Нет, жену его… – он на секунду задумывается, – а его жене вы передадите приглашение через него на ужине. Пригласите её на обед. Пригласите без церемоний, как подругу.

– Как подругу? Даже не знаю, о чём с нею говорить буду, – чуть озадаченно отвечает ему Её Высочество.

– А о чём обычно говорят женщины? – он усмехается. – Ну, о том, что без мужа жизнь тяжела, поговорите о детях, о крестнике Его Высочества, о нарядах наконец.

– Ну хорошо… – соглашается она, но неуверенно. – Я попробую.

– И чтобы было легче с нею сойтись, подарите ей какую-нибудь недорогую безделицу при встрече… Не знаю, что там дамы дарят друг другу… Платок, чулки… Перчатки, может быть…

– Я подумаю, что ей подарить, – говорит она, уже, кажется, размышляя о том подарке.

А тут как раз в дверях появился и сам виновник их разговора, обер-егермейстер Гуаско, он покрылся испариной и дышал так, как будто бегал всё это время, а ещё было заметно, что он немного волновался. И, переведя дух и улыбаясь смущённо, обер-егермейстер наконец предложил им выйти из конюшен:

– Инхаберин, барон, всё готово, прошу вас!

И они, переглядываясь и посмеиваясь над волнением господина Гуаско, пошли за ним на улицу и снова прошли на главный двор замка, где и увидели…

Генералу одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы определить численность людей, конных и пеших, выстроенных на площади перед ступенями парадной лестницы…

«Едва ли не две сотни. Почти рота».

Три десятка человек было верхом, и у первых десяти были на руках перчатки из толстенной кожи с большими крагами.

– Это сокольничие, лучшие люди со всех окрестных земель, – проводя маркграфиню и барона перед выстроившимися людьми, рассказывал обер-егермейстер. И продолжал: – А это загонщики, мастера, им хоть волка, хоть оленя загнать, всё по силам. Это окладники…

– Окладники? – не понял генерал.

– Лучшие следопыты, – пояснял Гуаско. – Такие что в лесу, что в горах любого зверя найдут, если он летать не научится.

Дальше шли крепкие парни с рогатинами, с копьями, больше похожими на протазаны, уж больно широки были у них лезвия.

– Это для медведей, – догадался генерал, разглядывая их оружие.

– Именно так, господин барон, для медведя и для кабана, в лесах на склонах гор секачи бывают на редкость сильны и велики, они там и по двадцать пудов встречаются, свирепы, быстры, таких кинжалом не пронять. Их только на рогатину брать.

И дальше шли егеря с аркебузами, Волков, по привычке человека военного, сразу посчитал их: двадцать два человека. А ещё два человека, оба уже немолодые, имели аркебузы изысканные, и стволы у них были длиннее, чем у обычных, и серебряный узор по цевью и прикладу, но, главное, были у этих двух аркебуз удобные колесцовые замки, получше даже, чем на его пистолетах.

«Это личное оружие маркграфа, никак иначе», – сразу определил генерал и пошёл дальше, как раз мимо трёх десятков арбалетчиков. И арбалеты у тех были неплохие. Нет, этому оружию с боевым по мощности тягаться не было смысла, ну, не стёганки с кольчугами, в самом деле, на оленях пробивать. То было оружие работы тонкой, от ложа до дуги делалось оно под калиброванный болт для точного и дальнего выстрела. А значит, и стрелки это были отличные. Дорогие арбалеты бесталанному неумехе не доверят. И обер- егермейстер продолжал, идя дальше вдоль строя:

– А это наши доезжие, они распределяют своры, это выжлятники, это своровые, всё народ пеший, загонный. Они же все и при конюшнях у меня состоят, и жеребят-однолеток выводят на шаг, и за кобылками смотрят, тут лишних людей нет. Опять же и на простой конюшне, за меринами для работ, тоже они же…

– Да, – соглашался генерал, разглядывая егерей и конюхов; даже на вид то были люди отменные, – кривоногих да кособоких среди ваших молодцов не видно, да и стариков, кажется, нет. Все как на подбор.

– Именно что на подбор. Маркграф сам людей отбирал. Дурных и хлипких не брал. Да и как же старикам и увечным каким при наших молодцах быть, если маркграф на коне вверх по горе едет, а простому выжлятнику или, к примеру, сворному, за кабаном со сворой нужно впереди него пешему бежать, кабана догонять, не допускать к нему свору, чтобы вепрь собак не подрал, да ещё успевать в рог трубить, чтобы господин маркграф знал, в какую сторону ехать. Нет, на должности такой старым и хилым не место, тут люди на редкость проворные, все как один с горных деревень. Охотники, мастера. Тут есть и такие, что по скалам карабкаться могут, сами из орлиных гнёзд птенцов добывали.

Волков понимающе кивал, и принцесса кивала, хотя скорее за компанию, чем от понимания или восхищения; но похвальба обер-егермейстера вдруг сошла на нет, он как-то сразу стал кисл и поугас лицом и голосом, и говорит, глядя на принцессу:

– Ваше Высочество, как вас не было, так звал меня к себе господин Амциллер и в разговоре как бы между прочим и сказывает: дескать, егерский департамент более не надобен, мол, маркграфа нет, охотиться некому, а народу больно много там, денег надобно на него много. Я тогда сказал ему, что не нам с ним то решать, намекнул, что есть первые лица на то, сказал, что вернётесь вы, так и решите, как с моими егерями быть. А вам я хочу сказать, что не так уж и много из казны я денег на людей своих и на прокорм собственный беру… – он уже было хотел начать озвучивать цифры, но Волков его опередил:

– И правильно вы сказали, дорогой друг, о таком деле не казначею рассуждать, и даже не канцлеру, – он видел, как эти ободряющие слова действуют на господина Гуаско, и продолжал. – Решение о том может принимать только сюзерен, то есть в данную минуту Её Высочество. А вскоре сюда прибудет и её будущий супруг, и что же, господин казначей и его дождаться не хочет?

И всё-таки Оливия была умна, сразу уловив тон генерала, она произнесла с видимым неудовольствием:

– Пусть господин Амциллер ко мне явится для начала и о моих с ним делах поговорит, а уже потом займётся рассуждением про егерей, – и дальше развивать тему она не стала и добавила: – А вы, обер-егермейстер… Прошу вас быть у меня на ужине сегодня, и вы, барон, тоже будьте, там и поговорим, а сейчас извините, нет сил больше – духота, пойду в замок сквозняк искать.

И пошла, а Волков панибратски хлопнул господина Гуаско по плечу:

– Думаю, вам не стоит беспокоиться в ближайшее время, друг мой; пока Её Высочество не выйдет замуж, ваших молодцев никто не тронет, а там уже… как будет угодно Господу.

И Гуаско крепко жал ему руку.

***

Теперь у него было время заняться письмом, и он написал герцогу, что двор Винцлау такого порядка, как двор Ребенрее, не имеет, но вот что касается конюшен, псарен, а также дома для соколов, так надобно у дома Винцлау поучиться. И местный егермейстер Гуаско, редкий знаток всех дел, что касаются охоты и конюшен, мог бы и поучить людей из Вильбурга. Тем не менее письмо он опять не дописал, ещё были у него для написания мысли. Но отложил дело:

«Ладно, завтра закончу».

Время уже шло к вечеру, а жара ещё и не отступила. Он велел принести себе несколько вёдер воды, думая освежиться перед ужином. И тут пришёл фон Готт и сообщил ему, что два господина из местных просят его о встрече.

– Что за господа? – сразу уточнил Волков.

– Фрейснер и Пилерон, кажется… Из военных оба, – коротко ответил оруженосец.

А в кадку Гюнтер и Кляйбер уже наносили воды, чистой и прохладной, он думал, как станет мыться сейчас, как после наденет чистое бельё, чистую одежду… Может быть, выпьет немного вина со льдом и отправится на ужин к красивой женщине.

Конечно, ему хотелось послать к чёрту этих визитёров, но генерал понимал, что сейчас он здесь не только гость маркграфини, он ещё и представитель дома Ребенрее, по сути, дипломат, которому надобно соблюдать этикет и быть вежливым, и посему он сказал Гюнтеру:

– Подай колет.

«Интересно, с чем пожаловали?».

Как сказал фон Готт: «…из военных оба». Фрейснер оказался генералом земли Винцлау, а господин Пилерон – капитаном городской стражи.

«Знакомиться, что ли, пришли? Может, на ужин хотят пригласить меня и моих офицеров? Мои товарищи были бы рады! Вот только не сегодня».

Волков, как и предполагает галантность, предложил им сесть, предложил вина, но визитёры, хоть и вежливо, но отказались: нет, спасибо, мы по делу. И вид их был строг при этом.

«По делу? Впрочем, по серьёзности лиц теперь понятно, что не для приглашения на пир вы заявились». Генерал пока что недоумевал, но стал думать, что, может, эти господа обеспокоены тем, что возле их города стоит военный лагерь, который теперь ещё и укрепляется. Но и эта его догадка оказалась неверной, и господин капитан городской стражи Пилерон пояснил ему:

– Мы вынуждены отрывать вас от важных дел, дорогой генерал, из-за прискорбнейшего инцидента, что случился нынче ночью.

– Инцидент? – не сразу понял барон, о чём говорит капитан.

– Да, о той досаде, что произошла нынче ночью меж вашими людьми и горожанами, – пояснил Пилерон.

«Ах вот оно что!».

И тут Волкову стало ясно, для чего господа эти явились к нему. А явились они, чтобы потихонечку начать беседу о том, что господину генералу и его храбрым людям, как говорится… пора и честь знать. Что господин генерал, конечно, герой, и у принцессы он в любимцах ходит… Но подарок получен, благодарности ему высказаны, может, уже и в дорогу собираться время.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».