Дем Михайлов "Инфер-10"

Инфер-10
Дем Михайлов

Время продолжить прерванный путь злого гоблина…

Примечание автора:

Изначально я хотел начать новый цикл – каждый из предыдущих заканчивался для Оди на определенной важной точке, меняющей многое. Но после последней книги прошло немало времени, поэтому пока что я решил продолжить цикл Инфер, уже знакомый читателям и не требующий пояснений

Дем Михайлов

Инфер-10

Глава 1

Дем Михайлов

Инфер-10

Глава первая.

Вонь бессмертия.

Да. Именно оно. Вонь именно этого статуса, этого состояния, столь неестественного для всего живого, обязанного иметь свой лимит бытия – вот чем вдруг завоняло вокруг меня.

Бессмертие.

Именно вонь этого состояния, способного разложить на атомы и аннигилировать любую силу воли, я внезапно ощутил и не сразу опознал, хотя прежде не раз сталкивался с тусклым отблеском этой хрени, поблескивающей в чужих богатых глазах. И эта сладкая подлая вонь бессмертия исходила от моей собственной задницы, отлично смешиваясь с выходящим оттуда же дерьмом, пока я сидел на корточках на краю крыши наполовину затопленной высотки, откуда открывался прекрасный вид на утонувший город и тужился, старательно исторгая из себя переваренные останки вчера пойманной и тогда же жадно сожранной рыбы. И виноват во внезапно окутавшей меня и существующей лишь в моем сознании вони был разрушенный затопленный город.

Просто я узнал этот город. Опознал его очертания.

Пока я сидел на краю крыши и смотрел вниз, удобряя корни опасно склонившейся над бездной пальмы, глаза лениво скользили по некогда урбанистической панораме и в какой-то момент ломанные линии, образованные руинированными зданиями, сложились в привыкшем делать наброски полевых карт мозгу определенным образом, после чего прозвучал отчетливый щелчок и я узнал это место. И даже увидел его таким, каким оно было прежде. Эти улицы, становящиеся темнее и смертоносней, все ближе ко городскому дну; утопающие в маслянистой грязи вперемешку с зеленой слизью фундаменты уставших стоять и держаться зданий; полосуемый нескончаемыми дождями воздух; характерный гнилостно-соленый запах, приносимый шквальными ветрами с умирающего океана, с ненавистью гонящего на берег мусор, дохлую рыбу, забитые черной грязью раковины моллюсков и песок, песок и еще раз песок, что жег руки и вонял мазутом.

Я бывал здесь прежде. Я жил здесь прежде – не постоянно, скорее неожиданными для всех кроме меня наскоками, хаотичными наездами, когда в этом регионе появлялись требующие моего личного присутствия задачи или надо было проверить финансовые дела бара, расположенного в этом городе и как всегда служащим надежным местом встречи и одновременно непроницаемой ширмой для всех моих остальных дел, не терпящих внимания властей. Я был значим в этом городе, а многие мне платили – чтобы крышевал… или не совался в их дела.

Власти… и их внимание…

Да. В те времена, когда Эпоха Заката уже началась, этим городом, пусть почти номинально, но все еще правили выборные власти и они старательно следили за тем, что ни один жирный кусок не прошел мимо их рта. В то время все они с лихорадочной поспешностью пытались заработать как можно больше денег и завести как можно больше полезных связей. А когда этот прибрежный огромный город решил поиграть в самостоятельность и провозгласил независимость от агонизирующей страны, сюда хлынуло столько грязи и денег, что этот пузырь за считанные десятилетия надулся до предела и был готов лопнуть и забрызгать все вокруг, но несколько вовремя сделанных точных проколов помогли стравить напряжение. Всего с десяток неожиданных смертей среди титулованных чинуш, главарей банд и прочих. Это позволило на какое-то время избежать войны группировок, массовой резни на улицах из-за религиозной нетерпимости или национального признака – в общем всего того, чем мы так умело прикрываем желание устранить лишние рты и конкурентов. Затем, спустя еще пару десятилетий или чуть больше, все снова накалилось, на место уничтоженных кровавых отморозков пришли новые, но… было уже слишком поздно. Они опоздали.

Некому стало бунты устраивать. Некого стало резать.

К этому моменту неподалеку уже частично было построено глобальное убежище Формоз, сходу начавшее принимать сотни и тысячи желающих найти в нем укрытие от невзгод ставшего слишком уж неприветливого мира. Этот город, где уровень воды последние сто лет неуклонно поднимался, завоевывая этаж за этажом, быстро пустел, а в воздухе назойливыми крупными мухами жужжал воздушный транспорт Атолла, прямо с крыш забирая очередную партию будущих «низших», что не глядя подписали кабальный контракт, лишающий их самых базовых человеческих прав. И наконец в вымершем городе остались лишь мертвецы и те, кто предпочитал умереть свободным – хотя несчастные ушлепки, всю жизнь прожившие в кабале долгов и под гнетом властей и банд, понятия не имели что такое настоящая свобода. Хотя может они и сумели ощутить ее вкус на короткое время… а потом все же сдохли. А незадолго до всего этого, когда пустеющий город еще как-то жил, я навсегда закрыл двери своего бара, пинком ускорив мешкающего бойца и бросив последний взгляд на барную стойку, где я оставил недопитую бутылку бурбона, фотографию жирного улыбающегося урода в слишком тесном для него деловом костюме и гильзу от крупнокалиберного винтовочного патрона – а его пуля пробила тому уроду башку насквозь, следом прошибив тощее тело и сердце его суки жены и наконец убив их любимого великовозрастного сынулю, выглядящего на тридцатник, но разменявшего уже седьмой десяток. Я убил троих одной пулей – как раз, когда эта гребаная семейка спешно грузила жопы в севший на крышу флаер. Они были испуганы. Очень испуганы. Ведь за несколько минут до этого они открыли в пентхаусе максимально защищенный сейф, чье местоположение было известно лишь им, но вместо коллекционных ювелирных изделий и флешек с компроматом на сильных мира сего, служившим им защитой долгие годы, обнаружили лишь кучу дерьма – примерно такую же, какую я почти закончил класть под благодарную подгоном пальму. Они прекрасно поняли от кого это послание и рванули на посадку… где и сдохли. Их убийством я закрыл свои последние дела, следом закрыв и бар, после чего покинул этот город. Думал, что навсегда, ведь все эти руины должны были пойти под медленный тотальный снос, но прошли столетия и вот я снова здесь. Сижу. Сру. Думаю. Вдыхаю вонь дерьма и бессмертия…

Но я не удивлен. Нет. Это вполне ожидаемо. Что еще может почувствовать грязный гоблин, когда спустя столетия опознает в этих руинах город, где он некогда жил?

Город умер. Некогда величественные здания разрушились, на их обломках поднялись толстенные деревья, пережившие немало штормов, вместо улиц подводные ущелья, цивилизацию пожрала природа, а я вот он, ничуть не изменившийся, сижу на краю и наслаждаюсь видом.

Город мертв – а я жив.

Целый город в труху – а у меня разве что пара новых шрамов появилась, ну еще может хер стал не столь бодрым как в прежние времена.

И стоило это осознать – не про хер и его бодрость, а про пролетевшие столетия – как в голове сразу зашевелились вонючие склизкие мысли истинно бессмертного: так может и торопиться некуда? На кой хер рвать жилы и жопу раз нет и намека на спешку? Все давно уже быльем поросло, можно задержаться и отложить путешествие на недельку или две. Спешить некуда. Лучше завтра, чем сегодня.

Опасные мысли. Непозволительные. Так могут мыслить только те бессмертные, кто уже всего добился, кто ничего уже не желает, кто пожил лет двести и у кого все равно все время мира в запасе. А еще так раньше мыслила приученная к этому богатыми беднота, воспитанная выполнять рабочую норму, но не больше – так чтобы в обрез хватило на жратву, подписку на сериалы о чужой шикарной жизни и плату за квартиру размером с сортир.

Но я ведь не такой?

Неспешно подтерев жопу парой бархатистых древесных листов и швырнув угощение сбежавшимся на запах говна и бессмертия тараканам и жукам, я натянул шорты, обернулся и задумчиво глянул на приютившее меня несколько дней назад здание.

Что это тут у нас? Обложенный в два ряда высокий очаг, накрытый куском отделочного камня, на котором так хорошо жарить рыбу и бананы. На сплетенной из трав веревке покачивается накрытая чистой тряпкой выпотрошенная рыба. А вон там дыра, через которую на верхний этаж ведет накрененная обрушившаяся плита и где начинается коридор, идущий мимо небольшой комнатушки, где я устроил себе вполне удобную кровать. Под кроватью лежит смарт-экран телевизионной панели – я сумел оживить его, подзарядить от починенного солнечного элемента, отыскал в его памяти несколько древних фильмов и последние пару вечеров неплохо так скоротал за их просмотром…

А когда я последний раз тренировался? И я сейчас не про расслабляющее плавание в затопленных комнатах с прохладной водой. Так, когда я там тренировался в последний раз?

Ответ мне не понравился. Совсем не понравился.

– Дерьмо – подытожил я, подтягивая шорты выше – Дерьмо! В дорогу, гоблин! И прямо сука щас!

Но ведь уже далеко за полдень? Может завтра с утра?

– В дорогу, гоблин! – повторил я, уже шагая к комнатушке, где хранились еще кое-какие найденные в путешествии полезные вещи – Остаток дня на веслах, а затем отжимания до блевоты!…

**

Труба из нержавеющей стали скрипела при каждом рывке, вниз летели влажные крошки бетона, но все же эта перекладина вполне выдерживала мой вес.

226…

237…

248…

Добив двести пятьдесят подтягиваний за утреннюю тренировку, я спрыгнул на покрытую молодой травой мягкую почву, а затем и улегся, позволив себя некоторое время поваляться. Чуть отдохнув, намочил себя из большой прозрачной лужи, взял кусок серого мыла и намылился с ног до головы, не забыв и про трусы. Дернув лиану, обрушил на себя поток дождевой воды, но смыть всю пену не успел и перешел к следующему «душу». Закончив на этом гигиенические процедуры, я занялся завтраком. Вскрыв стеклянную банку буйволиной тушенки, принюхался и нос едва не отказал от обилия огненных специй, одним своим ароматом вызывающий пожар в желудке и томные мысли о прободной язве. Жадно выжрав всю банку вприкуску с сухой кукурузной лепешкой – от прихваченных с собой продуктов я решил избавляться пока не испортились – и запив это дело холодным вчерашним кофе, я сполоснул посуду, неспешно собрался, погрузился на модифицированный плот и покинул гостеприимную гавань.

Уже вторые сутки я снова путешествовал по массиву прибрежных руин. И далеко не всегда мой путь вел прямо. Часто, даже слишком часто приходилось лавировать и делать огромные крюки, чтобы обойти препятствия, но меня это не особо печалило. А когда я обнаружил ведущую чуть в сторону зону руин широкую протоку, почти сплошь покрытую густым лиственным пологом, то предпочел намеренно уйти с курса. И вскоре обнаружил, что невольно открыл настоящий оазис жизни. Оазис в оазисе. Прохладная и пронизанная свежим ветром и прикрытая от палящего солнца зона тянулась на десятки километров по мертвому затопленному мегаполису, давая защиту и приют сотням приспособившихся к этим уникальным условиям видов. Эволюция продолжалась. Тут было полно пресной воды и различной еды. Ее хватало всем. Жрали травоядные, жрали хищники, поджирали падальщики. Еды хватило и мне, хотя я особо не охотился, а перед долгим заплывом предпочитал слопать банку жирной тушенки. Ее энергии мне хватало почти до вечера, когда я замедлялся и, забросив удочку в воду, начинал осматриваться, выбирая место для ночлега. На ночь я предпочитал подниматься повыше и плот вытаскивал, успев понять, что с приходом ночи с глубины поднимается всякое… крупное… зубастое… голодное… Я этому не удивился. Городская жизнь как она есть, верно?

Эту ночь я провел рядом с тем, что некогда было огромным бассейном на похожей на стилизованный зиккурат крыше дорогущего отеля. Я помнил этот отель и бывал в нем прежде. Сейчас бассейн превратился в животворный источник, в сборник пресной дождевой воды, откуда брали свое начало немало причудливо изогнутых древесных стволов, прикрывших крышу утонувшего отеля густой сенью крон. Я вдоволь наплавался в чистейшей воде, загарпунил три водящиеся в огромном бассейне хищные рыбины, дав травоядным чуть больше шансов и собрал с десяток птичьих яиц, беря только по одному из многочисленных гнезд. Клювастые мамаши яростно и хрипло орали, кидались, но меня не остановили – я брал дань с этого города прежде, продолжу и сейчас. И не надо так громко орать – я всегда знал меру и заставлял других ее знать.

Тот ужин удался. Я обожрался так плотно, что еще долго просто лежал на траве, вслушиваясь в мирный шелест деревьев и стрекотание ночных насекомых. Ночью отлично выспался. А утром пришлось снова бодаться с самим собой и тоненьким мерзким голоском, опять предложившим задержаться на крыше отеля, где так много чистой воды и вкусной рыбы.

А вот хер! Я двинусь дальше!

И двинулся.

Но сначала плотно заправился тушенкой.

Завтрак на крыше самого дорогого отеля в городе – почувствуй себя элитой, гоблин!..

**

«Сумрачную» улицу я покидать не спешил, уже поняв, что она идет вдоль невидимого отсюда побережья и в нужную мне сторону – редкие ее изгибы не в счет. В растительной крыше имелись прорехи, откуда падал солнечный свет, и я избегал эти сияющие столпы, предпочитая обходить их далеко стороной и оставаться в прохладной тени, а заодно не попадать в поле зрения небесных глаз.

Меня искали. За мной охотились. Не могли не охотиться. Я это понимал. А даже если это не так и на меня и мою судьбу с радостью положили хер, верить в это и расслабляться я не собирался. Двигаясь вот так неспеша, я в голове – и только в голове – выстраивал будущий маршрут на ближайшие сотни километров, одновременно прикидывая способы их преодоления. Кое-что уже начало вырисовываться, и я как раз с задумчивой скорбью рассматривал сломавшийся очередной шест, когда до меня донесся знакомый тарахтящий звук – так на низких оборотах работает собранный из всякого говна разлаженный движок внутреннего сгорания. На воде трудно понять откуда идет звук, и я решил не играть в угадайку, предпочтя схватиться за одно из свисающих до воды лиан и толчком направить плот в один из темных проломов в стене затопленной высотки.