– За… мы с твоим батюшкой давно… он, как меня увидал, так и предложил переехать. Обещал, что любить станет… и в доме его хозяйкою буду. Жениться вот не хотел. Все говорил, что дочка… что… неможно… пока ты не замужем, то и неможно. А я ж его… как увидала, так и все.
Она все-таки присела, еще слабая и бледная.
Волосы вот перечесать бы, переплести рыхлую, почти рассыпавшуюся косу, которую Никанора одной только лентой и перехватила.
– Я ж не из-за богатства… да, мы бедные, но… я у батюшкиной родни жила. Приживалкою. Почти холопкою, только и слышала, какая я из себя нехорошая. Бледная. Костистая. Как матушка. А он красивой назвал. Потому и пошла, полетела… сперва на все готова была, лишь бы рядом с ним.
Никанора сцепила бледные руки.
И к губам поднесла.
– О женитьбе и не думала. Грех? Пускай… но… я глядела, как ты живешь. И завидовала. Страшно завидовала. Ты… ты даже не понимала, что у тебя есть все. Стоило только пожелать и… ела, что хотела. Делала… ничего не делала.
Можно подумать, Никанору заставляли работать с утра до ночи.
– Я занялась и домом. Порядка там не было.
Баська пожала плечами.
О доме она как-то… не то, чтобы не думала, но привыкла, что все идет, как оно идет.
– Хозяйство посыпалось, холопы разленились. Иные проворовались. В домовых книгах полнейший беспорядок, будто… не важно. Фролушка-то все больше лавками занят, делами торговыми, тут-то ему некогда было, а ты…
– А я?
– А ты… ты тоже не виновата. Кому тебя учить было-то?
Баська подумала и согласилась. Не то, чтобы вовсе не кольнуло под сердцем, потому как оно и вправду должна была Баська за всем приглядывать, но ей все как-то не до того было. Сперва. Потом уж Никанора появилась.
– И мне бы тоже тебя учить, но я… я хотела, чтобы он любил меня. И только меня. Чтобы всем сказал, что любит, чтобы… перестали за спиною шептаться. А он все не хотел тебя огорчать.
– Я не знала…
– А когда б узнала, что неужто обрадовалась бы? – поинтересовалась Никанора, косу распуская. А волос у ней хороший, светлый, без рыжины, и мягкий, вона, рассыпался как, лег покрывалом.
– Неа, – честно призналась Баська и гребень подала.
– Ты б костьми легла, а не позволила бы… – Никанора гребень взяла и вздохнула. – А тут он заговорил, что надобно тебя замуж выдать, что большая уже. И Тришку привел.
Бледная рука её дрогнула, а над губой опять бисеринки пота появились.
– И все повторял, что терем большой, что поженитесь вы, жить станете… внуки пойдут… тогда-то я и подумала, что больше не нужна, что… мне до конца жизни быть никем, приживалкою, которую держат из милости или по старой-то памяти. Челядь в спину скалится, шепчется, того и гляди в лицо смеяться будут. А Тришка и вовсе меня невзлюбил. То ли понял чего, то ли донесли… как-то обмолвился, что рядом с женою падшей женщины не потерпит.
И вновь всхлипнула.
– Дурак, – сказала Баська, чтобы утешить. И еще подумала, что оно, конечно, было до крайности обидно сперва, да только в последние дни она про Тришку и вовсе не вспоминала.
– Я… испугалась. А он все… говорил, что главное – это честь родовая, которую невместно порочить, что… женщина себя блюсти должна в любых случаях. И…
– Так и говорил?
– А то.
– Надо же… – Баська удивилась вполне искренне.
– У него отец строгий очень. Матушка так и вовсе из терема носу не кажет, я узнавала. Девки некоторые шептались, что боярыне-то и из женской половины выходить неможно, чтоб, значит, честь не опорочила.
Слушать подобное было… неприятно.
– Ты батюшке говорила?
– Пыталась, да… – Никанора махнула рукой. – Он мужчина. И сказал, что правильно все, что только так, в строгости, жену держать и надобно. И что Тришка с тобою поладит, что он помягше батьки будет, да и ты с характером. Но яблоко от яблоньки далеко не укатится.
Тут Баська с нею согласилась.
И сама предложила неожиданно:
– Хочешь ленту? У меня много. Красивые.
– Спасибо… только… ты дослушай сперва. Я… я аккурат узнала, что… непраздна. До того сама пыталась понести, надеялась… а оно не выходило. Тут вдруг взяло и вышло. И… и испугалась сильно, что дитё-то Фрол возьмет, признает, а меня сошлет куда с глаз долой, чтобы с новою роднею не ссориться. Они-то такого точно не поймут, а он все говорил, какие дела учинять станет, как сведет капиталы, с торгом развернется…
Баська головою покачала: ну, батюшка, взрослый же ж человек! С разумением! И куда только разумение это подевалось, ежели он честной бабе столько годов голову морочил?
Вот же ж…
– И я решила, что… нельзя допускать. Что если твоя свадьба не сложится, то… то, может, моя срастется? Теперь понимаю, как глупо это, но…
– Ты мне нарочно про ведьму сказала?
Никанора опустила глаза.
– Нарочно. Знала, что не усижу…
– Ты все одно бежать собиралась, а… твой Тришка…
– Не мой уж…
– Оно, может, и к счастью… но он полагает, что ведьмы – это зло, которое изничтожать надобно. Что… сила их темная, а люди, которые к ним ходят, тоже зло.
Никанора плела косу на диво ловко, перебрасывая прядку через прядь.
– Я и подумала, что ты к ведьме подашься, а Тришка о том узнает, и свадьбы не будет. Но… я не хотела, чтобы вот так… – Никанора перевязала косу своей лентой.
– Про магика ему сказала?
– Сказала… – краснота сделалась гуще. И голову Никанора склонила. – Чтоб уж точно… не сама… я просто с Фролом говорила, но громко, чтоб услышали точно… девки дворовые уж и напридумывали.
Донесли.
А там… слово за слово, и, небось, весь Канопень знает, что Баська с мужиком размалеванным в одной постели лежала. И что мужик этот, как очнулся, сбегчи предпочел, лишь бы на ней, падшей, не жениться.
И чего теперь?
– И… он… к батюшке…
– Пришел, – кивнула Никанора. – Я… слышала. Ругались крепко. И Фролушка его обложил матерно. А после сказал, что найдет тебе такого жениха, что весь Канопень обзавидуется.
– Ага… королевича, – фыркнула Баська.
И сама неожиданно для себя рассмеялась.
Глава 13
Где волшебный конь находит хозяина
Конь при свете дневном гляделся до отвращения обыкновенным. То есть, вне всяких сомнений, он был удивительно красив, и даже князь залюбовался, но и только.
Он обошел коня дважды.
Заглянул в рот, несмотря на явное недовольство животного, – в чем-то Стася даже понимала коня. Ей бы вот тоже не понравилось, если бы кто-то грязными пальцами в рот полез.
Князь же кивнул.
Присел.
Поднял одну ногу.
Вторую.
И опустив, поинтересовался:
– Вы уверены?
Причем вопрос был адресован не Стасе. Ежи же, не прекращая жевать, – теперь в руках его был пирог, – кивнул:
– Более чем, – произнес он с набитым ртом.
А конь потупился.
Скромно так, по-девичьи. Мол, я тварь приличная и всяким там незнакомым магам суть свою не являю. Но стоило князю обернуться, как конь ресницами хлопнул. И даже заржал так жалобно, тоненько.
– Это обыкновенная лошадь, – Радожский похлопал коня по шее. И протянул кусок хлеба, который тот взял аккуратно. – Точнее жеребец. Красивый, да, но обыкновенный.
– Хочешь сказать, нам примерещилось?
– Хочу сказать, что ни капли магии в нем нет. Я проверял. И не только я, – князь приподнял длинную гриву. – Его и штатный маг осматривал, вон, клеймо стоит и, стало быть, все в полном порядке.
– Что в порядке? Что тут происходит! Кто вы такие…
По двору спешил мужчина.
Был он невысок, плотно сбит и слегка косолап. Из-за косолапости ли, или же сами по себе, но ноги его выгибались дугою, и оттого при быстрой ходьбе казалось, что мужчина этот переваливается с ноги на ногу. Темный кафтан его, украшенный серебряным шитьем, слегка запылился, а шапка съехала на бок, открывая обширную лысину.
– Это ваш конь? – поинтересовался Ежи, разглядывая купца с интересом.
И Радожский посмотрел.
И Стася.
И даже конь.
– Мой.
– А вы…
– Градомысл, – сказал мужчина, отирая пот батистовым платком.
– Князь Радожский, – представился князь.
– Князь +++, – сказал Ежи, наградив Радожского ревнивым взглядом, который тот предпочел не заметить.
– Анастасия, – Стася решила, что князей с бедного купца хватит. А конь и вовсе благоразумно промолчал.
Бес же, до того сидевший тихо, – он и вовсе в последнее время повадился Стасю сопровождать, при этом держась словно бы в стороне – произнес:
– Умр.
И все замолчали. Ненадолго.
– Скажите, откуда он взялся? – Радожский хотел было хлопнуть жеребца по шее, но тот попятился, оскалился и захрапел так, нехорошо.
– Так… старшенький мой привез.
– А откуда, если не секрет?
Купец погладил бороду, в которой было изрядно седины. По всему выходило, что говорить ему не больно-то хотелось, но и не сказать он не мог.
– Острова… – наконец, промолвил он. – Там-то ничего хорошего нет. Я так думал. Что бриты в лошадях понимают-то? Вечно норовят подсунуть негожих, но заупрямился… вот я и подумал, пущай сходит, сам глянет, авось чего и надумает.
– И он сходил?
Купец склонил голову.
– И давно вернулся?
