Случайная свадьба. Одна зима до любви
Елена Княжина
Эта зима должна была стать для меня последней. Но я все еще жива. И замужем за незнакомцем.
Едва помню, как давала клятву в заметенном снегами храме… Зато я не забыла, как тот мужчина вливал в меня магию. Холодные губы на моих, трясущихся в лихорадке. И обжигающий поток силы, накрепко вплетающийся в жилы…
Вот и все, что я помню о незнакомце, спасшем мне жизнь. Его магия еще внутри, темная, дикая… Она толкает на поиски. Кто мой муж? И почему его дар теперь хочет меня убить?
Впереди пять полных лун, чтобы во всем разобраться. Одна зима… на любовь.
Елена Княжина
Случайная свадьба. Одна зима до любви
Пролог
– Он придет, – неуверенно пробормотал отец, поддерживая меня вертикально перед алтарем. – Он крепко мне задолжал, Лара… Он не осмелится оставить род Хоулденвей в беде в такой час!
Из распахнутых дверей в полуразрушенный храм залетали снежные хлопья и тут же таяли, касаясь пламени свечей. Кристаллы под сводом давно разрядились. Поэтому жрец, обнаруженный нами в соседней харчевне, обошелся живым огнем.
Белая накидка давила на слабые плечи. Щеки горели, по лбу скатывался липкий пот. Все труднее было удерживать мысли в голове. Зачем мы здесь?
Кажется, я выхожу замуж. За незнакомца из замшелой харчевни, что расположена на самой темной улочке Вандарфа.
Там было шумно и пахло хмелем. Из окон виднелся приют настоятельницы Монтилье. Завсегдатаи ругали проказницу Триксет и согревались чем могли…
Здесь же, в храме, было мертвенно тихо, как в усыпальнице сатарских Владык. Лучше бы мы остались в харчевне.
Выпустив руку отца, я присела на холодную ступень. Приложила горящий висок к гладкому алтарном камню. Перед глазами мельтешила черная мошкара, в горле булькала муть. Диковинная магическая хворь отвоевывала свое, и счет шел уже на минуты.
Неужели это моя последняя зима? Да, Лара, все так. Последняя.
Вьюга озлобленной хэссой билась в окна, и стекла повизгивали жалобно под ее натиском…
Заметенный снегами Вандарфский храм торчал на вершине скалы, как причудливый корявый снеговик. Мы еле влезли сюда по обледенелой тропинке, вьющейся стеклянной змеей меж сугробов. Жрец несколько раз поскальзывался и падал, отец по колено промочил ноги в холодной луже. Моя же белая мантия покрылась ледяной коркой и не спешила оттаивать.
Другого святого места, откуда можно воззвать к богиням и попросить брачное благословение, поблизости не сыскать. Все силы, оставленные хворью в насмешку, я растратила там, на склоне. И теперь обреченно вздыхала.
Он не придет. Тот мужчина, что пообещал отцу взять меня в жены, чтобы влить в истощенные жилы спасительную родовую магию… Он передумал. И я не посмела бы его винить.
Любой бы передумал, взглянув под глубокий капюшон и узрев кошмар, в который Лару Хоулденвей превратила изматывающая болезнь. Но маг решил поступить благородно… Это ведь отвратительно – прийти, поглядеть на невесту, скривиться и выйти вон? Поэтому он попросту не явился, подарив батюшке ложную надежду.
Не стоило нам тащиться на неприступную обледенелую гору. Здесь, в полуразрушенном храме, не обрести спасения. Тот мужчина наверняка нашел свежую харпию, и она уже несется в столицу, взрывая копытами рыхлый снег.
Зачем-то я продолжала глядеть на распахнутую дверь. Белое, черное и рыжее сплеталось перед взором в причудливый узор. Снег, ночь, пламя… Черного становилось больше. Вскоре морок заволок все туманом.
Кажется, мой час пробил. Я отвернулась от входа, зажмурилась и поднялась, чтобы принять смерть достойно. Как когда-то сделала моя мать.
– Лара… доченька…
Отец все понял. Он уложил на мое лицо обе ладони и погладил ласково, пальцами запоминая черты. Прикрытые веки смочило соленой влагой: прощание никогда не давалось мне легко.
Вдруг спину окатило леденящим порывом. Ночь, смешанная с холодом, пролетела по храму и забралась под мантию.
Сзади послышались шаги. Нетвердые, глухие.
Он пришел.
– Быстрее, тэры. Я должен добраться до Пьяналавры к рассвету, что с новыми погодными условиями будет проблематично, – хрипло потребовал голос, который мне никогда не забыть. Еще в харчевне от него пробрало, а теперь и вовсе каждую жилку в узелок скрутило.
На дрожащее запястье легла рука в заснеженной перчатке. Кожу обожгло холодом. Пальцы сжало, и я потонула в непривычном, чужом прикосновении.
Мой будущий муж.
От переизбытка эмоций я пошатнулась и, найдя ближайшую опору, прислонилась к боку высокого незнакомца. Не было ни сил, ни смелости поднять на него глаза. Он стар и уродлив или красив и статен? Какая, к богиням, разница…
Я едва видела жреца перед собой. Его будто пожирал липкий черный морок, обгладывая края парадного одеяния.
Алтарь расплывался, в ушах гудело, ноги подламывались. Последние силы оставляли меня, и отец жестом велел служителю поторопиться. Сократить клятвы, как только возможно, и быстрее приступить к финальной части. К поцелую, в котором сплетутся наши искры, и в меня хлынет родовая магия супруга.
Свечи запылали ярче. Их пламя пробилось через темный туман, на секунду озарив храм сиянием брачных клятв. Пальцы мужчины сжались сильнее, впились в мою ладонь… Еще немного – и я стану его женой.
Глава 1
За несколько часов до…
Зима наступила внезапно.
Не так, как бывало в древние времена, когда сезоны шли друг за другом. Плавно, неспешно, по давно установленному порядку, давая сатарцам шанс подготовиться.
Сейчас все случилось резко. Минуту назад я в полусне любовалась сочными лугами. Как вдруг, вынырнув из забытья, увидела ползущие по стеклу морозные узоры. И пышная зелень за окном сменилась пугающей белой круговертью.
Повозка со скрипом зарылась в сугроб и остановилась. Старый харпемейстер витиевато выругался, огласив земли Вандарфа воплем человека, приморозившего пятую точку к обледенелой лавке. Тощие харпии, что волокли экипаж из последних сил, возмущенно расфыркались.
– Триксет, мой тэр… Избрание окончено. Победила Триксет!
Задыхаясь, кучер ввалился в промерзшее нутро разбитого экипажа. Вместе с ним впорхнули перепуганные бабочки и мошки, как и я, не ожидавшие от погожего летнего зноя такой подставы.
Сложив отмороженные крылья, они примостились на моей ладони, надеясь урвать с кожи каплю тепла. Я бы и рада поделиться, но… что с меня нынче возьмешь?
Громко вздыхая, отец достал из походной сумки пальто для себя и накидку для харпемейстера. Под диваном нашлись согревающие чешуйчатые попоны для харпий. Мне же папа с виноватым видом передал хлипкий осенний плащик с куцым меховым воротником: ничего теплее и наряднее в вещевом мешке не обнаружилось. Я давно не гуляла по улицам и потому не нуждалась в обновках.
Выходит, вестницы, что забредали в наши края на той неделе, ошиблись. Они предрекали победу Шарии. На смену жаркому лету Верганы должна была прийти тихая, мягкая осень – пора урожая и преумножения богатств.
И вот… снег. Нахраписто белый, нарядный, слепящий. Триксет будто издевалась, посмеивалась над сатарцами, что не подготовились к сезону! Представляю, какие нынче очереди в лавках с шубами и шерстяными шалями…
Мы выехали с рассветом. Подношение Шарии сделали накануне в деревенском храме. Несколько часов мы двигались вдоль бывших фермерских полей, ныне затянутых туманом и дымом. Объезжали их через мертвый, черный лес, с опаской косясь на далекие военные шатры. Молились богиням, чтобы нас не приняли за рогатых.
Ни один здравомыслящий сатарец не станет сокращать путь через Туманные Рубежи. Но из меня по капельке вытекала жизнь, а отец зажегся новой идеей. Последней.
Бездомные вестницы, что захаживали в имение рода Хоулденвей за горячей едой и ветхой одеждой, принесли на кончиках клювов рассказы о старой виззарийке, что тайно поселилась под крышей приюта Монтилье.
Я едва переставляла ноги в последние дни, часто падала в обморок… И отец решился. Велел харпемейстеру заложить экипаж и оседлать старых, чахлых харпий с обломанными костяными гривами. Он рассчитывал успеть в Вандарф до смены сезона.
Впрочем, подстегивало его не столько избрание новой богини, сколько осознание: Ларе Хоулденвей осталось мало. Кошмарно мало. Доживет ли до ночи – вот вопрос.
Путь я помнила слабо: дремала, проваливалась в забытье, мучилась тошнотой, вновь засыпала на твердом диванчике экипажа… Морщилась, ворчала: к чему отец затеял изматывающую поездку? Почему не дал провести последний день за чтением и молитвой?
Матушке он позволил уйти достойно, тихо, в родной постели. Меня же который год демонстрировал придворным лекарям, деревенским знахарям и шарлатанам, как неведомую зверюшку. Обычно они сами приезжали в Хоулден-Холл, выписывали мази, зелья, травки… Но понятно, что темная ведьма не из тех, кого можно вызвать письмом, пообещав мешок серебряных сат.
И мы ехали, ехали… пока не встряли в снежную стену. Ледяных сугробов никто не ждал. До Вандарфа осталось всего-ничего, но харпии были стары, а переходы завалены… Едва ли доберемся до темноты.
Не могла Триксет оставить мне еще немного тепла? День, два, не больше? Три я уж точно не протяну…
Я виновато поглядела на отца, расправлявшего меховой коврик по сидению, и отвернулась к окну. Как он тут будет, без меня?
Отражение в заиндевелом стекле не врало: мне становилось хуже с каждым часом. Кожа рук отдавала болезненной зеленью, вены проступали через прозрачную пленку, кости обострились и выпирали, точно я месяцами ничего не ела.
Если раньше мои волосы имели приятный оттенок светлого вандарфского каштана, то теперь потускнели, посерели, выцвели и пронизались тонкими серебряными нитями. Глаза, некогда светло-зеленые, как лавруш (пряная травка, которую добавляют в чаи и настои), стали прозрачными. Бесцветными. В них будто застыли кристаллы льда – столь любимого новой главной богиней материала.
Мое тело увядало вместе со мной. Даже отец лишний раз старался не глядеть прямо, чтобы не расплакаться.
– Следовало остаться. Провести отведенное время в покое и…
– Лара! – отец вздрогнул и, силой воли остановив трясущиеся пальцы, добавил: – Упокоиться мы успеем… как придет срок. А пока есть хоть минута, надо бороться. Искать способ вылечить тебя. До последнего вздоха.
– Я устала искать, – прошептала я, впадая в оцепенение от мерной качки. – Очень, очень устала.
Харпии, понукаемые кучером, с недовольным шипением двинулись вперед, выискивая старую дорогу под снежным ковром.
– Дай мне последний шанс, лаврушка, – ласково попросил отец, и я покорно кивнула. – Ворожка знает то, что неведомо никому из сатарских магистров…
Как ему отказать? Папа который год тешил себя надеждой, ее остались самые крохи. Совсем скоро все кончится. Меня утягивала на ту сторону неизвестная хворь, отца забирала старость.
Вот только с чего он взял, что полуслепая старуха, десяток лет назад прибившаяся к Вандарфскому приюту и слывшая темной ведьмой-виззарийкой (глупости!), знает лекарство от моей беды?
И имя у нее такое нелепое – Ворожка. Больше для самки грумля подойдет, чем для опытной жуткой ведьмы.
Конечно, сама Ворожка не подтверждала, что как-то связана с народом Древней Виззары. Это дело подсудное, запрещенное, смертью грозящее. А слухи, что передавались из клюва в клюв, от крыла к крылу, не были надежным источником.
Все знают, что те виззарийцы, что не сбежали порталами после гибели четы Грейнов, светлейших владык Сатара, были уничтожены. Настигнуты и растерзаны стражей Двора и лично молодым герцогом Грейнским, мстившим за утрату родителей.
Вряд ли тэр Габриэл, нынешний генерал, известный красотой, статью и военным пылом, был так слеп, что не заметил под боком Вандарфа старую виззарийку!
(Габриэл Грейнский – герой книги «Мой герцог, я – не подарок!», прим. автора)
***
В приют Монтилье мы въехали с темнотой, когда по густому снегу пятнами расползлась сумеречная синева. Рыжие городские фонари светились вдалеке праздничными гирляндами, но здесь, на окраине Вандарфа, было тускло и серо. Мрачно.
Харпемейстер повел кобылиц к загонам, а мы с отцом выбрались у парадного крыльца. Безликое серое здание, истощенное старостью – болезнью хоть и знакомой, но непобедимой, – лениво выплывало из плотного тумана.
К главной башне были искусственно присоединены длинные корпуса с сотнями мелких черных окошек. Стены были утыканы стеклянными «гнездами», точно спелый фрукт семечками. Видимо, там располагались кельи послушниц.
Нас встретила сама нелла Монтилье – пожилая благородная дама, прямая, точно жердь, в серых одеждах с высоким воротом. Из узкого коридора высыпали воспитанницы в длинных белых сорочках. Всем лет от десяти до пятнадцати, а любопытства – через край.
Настоятельница шикнула на них и без слов предложила нам проследовать в ее личное крыло. Отец перед отъездом послал ей весточку: нас, судя по всему, ждали.
– Из Хоулден-Холла такой долгий путь до Вандарфа? – учтиво уточнила она, закрывая дверь кабинета от любопытных ушек.
Указала длинным пальцем на черноту за окном. Наш неуместно поздний визит нарушил привычный приютский распорядок.
