– А ее друзья про тебя знают, Эвердин? – спрашивает Блэр.
– Нечего им знать, – усмехается Бердок. – По крайней мере, пока нечего.
Громкоговорители оживают, шутки в сторону. И в этот момент я вижу, как Ленор Дав обходит миротворца и протискивается за ограждение. Она нарядилась в ярко-красное платье с оборками, в котором иногда выступает, а волосы убрала в прическу и заколола гребнями, что выковал для нее Тэм Янтарь. Нарядно и мрачно.
Над площадью несется запись гимна, заставляя мои зубы стучать.
Алмаз Панема,
Город великий…
По идее, мы должны петь, но вместо этого невнятно бормочем. Просто двигаем губами в такт. На экранах показывают символы могущества Капитолия: армии марширующих миротворцев, воздушные флотилии из планолетов, танки на широких столичных авеню, ведущих к особняку президента. Все выглядит чистенько, дорого и смертельно опасно.
Когда гимн кончается, мэр Алистер поднимается на сцену и зачитывает «Договор с повинными в мятеже дистриктами», который, по сути, представляет собой условия капитуляции в войне. Большинства жителей Дистрикта-12 тогда и в помине не было, но мы все равно должны расплачиваться. Хотя мэр пытается говорить нейтральным тоном, в ее голосе сквозят нотки неодобрения. Судя по всему, скоро ее заменят. Увы, достойные мэры у нас надолго не задерживаются.
Следующей выходит Друзилла Серп, женщина с пластиковым лицом, каждый год сопровождающая трибутов на Голодные игры. Явилась не запылилась прямо из Капитолия. Понятия не имею, сколько ей лет, но в Дистрикте-12 ее знают с первой Квартальной Бойни. Может, ровесница нашей Хэтти? Сказать наверняка сложно, потому что ее лицо обрамляют причудливые кнопки наподобие канцелярских, которые натягивают кожу. В прошлом году на них красовались крошечные диски от циркулярки, в этом повсюду число пятьдесят. Что же до одежды, то в своем гардеробе Друзилла явно пытается совместить два модных тренда: милитари и дерзкий стиль. В результате она вырядилась в лимонно-желтый офицерский китель, ботфорты того же цвета и цилиндр с козырьком. Наверху шляпы торчат перья, из-за чего Друзилла смахивает на взбесившийся нарцисс. Однако никто не смеется, ведь здесь она олицетворяет зло.
Два миротворца устанавливают огромные стеклянные шары с именами возможных трибутов.
– Сначала леди, – объявляет Друзилла, опуская руку в шар справа и вытягивая полоску бумаги. – И наша счастливица это… – Она делает паузу для большего эффекта, вертит бумажку в руках и усмехается, прежде чем всадить нож. – Луэлла Маккой!
Мне становится тошно. Луэлла Маккой живет в трех домах от меня; более умной и бойкой девчонки тринадцати лет просто не существует! Толпа возмущенно гудит, и я чувствую, как сзади меня напрягаются Блэр с Бердоком, когда Луэлла карабкается по ступенькам на сцену. Она перекидывает черные хвостики за спину и сердито хмурится, пытаясь выглядеть крутой.
– В этом году леди будет двое! К Луэлле присоединится… – Друзилла ворошит полоски бумаги в шаре и выуживает второе имя. – Мейсили Доннер!
Я встречаюсь взглядом с Ленор Дав, и все, о чем могу подумать: «Это не ты. По крайней мере, не в этом году. Ты в безопасности!»
Толпа снова гудит, но скорее от удивления, чем от негодования, ведь Мейсили – чистокровная горожанка со всеми присущими ей замашками. Доннеры успешные торговцы, и все сходятся во мнении, что ее па вот-вот станет преемником мэра. Городских детишек редко выбирают в трибуты, потому что им не приходится брать тессеры, как их ровесникам в Шлаке.
На площадке для девушек Мейсили хватает за руку Астрид, плачущая Мерили обнимает сестру, и три белокурые головки прижимаются друг к другу. Потом Мейсили осторожно высвобождается и приглаживает платье, такое же, как у своей близняшки, только не розовое, а лавандовое. Она почти всегда задирает нос, однако сегодня устремляет его почти вертикально в небо, пока взбирается на сцену.
Теперь черед юношей. Друзилла достает полоску бумаги из левого шара, и я собираюсь с духом, готовясь к худшему.
– Первый джентльмен, которому выпало сопровождать леди – это… Вайет Келлоу!
Я не видел Вайета в школе довольно давно. Наверное, ему исполнилось восемнадцать, и он начал работать в шахте. Я плохо его знаю. Он живет на другой стороне Шлака и особо не высовывается. Я ненавижу себя за облегчение, которое испытываю, пока он идет к сцене ровным шагом и с каменным лицом. Его мне тоже жаль. Должно быть, ему скоро исполнится девятнадцать, а это большое событие в дистриктах, ведь тогда ты перерастаешь возраст трибута.
Когда рука Друзиллы ныряет обратно в шар, почти не остается надежды на то, что мы с Ленор Дав оба избегнем этой ужасной участи. Неужели всего через пару часов мы уберемся подальше от площади и крепко-крепко обнимемся под сенью прохладного леса? Я судорожно вздыхаю, готовясь услышать смертный приговор.
Друзилла смотрит на последнее имя.
– И трибут номер два… Вудбайн Шанс!
С моих губ слетает невольный вздох облегчения, и мне вторят юноши, стоящие рядом. Ленор Дав смотрит мне в глаза, пытаясь улыбнуться, но невольно переводит взгляд на последнюю жертву.
Вудбайн – самый младший и бедовый среди своих братьев. Стоит им выпить, и они становятся такими дурными, что Хэтти не продает им самогон из страха, что те набросятся на миротворцев, поэтому им приходится покупать у старины Бэскома Сороки, который ничем не брезгует и готов продать свое пойло любому, кто заплатит. Если от Эбернети исходит легкий душок мятежа, то от Шансов им несет за милю – они потеряли на виселице больше своих, чем я могу вспомнить. Ходят слухи, что Ленор Дав приходится им родней по отцовской линии. Она им ужасно нравится, хотя факт родства и сомнителен. Так или иначе, Кларк Кармин не поощряет их общения.
На экранах возникает изображение Вудбайна, стоящего в нескольких рядах передо мной. Он делает вид, что собирается последовать за Вайетом, потом серые глаза вызывающе вспыхивают, он разворачивается и бежит прямиком в соседний переулок. Родня подбадривает мальчишку криками, толпа на пути миротворцев смыкается. И только мне начинает казаться, что он может успеть – в их семье все ребятишки носятся словно ветер, – как с крыши Дома Правосудия гремит выстрел, и затылок Вудбайна взрывается.
Глава 2
Экраны гаснут, и появляется изображение флага. Похоже, распорядители не хотят, чтобы беспорядки в Дистрикте-12 видела вся страна.
На площади начинается столпотворение: люди бегут в соседние переулки, некоторые спешат помочь Вудбайну, хотя помощь уже не нужна. Миротворцы продолжают стрелять, в основном на упреждение, но попадают в парочку несчастных на краю толпы. Не знаю, куда податься. Поискать Сида с ма? Вывести Ленор Дав с площади? Просто бежать в укрытие?
– Кто это сделал? Кто это сделал? – требует ответа Друзилла.
К краю крыши Дома Правосудия подводят сконфуженного юного миротворца.
– Идиот! – орет на него Друзилла снизу. – Не мог подождать, пока он скроется в переулке? Смотри, какой бардак ты устроил!
И правда бардак. Замечаю на краю толпы ма с Сидом и делаю шаг в их сторону, как вдруг из динамиков рявкает грубый мужской голос:
– На землю! Все на землю! Сейчас же!
Я машинально падаю на колени и принимаю привычную позу – руки сомкнуты на шее, лоб прижат к покрытой сажей брусчатке. Краем глаза вижу, что почти все следуют моему примеру, только Отто Меларк, здоровенный парень, чьи предки владеют пекарней, выглядит озадаченным. Мускулистые руки висят по бокам, ноги топчутся на месте, и тогда я замечаю: светлые волосы Отто забрызганы чужой кровью. Бердок изо всех сил пинает его под колено, и этого хватает, чтобы сын пекаря бухнулся на землю, убравшись с линии огня.
Друзилла орет на свою команду, и раскаленный микрофон разносит ее голос по всей площади:
– У нас пять минут! Задержка в пять минут, а после придется возобновить трансляцию! Уберите тех, кто в крови!
Впервые до меня доходит, что на самом деле Жатва не транслируется в прямом эфире. На случай подобных эксцессов она идет с пятиминутной задержкой.
Миротворцы тяжелой поступью обходят площадь, хватают всех запачканных кровью, включая Отто, и подталкивают к ближайшим магазинчикам, чтобы убрать с глаз.
– Нам нужен другой мальчишка! Мертвый не годится! – заявляет Друзилла, с грохотом спускаясь со сцены на площадь.
Раздаются пронзительные вопли, за ними следуют отрывистые приказы миротворцев. Я слышу голос Ленор Дав и, сам того не желая, резко поднимаю голову. Моя бедовая девушка пытается помочь матери Вудбайна, которая вцепилась в его руку и не желает отпускать, когда миротворцы пытаются его унести. Ленор Дав повисла на локте одного из солдат, умоляя позволить бедной женщине попрощаться с сыном, дать ей хотя бы минутку. Как раз минутки у них и нет.
Это плохо кончится!.. Вмешаться? Оттащить Ленор Дав в сторону? Или я сделаю только хуже? Такое чувство, словно мои колени приклеились к земле.
– В чем проблема? – слышится голос Друзиллы. – Уберите тело с площади!
Группа из четырех миротворцев бросается исполнять приказ.
Услышав, что Вудбайна назвали «телом», его мать окончательно слетает с катушек. Она начинает визжать, обхватывает своего сына за грудь, пытается вырвать из рук солдат. Ленор Дав бросается ей помогать, тащит Вудбайна за ноги.
Если вмешаюсь, мне точно влетит от своей матери, но не могу же я валяться на земле, когда Ленор Дав в опасности! Подрываюсь и бегу к ней в надежде, что заставлю ее выпустить Вудбайна. Один из миротворцев уже поднял автомат, собираясь вырубить нахалку прикладом.
– Стоп! – Я прыгаю, пытаясь ее прикрыть, – как раз вовремя, чтобы перехватить удар и получить прикладом по виску. Голова взрывается болью, перед глазами вспыхивают яркие огни. Я даже не успеваю упасть на землю, как стальные руки хватают меня за плечи и тащат вперед. Мой нос едва не чиркает по брусчатке. Падаю лицом вниз, вижу перед собой пару желтых ботинок. Один из них приподнимает мой подбородок, потом роняет его обратно на землю.
– Кажется, мы нашли замену!
Ленор Дав подле меня начинает умолять:
– Не забирайте его, он не виноват! Это все я! Накажите меня!
– Пристрелите девку! – велит Друзилла. Ближайший миротворец направляет ружье на Ленор Дав, и Друзилла раздраженно фыркает: – Только не здесь! Хватит нам крови. Найди местечко поукромнее, понял?
Солдат делает шаг в сторону Ленор Дав, и тут появляется парень в лиловом комбезе.
– Погодите! Если позволишь, Друзилла, оставлю ее для душераздирающей сцены прощания. Зрители такое любят, а ведь ты всегда нам напоминаешь, как трудно заставить их смотреть трансляции из Двенадцатого!
– Ладно, Плутарх, валяй! Главное, заставь их всех встать. Подъем! Все встали, грязные свиньи! – Меня тоже поднимают. Я замечаю хлыст для верховой езды, пристегнутый к ботфорту, и гадаю, декоративный это элемент или нет. В мое лицо бьет вонь дохлой рыбы. – Старайся, не то я сама тебя пристрелю.
– Хеймитч! – вскрикивает Ленор Дав.
Я пытаюсь ответить, но Друзилла хватает меня за лицо своими длинными пальцами.
– А ее заставлю смотреть.
Плутарх машет своей команде.
– Направь камеру на девушку, Кассия. – Он обращается к Друзилле: – Знаешь, у нас есть отснятый материал, где миротворцы сдерживают толпу. Могла бы получиться отличная иллюстрация к лозунгу «НЕТ МИРОТВОРЦЕВ – НЕТ МИРА!».
– Некогда, Плутарх! Я едва успеваю отснять заново жеребьевку! Поставьте первого мальчишку… Как там его зовут?
– Вайет Келлоу, – напоминает Плутарх.
– Поставьте первого мальчишку обратно в загон. – Друзилла хлопает себя по лбу. – Нет! – Она задумывается. – Да! Я вызову сразу обоих. Так выйдет более складно.
– Потеряешь еще тридцать секунд.
– Ну так вперед! – Она указывает на меня: – Как зовут?
Собственное имя кажется чужим, стоит сказать его вслух.
– Хеймитч Эбернети.
– Хеймитч Эбернэни, – повторяет она.
– Хеймитч Эбернети, – поправляю я.
Она с досадой поворачивается к Плутарху:
– Слишком длинное!
Он царапает на своем планшете и отрывает полоску бумаги. Друзилла берет и читает:
– Вайет Келлоу и Хеймитч… Эбер… нети. Вайет Келлоу и Хеймитч Эбернети.
– Ты – настоящий профессионал! – восхищается Плутарх. – А теперь поспеши на свое место. Я поставлю мальчишку куда надо. – Пока Друзилла торопливо взбирается по ступенькам, он берет меня за локоть и шепчет: – Не глупи, парень, не вздумай снова облажаться. Стоит ей щелкнуть пальцами, и ты покойник!
Не знаю, как можно убить, щелкнув пальцами, и не хочу знать. В любом случае жить мне пока не надоело.
Плутарх ведет меня ближе к сцене.
– Вот здесь. Стой и жди, пока Друзилла назовет твое имя, потом спокойно поднимайся. Ладно?
Я пытаюсь кивнуть. Голова раскалывается, мысли мечутся, словно камешки в консервной банке. Что случилось буквально пару минут назад? Что происходит прямо сейчас? В глубине души мне все ясно. Я – трибут на Голодных играх. Через несколько дней я погибну на арене. Пусть все это мне известно, такое чувство, словно я наблюдаю за Жатвой со стороны.
Оставшиеся зрители поднялись на ноги, но в себя так и не пришли. Люди тревожно перешептываются с соседями, пытаясь выяснить, что происходит.
– Эфир через тридцать секунд, – раздается из громкоговорителей. – Двадцать девять, двадцать восемь, двадцать семь…
– Заткнитесь! – визжит Друзилла на толпу, пока гример пытается припудрить ее потное лицо. – Заткнитесь, или я всех вас убью!
Словно в подтверждение угрозы стоящий рядом миротворец стреляет в воздух, и низко над площадью проносится планолет.
Шум мигом стихает, и я слышу, как в ушах у меня пульсирует кровь. Тянет пуститься наутек по примеру Вудбайна, но я помню, как свисали из пробитого черепа его мозги.
– …десять, девять, восемь…
Все на сцене вернулись туда, где стояли перед стрельбой: Луэлла и Мейсили, миротворцы и Друзилла, которая быстро рвет пополам бумажку Плутарха и кладет поверх кучи в стеклянном шаре.
Я оборачиваюсь за поддержкой к Бердоку и Блэру, но их, разумеется, и след простыл. Рядом стоит лишь парочка ребят помладше, да и те стараются держаться от меня подальше.
– …три, два, один, и мы в эфире.
Друзилла притворяется, что вытаскивает бумажку с именем.
– И первый джентльмен, который будет сопровождать леди – это… Вайет Келлоу!
Я будто повтор смотрю: Вайет вновь поднимается на сцену все с тем же бесстрастным видом и послушно занимает свое место.
Рука Друзиллы для виду копается в шаре, затем с хирургической точностью вытягивает нужную бумажку.
– И наш второй юноша будет… Хеймитч Эбернети!
Продолжаю стоять в надежде, что это дурной сон, и я проснусь в своей кровати. Все пошло наперекосяк! Буквально пару минут назад я почти избежал этой участи. Собирался домой, потом в лес, свободный до следующего года.
– Хеймитч? – повторяет Друзилла, глядя прямо на меня.
Мое лицо заполняет весь экран над сценой. Ноги несут меня вперед. Камера переключается на Ленор Дав, которая прижимает руку ко рту. Она не плачет, так что Плутарх не получит свою душераздирающую сцену прощания. Только не от нее и не от меня. Они не смогут использовать наши слезы на потеху зрителям.
– Леди и джентльмены, давайте вместе со мной поприветствуем трибутов из Дистрикта-12 на Пятидесятых Голодных играх! – Друзилла указывает на нас. – И пусть удача всегда будет на вашей стороне!
Она начинает хлопать, и из громкоговорителей ей вторит огромная толпа, в то время как у нас в Двенадцатом аплодисменты довольно жидкие.
Я замечаю среди зрителей Ленор Дав, мы смотрим друг другу в глаза, и нас захлестывает отчаяние. Она опускает руку, прижимает к сердцу, и губы ее безмолвно шепчут: «Люблю, огнем горю!» Я отвечаю: «Я тоже!»
Пушки развеивают очарование. Конфетти сыпется дождем на меня, на сцену, на площадь. Я теряю Ленор Дав из виду среди блестящих кусочков бумаги.
Друзилла широко раскидывает руки.
– Счастливой вам второй Квартальной Бойни!
