Тогда я не стал усугублять ситуацию, опасаясь, что мое вмешательство только навредит мальчишке, но с того момента его упрямый ожесточенный взгляд не выходил у меня из головы. Я всё чаще находил повод, чтобы спуститься на нижние уровни. Первое время казалось, что это просто любопытство, но позже понял: мне нужно было разобраться, что заставило подростка, почти ребенка, бесстрашно бросаться на здорового надзирателя.
Сначала Микаэль не шел на контакт и демонстративно отворачивался, стояло мне появиться. Но спустя время, пусть и со крипом, нам удалось найти общий язык. Так я узнал – Мика не младше меня, а старше на два года, что никак не вязалось с его щуплой внешностью и низким ростом.
Чуть больше года назад Фостеры были выбраны, как «перспективные работники» по специальной программе Корпорации, обещавшей лучшие условия жизни.
Иллюзия спасения, манящая многих….
Пройдя все этапы для подтверждения соответствия ряду необходимых критериев, Фостеры стали частью обслуживающего класса Улья: отец получил место кладовщика, а мать устроилась продавщицей. Но реальность оказалась далека от обещаний. Жизнь в подземных секторах была спартанской, график работы изнуряющим, любое нарушение правил каралось мгновенно. Все, что они зарабатывали, уходило на аренду жилья, талоны на еду, лекарства и обязательные сборы.
Свобода, которую им обещали, превратилась в новую форму рабства.
Мика получал образование в одной из школ, где учатся дети рабочих, за которую его родителям тоже приходилось расплачиваться каторжным трудом. Отец часто болел, а Мика вынужденно его замещал, чтобы покрывать расходы. Заключенный контракт с Корпорацией был равносилен договору с дьяволом, но разорвать его и вернуться в нищий прозябающий Гидрополис Фостеры не решались.
– Условия там еще хуже, – пояснял Мика, пыхтя сигаретой на заднем дворе за неказистой школой.
Порой мне казалось, что он общался со мной только из-за них – чертовых сигарет, которые я таскал ему пачками, как и еду, и фрукты и многое другое, недоступное на нижних секторах. Но это было не так. Просто Мика был другим, совсем не похожим ни на кого из моего круга. Грубым, прямым, не выбирающим выражений.
– Куда уж хуже, – качнув головой, усомнился я.
Он задумчиво посмотрел на меня, выпустил струю дыма и тихо сказал:
– Знаешь, что нас с тобой отличает?
– Многое, я полагаю.
– Ты привык думать, что мир принадлежит тебе, потому что никогда не видел ничего настоящего. А мы… мы каждый день живём с мыслью, что всё это может исчезнуть. Еда, крыша над головой, семья. Всё. Мои родители уже лишались всего, они помнят, какого это – потерять дом, близких, лицом к лицу оказаться со смертоносным вирусом и полчищами мутантов, заполонившими города.
– Мои тоже помнят. Первая волна эвакуации началась, когда мама была на восьмом месяце беременности, – поделился я.
– Мы попали в четвертую. Семьи со здоровыми детьми были в приоритете. Мой дядя… Отец рассказывал, как он валялся в ногах у военных, но ни его жену, ни его больную астмой дочь не забрали.
– Что с ними стало?
– А черт его знает? – пожал плечами Мика. – Погибли, как и остальные, кто не прошел отбор.
– Я думал, что забирали всех… – растерянно пробормотал я.
– Ну конечно, – Микаэль грубо рассмеялся. – Острова не резиновые, Эрик. Дураку понятно, что всем бы места не хватило, – добавил со знанием дела и нахмурился, словно готовясь выдать нечто важное. – Иногда я завидую тебе. Редко, но завидую. Жить без осознания собственной уязвимости… это, наверное, легче. Но мы, те, кто живёт в постоянном страхе, знаем цену каждому дню. А вы – вы думаете, что время бесконечно. Знаешь, люди на материках тоже когда-то в это верили, строили города, выпускали усовершенствованные виды оружия, разрабатывали вакцины для продления жизни и где они сейчас? Уничтожены гребаным вирусом, – сплюнув на землю, бросил Мика, а затем снова посмотрел мне в глаза. – Но кто-то же его создал? Не спрашивал у своего отца? Он наверняка в курсе…
– Корпорация спасла многих, – запальчиво перебил я, ощущая, как изнутри поднимается волна возмущения.
– Ну да, ну да, – усмехнулся Микаэль, но спорить не стал, переключившись на другую тему.
Мы стали друзьями. Нет, не так, как становятся друзьями на верхних уровнях, где дружба – это выгодная партия. Мы стали настоящими друзьями, хотя я никогда не решался произнести это вслух. Я видел, как в его не по годам взрослых глазах отражается презрение к системе, и он говорил мне об этом жестко и прямо, без прикрас.
– Знаешь, Эрик, в благие намерения Корпорации верит все меньше людей. Ты что-нибудь слышал о «Сети»? – однажды спросил Мика, понизив голос до полушепота. Его глаза искрились азартом и тем блеском, что появлялся, когда он рассказывал о девчонке, с которой недавно замутил.
– Ты про сопротивление? – напряженно уточнил я. Микаэль оглянулся, опасаясь, что кто-то может нас подслушать.
– «Сеть» – не просто бунтари, Эрик, – в его глазах вспыхнуло восхищение. – Это люди, которые решили не ждать чуда. Они действуют скрытно, но их нити тянутся через все острова. Они знают, как выжить в этой гнилой системе. Более того – знают, как ее разрушить.
Я напрягся, чувствуя, как кровь начинает быстрее пульсировать в висках. Разговоры о «Сети» я, разумеется, слышал, но всегда относился к ним как к слухам – нелепым и преувеличенным. Кто-то утверждал, что «Сеть» – всего лишь миф, созданный, чтобы пугать Корпорацию, другие говорили, что это маленькая группа недовольных, которую легко подавить. Но тон, с которым говорил Микаэль, заставил меня усомниться.
– И что же они делают? – осторожно спросил я.
– Ты когда-нибудь задумывался, куда исчезают ресурсы? – Мика внимательно посмотрел на меня, изучая мою реакцию. – Или почему некоторые острова, вроде Гидрополиса, начинают открыто саботировать поставки? Это они. «Сеть» мешает логистике, нарушает распределение вашей системы, похищает то, что вы у нас крадёте, и передаёт тем, кто умирает от голода. Они не сидят сложа руки, а действуют. Порой жёстко, но разве у них есть выбор?
Я хотел возразить, но слова застряли в горле. Отец всегда говорил, что саботаж – это результат «природной лени и слабоумия». А теперь я начинаю понимать, что это не лень, а отчаяние.
– Ты с ними связан? – прямо спросил я, настороженно изучая его одухотворенное лицо.
– Я? – Мика усмехнулся и пожал плечами. – Я лишь наблюдаю. Эти люди готовы рискнуть всем ради шанса жить по-другому. Их не волнуют ваши законы и приказы. И знаешь, что самое интересное? Их становится больше.
– Больше? – переспросил я, не скрывая скепсиса.
– Ещё бы, – он бросил на меня уверенный взгляд. – Ты удивляешься? В мире, где пайки урезают, а семьи выживают в спартанских условиях, люди готовы пойти за теми, кто хотя бы обещает перемены.
На мгновение я замолчал, пытаясь осмыслить его слова. Во мне боролись два чувства: возмущение и странное, необъяснимое уважение. Микаэль не был наивным мечтателем и к своим бунтарским убеждениям пришел не просто так.
– А что, если я скажу, что они ошибаются? – спросил я, надеясь найти в его взгляде хоть крупицу неуверенности. – Разве то, что они делают, не приводит к ещё большему хаосу?
– Хаос? – Мика расхохотался, но в его смехе не было ни веселья, ни радости. – Эрик, хаос – это то, в чём мы живём уже много лет. Просто ты этого не замечаешь. Что твой мир – это стеклянная клетка. Но что будет, если стекло треснет?
Я не нашелся, что ответить. Его высказывания словно разрушили барьер в моей голове, вынуждая задуматься о вещах, которые я раньше старательно игнорировал.
– Однажды ты поймешь…, – продолжил Микаэль уже тише, – Что мир принадлежит не тем, кто у власти, а тем, кто готов его изменить.
Тогда я ещё не осознавал, что именно Мика имел в виду, но его слова крепко отложились в памяти. Теперь они звучат в моей голове снова и снова, заставляя сердце сжиматься о скорби и сожаления.
Спустя два года после того разговора Фостеров обвинили в шпионаже. Якобы отец Микаэля передал информацию «Сети», помогая саботировать снабжение ресурсами. Это было абсурдное обвинение, и я знал, что оно фальшивое, но никто не искал доказательств. Никто не выслушал их сторону. Очередной показательный приговор с целью устрашения тех, кто дает допуск опасным мыслям в свои головы. Родителей Мики отправили отбывать срок на Фантом. Это место хуже смерти. Оттуда не возвращаются.
А Микаэля в тот же день призвали на Полигон.
Я пытался что-то сделать. Обратился к отцу, но тот даже не стал меня слушать.
– Ты слишком молод, чтобы понимать, как устроен этот мир, – сказал он с привычным хладнокровием. – Знаешь, что делает сильного лидера? Он никогда не привязывается. Ни к людям, ни к идеям. Твое место на верхушке пищевой цепи. Запомни это и сто раз подумай, прежде чем снова спуститься вниз.
Это был удар, который сокрушил все, во что я верил. Отец практически признался, что намеренно убрал Фостеров из моей жизни… самым чудовищным образом. Черт, как же я ненавидел его в тот момент, но был бессилен что-либо изменить.
Последний раз я видел друга, когда военные силой забирали его из сектора. Микаэль шёл, держа голову высоко, хотя я знал, что внутри он кипел от ярости. Его взгляд прожигал всё вокруг. Гнев, боль, презрение, но ни капли страха. Переступив через гордость, я снова пошел к отцу, снова умолял его отменить приказ, но он даже не взглянул на меня.
– Полигон – это шанс, – отмахиваясь, бросил он. – Если он выживет, то докажет свою ценность для Корпорации. Если нет, то за него это сделает кто-нибудь другой.
Мика погиб через месяц после призыва. Я узнал о его смерти из утреннего отчёта. Обычный цифровой файл с равнодушными строками текста. «Фостер, Микаэль. Погиб. Локация: Полигон, северный периметр. Время: 03:42». Никаких подробностей. Просто имя в длинном списке. В тот момент внутри меня что-то сломалось. Это был не просто гнев. Это была опустошающая безысходность. Я больше не мог смотреть на наш фальшивый безжалостный мир, не вспоминая его слова, его смех и его боль. Его честность, его силу и его способность быть выше лжи, на которой держался наш порядок.
Скоро я покину Улей…
Не от скуки и не для того, чтобы досадить отцу. Я сделаю это ради себя. Ради Микаэля. И ради тех, кто устал кричать в пустоту. Я уйду, чтобы доказать – Мика был прав.
Этот мир можно изменить.
Глава 1
Месяц спустя
– Быстрее, не отставать! Держать строй! Кирби, шевелись, ты задерживаешь группу, – команды сержанта Синга сыплются одна за другой, подстегивая меня двигаться быстрее.
Яростно сцепив зубы, я подтягиваюсь на торчащей над головой балке и забираюсь на металлическую ржавую лестницу, вмонтированную в бетонную стену. Добравшись до самого верха, пробегаю по узкой скользкой перекладине, стараясь не смотреть вниз. Держу равновесие, балансируя над обледенелым оврагом. Пронизывающий ветер так и норовит сбить с ног, обжигая тело даже сквозь утепленную экипировку. Мышцы горят, дыхание рваное, будто я глотаю осколки льда. Тяжесть брони усиливает нагрузку и замедляет скорость, но я с этим почти свыкся.
Впереди возникает еще один уровень высотой около пяти метров, но задача усложнена тем, что вместо лестницы на конструкции видны только покрытые льдом выступы. Это некритично. На перчатках имеются острые шипы, предусмотренные как раз для этих целей. Резво вскарабкавшись на преграду, осматриваюсь по сторонам, выискивая следующую цель. От вбитого в камень крюка до низкой части конструкции тянется толстая веревка. Расстояние внушительное, и разумеется, никакой страховки. До конца полосы доберется только тот, кто выдержит этот спуск.
– Дерби снова первый, – спустя пару минут звучит в наушниках высокий голос инструктора по выживанию. – Берите пример, сосунки. Если он делает, значит, и вы можете.
Рухнув коленями в снег, я зажимаю горящие ладони и пытаюсь отдышаться. Слышу, как один за другим рядом падают остальные инициары. Подняв голову, по привычке начинаю считать. Десять, пятнадцать, тридцать, сорок шесть. Облегчение накрывает согревающей волной. Сегодня никто не сорвался. И вчера. Если сравнивать с первым днем пребывания на Полигоне, я бы сказал, что потери среди рекрутов пошли на убыль.
– Ты как? Живой? – спрашиваю у задыхающегося Томаса Кирби, которого Синг нещадно прессует со дня прибытия на Полигон.
Том из Гидрополиса, одного из ресурсных островов, где мобилизация проходит непрерывно и поэтапно. Как и большинство новобранцев, Кирби попал в ряды «инициаров» недобровольно. Его выбрал УРК – Управление Рекрутского Контингента, входящее в Экваториальный комитет. Этот орган отбирает тех, кто может быть полезен системе, и бросает их в жерло Полигона, как дрова в топку. Критерии для дополнительных призывников включают в себя ряд обязательных параметров, которые в сумме определяют пригодность того или иного кандидата. Возраст, физическое здоровье, психологическая устойчивость, генетические данные – всё это собирается и анализируется системой УРК. Им важно не просто найти сильных и выносливых, а тех, кто сможет адаптироваться к экстремальным условиям Полигона.
Том явно не из тех, кто угодил сюда благодаря выдающимся данным. Скорее, ему выпала весьма сомнительная и смертельно опасная лотерея. Он принес бы Корпорации гораздо больше пользы, если бы остался в Гидрополисе и получил должность на очистной станции, где работает его отец. Я всегда считал подобный подход к мобилизации неправильным. Кирби, как и многие другие, – винтик в огромной машине Корпорации, который сначала используют до полного истощения, а затем списывают.
– Вроде, живой, – через силу улыбается парень, пытаясь храбриться.
– Перекур закончен. Встали и бегом три километра по прямой, – приказывает сержант.
– Перекур? Да он издевается, – бурчу себе под нос, поднимаясь на ноги. – Покурить тут можно только во сне.
– Береги легкие, Дерби, – криво усмехнувшись, бросает Диего Сантес, «загорающий» под зимним солнцем рядом с Кирби. – А то выплюнешь ненароком на следующем испытании.
– Не мечтай, придурок, – отзываюсь я, разминая пульсирующие мышцы и готовясь к старту.
Три километра по прямой. Ха. Это звучит проще, чем есть на самом деле. Мы выходим на трассу, засыпанную снегом, под ногами хрустит ледяная крошка, а впереди – серый горизонт, который лишь создает ощущение бесконечности. Дыхание срывается уже на первом километре, но я заставляю себя бежать. Мы все заменяемы. Остановиться здесь – значит потерять всё: место в группе, уважение и в конце концов жизнь.
Кирби плетётся где-то сзади. Я слышу, как он пытается дышать превозмогая боль. Том тяжело и надрывно пыхтит, издавая при этом звук работы старого мотора, который вот-вот заглохнет. Может, у Кирби и нет особых проблем со здоровьем, но он слишком щуплый, чтобы выдерживать серьезные физические нагрузки. Мика тоже был невысоким и худощавым, но в нем горела внутренняя сила, тот самый стальной стержень, что помогает с минимальным уроном выбраться из любой заварушки.
– Кирби, не останавливайся, – бросаю через плечо. – Беги, черт тебя побери!
– Я… пытаюсь… – отвечает он с натугой, но его голос звучит так, словно Том вот-вот рухнет.
Неугомонный Сантес, бегущий чуть позади, не упускает возможности поддеть:
– Эй, Дерби, может на руках его понесёшь, раз такой сердобольный?
– Закрой рот, Сантес, – оглянувшись, огрызаюсь я. – Лучше под ноги смотри, а то ненароком сам растянешься.
Ехидная усмешка Диего тает в морозном воздухе. Больше не обращаю на него внимание. Пошел к черту. Споры и конфликты работают тут против нас, и рано или поздно до Сантеса дойдет эта простая истина.
Мышцы ног горят, легкие едва справляются, но я не сбавляю темпа. Нельзя давать себе ни малейшей поблажки. Потому что, если прекращу движение, – мне конец, а я не собираюсь становиться еще одним именем в списке погибших. Буду переть к цели до последнего, даже через не могу.
Пока я на верхней строчке рейтинга по показателям выносливости, мои шансы выше, чем у остальных. То, что я справляюсь с нагрузками – не просто везение. Скорее, закономерность. Как бы я ни относился к отцу, его жесткое воспитание сыграло мне на руку. Он с ранних лет заставлял меня по три часа в день заниматься смешанными единоборствами и общей физической подготовкой.
Тогда мне казалось, что таким образом он демонстрирует свою власть, лепит по своему образу и подобию, потому что в рукопашном, да и любом другом бою, – отцу нет равных. Мне хватило пары-тройки совместных тренировок, чтобы это понять и почувствовать себя жалким червяком, то и дело норовящим растянуться на мате.
Здесь, на Полигоне я на собственной шкуре осознал, что на самом дело стояло за его действиями, интерпретированными мной, как целенаправленная жестокость и желание сломить. Хотя нет, я понял это еще раньше. В тот день, когда отец принес мне приказ о зачислении в ряды инициаров. Почти месяц назад…
«Он зашел в мою соту бесшумно – это всегда было его отличительной способностью. Приблизился к столу, за которым я резался в приставку. Рывком развернул кресло, сверля меня тяжелым взглядом. На его лице не отразилось ни единого намека на удивление или гнев. Даже не знаю, чего я ожидал – жесткого выговора, категоричного запрета или молчаливого разочарования?
Но отец, как обычно, играл по своим правилам.
Он протянул мне документ выверенным механическим жестом.
– Значит, Полигон, – произнес без особых эмоций. – Давно ты решил?
– Целый год живу с этой мыслью, – ответил максимально прямо, стараясь говорить внятно и уверенно.
Голубые глаза президента потемнели, утратив свою непроницаемую прозрачность. В тот момент мы оба понимали, что именно толкнуло меня на этот шаг, но я все-таки добавил:
– Мне нужно понять, кто я, если вычесть из уравнения нашу семью и этот проклятый остров.
Он промолчал, продолжая сканировать своими глазами мое лицо. Затянувшаяся пауза стала почти невыносимой, но я все продолжал смотреть на отца и не отвел направленного в его сторону взгляда.
– Хорошо, – наконец произнес он. – Ты сделал выбор. Я уважаю его.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом
