София Устинова "Моя чужая семья"

И сейчас самое время дать заднюю и отвернуться, но ещё пару секунд наблюдаю за тем, как Алексей наслаждается моей пастой.

Он уже на крючке и хочет ещё…

Обожаю этот день!

Клянусь!

Он может меня трахать не глядя, теперь мне есть, чем ответить…

Как ни в чём не бывало, отворачиваюсь, и продолжаю смотреть лекцию. Каждой частичкой кожи ощущаю пристальный взгляд Орлова. Аж щёки горят… Сердце лихорадочно бьётся.

Специально не спрашиваю: “Ну как тебе?” – прекрасно знаю ответ. Он предельно ясно читается в висящей тишине между нами! И эта тишина вводит нас в некое напряжённое состояние.

Не позволяю себе глянуть на Алексея. Насильно удерживаю глаза на экране, не понимая, что, но упорно смотря передачу и невольно думаю о том, что дальше?

Он даст мне спокойно выспаться?

Или у нас снова будет “акт любви”?

Я пока не готова. Мне всё ещё больно и хочется передышки, но не говорить же про такое вслух?

Я, по крайней мере, точно не решилась бы.

Поглядываю на отсвеченный экраном телевизора профиль Орлова, и с ужасом понимаю, что он классный. Ровно настолько, насколько хочется оценить мужика.

Всё в нём, на первый взгляд, может привлечь женщину.

Будь Алексей свободен и менее неприветлив… познакомься мы случайно, в спокойной обстановке… я быть может с ним пообщалась, клюнув только на его внешность.

Грешна, чего лукавить?!

Да, внешность мужика играет роль!

А кто говорит иначе  –  безбожно лжёт!

Всё имеет значение!

Всё вкупе: стрижка, одежда, форма, запах, ногти. Мелочи, которые могут оттолкнуть, а могут, наоборот, привлечь.

Так что, да, встреть я Орлова где-то в кафе, обратись он ко мне… я бы дала номер.

Лада верно сказала – он создаёт правильное ощущение правильного мужчины!

Правда, потом он бы меня трахнул, и иллюзия развеялась, это бесспорно!

Но со стороны…

Звонок в домофон.

А вот и моя конкурентка – “готовая еда”.

Пока Орлов идёт, чтобы забрать свой заказ, я ухмыляюсь, представляя, как это будет… весело.

Лёша возвращается с пакетом, откуда достаёт запакованные в фольгу коробочки, как я и предполагала.

Вок! Салат в пластиковом контейнере – кажется, “Греческий”, но вполне вероятно, что “Цезарь”.

Кесадия.

Браво!

– Не знаю, как ты это сделала, – наконец, произносит Орлов, – но если ты считаешь, что это что-то изменит… очень ошибаешься.

Это он так меня приспускает на землю или себя пытается удержаться от падения?

Будет есть и не подавится?

Орлов открывает свои отвратительные коробочки с отвратительной пищей.

Ну-ну… Ешь, ешь…

Я же не остановлюсь на одном ужине, я то этим питаться не намерена.

Я намерена трахать твой мозг каждый божий день!

Примерно за этим Лада меня сюда и направила. По крайней мере «трахать» в её просьбе точно звучало!

– Вторую лекцию? – скучающе интересуюсь, игнорируя его вопрос, только первая заканчивается.

– Нет спасибо, хочется чего-то… попроще! – бурчит Орлов, по виду, слегка рассторенный, что не произвёл на меня желаемый эффект.

– Как хочешь, – равнодушно жму плечами и радостно жду, когда он включит какую-нибудь чепуху, лишь бы показать мне… что? Моё место?

Не моё, милый друг.

Ладно!

Но тебе это знать совсем не обязательно.

Мою посуду.

Орлов вновь сидит по другую сторону кухонного островка. И вновь ощущаю его въедливый взгляд. Да так, что кожа зудит, словно на неё капает слабая кислота.

– Есть посудомойка, если не знала, – слышу за спиной и вздрагиваю.

Я в курсе такой кухонной магии, как посудомойка, и тарелки уже там, но вот сковородки и ножи лучше всё-таки мыть вручную.

– Ой, правда? – парирую с наигранным удивлением. – А я думаю, почему на ней до сих пор плёнка? Даже её сорвала, – звучит двояко, но я и правда лишила всю технику девственности сегодня.

Хочется спросить: неужели вы не мыли посуду раньше?

Как так? Есть из контейнеров неудобно!

– Уборщица придёт утром, – жмёт плечами Орлов, будто отвечая на мой немой вопрос.

– Я в курсе, – на всякий случай сообщаю.

Вытираю раковину, как мама нас всегда учила, и ставлю сковороду в сушку.

– К каким таким родственникам ты ездила? – неожиданно для меня меняет тему Алексей, облокачивается обеими руками о стол и продолжает пилить тяжёлым, требовательным взглядом.

– Тётка, – спокойно вру.

Сегодня пока стояла в пробках, придумала ложь на любую мелочь, к которой можно прицепиться.

– Троюродная или типа того. Они с мамой были в детстве близки, а потом как-то жизнь раскидала… – Делаю паузу, чтобы рассказ не звучал слишком уж отрепетированно и подробно, будто оправдываюсь.

– Откуда она? Ты же вроде говорила, у тебя никого нет!

– И не было. Вернее я не общалась! Не знаю, как она меня нашла, если честно… Но нашла и позвонила.

– И что ей нужно?

– Отгадай, – тяжко хмыкаю я, и этот жест получается органичным, ведь говорю правду.

Родственница нагрянула!

И не просто так – нужда заставила!

– У неё проблемы, и я решила скататься, посмотреть как живут единственные “родственники”, – изображаю кавычки пальцами, как бы намекая, что сама сознаю сколь дальнее и условное это родство.

Орлов кивает, будто всё понимает и становится как-то спокойнее.

Мне кажется, что у каждого богатого человека, должны быть дальние тётки-дядьки, которым вмиг становится нужна помощь. Так… по мелочи. И я не думаю, что богачи всем подряд помогают, иначе таковыми бы уже и не являлись. На случай, если у Орлова предубеждение к таким историям, стараюсь говорить отрешённо, но печально. Без фанатизма и “слепой веры”.

– Что-то серьёзное? – интересуется Алексей.

– Дочка болеет, – роняю быстрее, чем думаю о последствиях. Мне некогда рассчитывать насколько это провально, но солгать сейчас так легко, что прямо манит. – Моя… выходит что сестра. И тётка набрала кредитов за последние годы, просто… я не знаю каким чудом ей вообще их одобряли. Бешеные долги, а скоро новая оплата за лечение.

– Что за лечение? – то ли не верит, и хочет поймать на лжи, то ли и правда интересуется.

Наливаю себе бокал, достаю нарезку из качественного, дорогого сыра и ставлю между нами.

В приглушённом свете кухни, с вином, это всё чертовски семейно, а история будет полна подробностей… ведь я не солгу! Лишь чуть-чуть искажу факты.

Орлов поверит каждому слову!

– Девочка… перенесла лейкемию. Лечение дало осложнения на другие органы. У неё была операция на почке, несколько сложных комплексов терапии. Сейчас ремиссия, но… по словам тётки,  –  вставляю это почаще, чтобы не выглядеть слишком сведущей, не показать, что сама всё пережила вместе с этим ребёнком. – Самое страшное слово в их жизни “реабилитация”.

– За рубежом? – не столько со знанием дела, сколько с сочувствием, уточняет Орлов.

– Да. За рубежом. Санаторий для онкобольных детей, где занимаются и почками, и общим состоянием ребёнка и всем подряд. У неё каждый раз что-то новое, организм медленно приходит в себя.

– А разве государство не помогает? – резонно уточняет Алексей.

– Насколько я поняла, государство даёт путёвки, но их сложно получить и плюс дорога, визы. В общем всё сложно, когда у тебя нет денег от слова совсем.

– Кем работает тётя?

– Санитарка. Мужа нет, он погиб, а на иждивении помимо Сони, ещё сын – Саша! – Последняя правда-ложь даётся легко, ведь моя единственная опора – отец, отправился на тот свет три года назад, вслед за мамой.

– И ты собираешься им помогать? – Орлов всё же озвучивает вопрос, которого и жду, и боюсь, но уточняет спокойно настолько, что я чувствую к нему… искреннюю симпатию и даже благодарность. Он проникся, я вижу сочувствие, жалость к этим незнакомцам.

– Я бы очень хотела… – робко начинаю, жадно следя за его реакцией, – взять на себя хотя бы их кредиты. Это меньшее, чем я могу помочь. На большее они…

– Я понимаю, понимаю, – кивает он. – Давай! Нет проблем! И кстати, сколько это? Десять-пятнадцать тысяч?

– Я… – мнусь, озадаченная неожиданной щедростью мужчины, которого уже нарекла грубияном. – Я уточню, – сдержанно киваю, чтобы не показать радость от этой новости. – Мы рефинансируем их в один, и я просто буду заниматься этим сама, чтобы у тёти не болела голова.

– Как зовут тётю? – вдруг интересуется Орлов.

– Тётя… Лида, – без страха отзываюсь, сама не знаю почему на миг запнувшись на своём имени.

Не хочу скрывать такие мелочи. Чем больше информации у человека, тем меньше он захочет копать.

– Окей, окей… – он отставляет пустой бокал и, закрыв глаза крутит шеей. Сначала морщится от боли, разминая её, а потом тихо мурчит с блаженством.

Массаж!

О нём говорила Лада…

Я забыла напрочь, да и не вспомнила бы, потому что ещё пятнадцать минут назад была слишком зла. Теперь в душе появилась капля благодарности, теперь уже злость на сестру за то, что не говорила мужу о семье! О сестре! О проблемах!

Всего-то дело – ненавязчиво брякнуть. И, вуаля, он оказался не скупердяем. Догадался, и не против помочь!

Эх, Лада… давно могла провернут нечто подобное!

Это же так просто!

Что она там говорила? Только-только начала откладывать, чтобы нам помочь? Да за то, как этот мужик её трахал, давно могла выбить для родной, младшей сестры хоть какую-то помощь! Но нет!

Неужто гордость… Ну что ж мы, видимо, люди не гордые… привыкшие просить и унижаться. Плевать что и как, лишь бы помогли!

Снова захотелось во второй раз за день утереть Ладе нос.