– Многих потерял?
– Выжила одна треть из нашей сотни…
Со мной такое случалось нечасто – когда я не знала, что сказать. Утешать я не умела, сочувствовала – не лучше… Потому невольно вырвалось:
– Никто из нас не вечен. И когда-нибудь ты встретишься с теми, кого потерял, там, за гранью. Но пока есть возможность жить – живи. И так ярко, чтобы демоны тебе завидовали!
– Звучит как девиз, – усмехнулся пепельный.
– Вообще-то это тост, – поправила я. – Его в канун Новогодия всегда произносила моя прабабка за семейным ужином.
– И как она жила? Ярко? – полюбопытствовал раненый.
– Почему жила? – приподняла я брови. – Живет до сих пор.
– И в чем же секрет ее долголетия? – полюбопытствовал пепельный.
– Овсянка и прадед, – охотно ответила я и пояснила: – Овсянка – для крепкого сердца, а прадед – для всего остального.
Прозвучало это так двусмысленно, что я как-то разом вспомнила, на чем я сижу, а главное – в каком виде…
Так. Засиделась я что-то…
Медленно, чтоб не потревожить рану, начала вставать и…
– Ай! – вырвалось непроизвольно.
Все оттого, что мои каштановые волосы умудрились перепутаться со светлыми, а я, в свою очередь, напрочь об этом забыть. Так что пришлось потратить время, распутывая колтун, стоя при этом в позе вопросительной руны.
Наконец я выпрямилась, одернула юбку, чувствуя, как в груди под заинтересованным и немного насмешливым взглядом пепельного рождается доселе неведомое чувство – смущение. Чтобы задавить его в зародыше, напустив на себя деловой тон, произнесла:
– Тебя надо зашить еще раз и перевязать, а потом вытащить проклятие. Иначе рана снова разойдется. Так что я сейчас схожу за лекарской котомкой и вернусь…
С этими словами я развернулась на пятках и уже сделала шаг к лестнице, как мне в спину прилетело:
– Рангер…
– Что? – Я невольно остановилась и обернулась.
– Меня зовут Рангер, можно просто Ран, – повторил пепельный и приподнял бровь. С намеком так приподнял.
Пришлось вынужденно ответить.
– Веризия… Изи Дэйрис, – представилась я по привычке уже новой фамилией.
– То, что Дэйрис, я в курсе, – усмехнулся этот невозможный пепельный. Вот ведь язва!
Хотела ответить что-нибудь ехидное, чтобы оставить последнее слово за собой, но решила: я девушка экономная, поэтому не стоит транжирить словарный запас на всяких доходяг. Так что лишь гордо вскинула голову и направилась к лестнице.
Глава 4
Ступени надрывно заскрипели под моими шагами, когда я поднималась на второй этаж. Толкнула дверь в комнату, где хранились мои вещи. Вечерний свет проникал сквозь узкие окна, играя бликами на полках, где в ряд уже успели выстроиться бутыльки с зельями, амулеты, книги по магии, пара противней, на которых сушилась тыквенная, демоны ее дери, пастила… Просто я не знала, что еще можно сделать из этой рыжей напасти, которую мне регулярно подкидывали под дверь в знак то ли благодарности, то ли откупа…
Среди всего этого я нашла то, что мне было нужно: нитки, иголку, склянку с первачом и обезболивающее зелье. А еще бинты, что были аккуратно уложены в мой целительский кисет. Тот стоял рядом с бутылью, в которой настаивался болиголов.
Спустившись обратно на первый этаж, я увидела, что супружник запрокинул голову, прикрыл глаза и стиснул зубы. Ясно. Терпит… Даже не стонет. «Надо же, выдержанный какой мне попался, прям как столетний коньяк», – промелькнула мысль, когда я подошла к раненому.
– Как себя чувствуешь? – поинтересовалась я, начав заговаривать зубы.
Заговаривать, увы, не буквально, а фигурально: сил на чародейство у меня не осталось ни капли, резерв был вычерпан до дна. Так что приходилось отвлекать, используя дар красноречия, а не магический.
– Я чувствую себя так, как будто хочу хорошо прожаренную отбивную, – отозвался Ран, не открывая глаз.
– Хорошо. Значит, будет отбивная, – покладисто согласилась я, вдевая нитку в иголку. Задумывалась ли над тем, что говорю? Навряд ли. Все мои мысли сейчас были о том, как бы поаккуратнее залатать глубокую рану: придется накладывать несколько швов, один поверх другого, на разные слои. Задеты и брюшная полость, и глубокие мышцы, и поверхностные… – Ты как, охотиться умеешь на кого-то, кроме демонов в пустошах и дам на балах?
– А ты с какой целью интересуешься? – приоткрыв один глаз, поинтересовался блондин.
– С той, что отбивную придется ловить тебе, – поведала я муженьку и положила иголку с ниткой в склянку с первачом – обеззаразить.
– А как же хваленая ведьмина магия? – поинтересовался Ран. – Наколдовала себе какое-нибудь, не знаю… яйцо призыва лосося, кинула его в воду – и рыба сама на берег выбрасывается.
– То есть охотиться на дичь ты не умеешь… – поняла я, доставая иглу.
– Обижаешь, дорогая женушка. Я на дичь могу и охотиться, и, если надо, нести ее. Причем полную, не расплескивая…
– Учту, – хмыкнула я и, протянув муженьку флакон с зельем, не удержалась от подколки: – Выпей. И желательно тоже… Не расплескивая.
Конечно, полностью от боли эликсир не избавит, но хотя бы притупит ее, пока я буду шить. Ран приоткрыл глаза, глянул на бутылек и светским тоном уточнил:
– Яд?
– Яд, настоянный на перваче, – уже лекарство, – назидательно отозвалась я, примериваясь к ране. Та впечатляла. Так что я решила морально подготовить пациента: – Слушай, тебе говорили, что главное в лечении – это доверие?
После этих слов муженек, уже пригубивший флакон, как-то гулко сглотнул и, отняв ото рта бутылек, выдохнул:
– Говорили. Как раз перед тем, как соединить с магической жилой.
Упс. Нехорошо вышло. Если учесть, сколько раненых выжило после эксперимента, – очень нехорошо.
– Знаешь, если с доверием у тебя не очень, тогда просто терпи, – посоветовала я.
– Это точно постулат из лечебной практики? Или супружеской? – иронично уточнил Ран и в следующий миг зашипел: я сделала первый стежок.
– А есть разница? – не переставая орудовать иголкой, уточнила я.
– Целительство не столь болезненно и более привычно, чем брак, – сквозь стиснутые зубы выдохнул блондин.
Надо же, крепкий орешек. Другой бы на его месте уже орал недуром, а этот ерничает.
– Много ты понимаешь в браке, – хмыкнула я. – Мы месяц всего женаты, а знакомы – и вовсе меньше половины дня.
Ран поморщился. То ли от боли, то ли от услышанного. Скорее, и то и другое. И наверняка хотел мне сказать, что он и вовсе не желал бы быть моим мужем ни мгновения. Но вместо этого сделал глубокий вдох. Затем выдох. Будто прицеливался из арбалета и хотел успокоиться, чтобы рука не дрогнула. И, чеканя каждое слово, произнес:
– А. Ты. Знаешь. Больше? – И, сглотнув, спросил: – Я не первый твой супруг?
Мне показалось или в последней фразе прозвучало как-то слишком много эмоций для обычного уточнения?
– Замужем, может, и впервые, но о любящей семье знаю многое, – ответила я, орудуя изогнутой в форме молодого месяца иглой, и пояснила, не отрываясь от дела: – Я в такой выросла. И мы всегда жили счастливо! А когда кончалась посуда – еще и тихо. Но разве в твоей семье было иначе?
– Не знаю, – отозвался Ран и отвернулся, всем своим видом давая понять, что не желает это обсуждать.
Но тяжело уйти от разговора, когда сидишь, как пришитый на лавке, а над тобой склонилась ведьма, которая то ли лечит, то ли пытает…
– Подкидыш? Бастард? – полюбопытствовала я. Ну надо же что-то знать о своем муже?
К тому же от боли мышцы пресса непроизвольно сокращались, а это мешало. Поэтому я решила их расслабить тем, что напрячь самого Рана вопросами. Пусть отвлечется на ехидную темную ведьму.
– Я был третьим сыном лорда, – нехотя ответил пепельный, лишь бы только я отстала.
Впрочем, мне пояснений и не требовалось: скорее всего, папочка решил избавиться от младших безнаследных отпрысков, чтобы те не вздумали заступать дорогу старшему. Логичнее всего в таком случае отправить на службу короне или в духовники. И раз на моем супруге не сутана, то…
– И сколько тебе было, когда отдали в корпус паладинов? – задала я очередной вопрос.
– В шесть… – обреченно выдохнул Ран, видимо поняв, что уже не отвертеться, и, невесело усмехнувшись, добавил: – Чтобы я добыл себе честь и славу сам.
После этого ответа моя рука на миг замерла в воздухе. Примерно в этом возрасте я подняла первое свое умертвие. А папа тут же его уложил из арбалета обратно. Чтобы нежить с дочкой ничего не сделала. И это при том, что мама меня страховала в кругу силы! И оба – поддерживали. Всегда. А у Рана же, похоже, жест доброй отцовской воли свернулся в дулю.
– Добыл? – поинтересовалась, переходя к последнему, верхнему слою.
– Я стал седьмым паладином короны, – ответил Ран.
– Седьмой… Не мог мне отец номером повыше кого найти? – беззлобно усмехнулась я.
– Может, он потому не мог, что первые шесть были уже женаты? – саркастично заметил Ран.
– Уже первые семь женаты, – поправила я и торжественно объявила: – А ты еще и заштопан!
– Так быстро? – удивился супруг таким тоном, словно приготовился полночи терпеть и шитье, и ведьму, им занимавшуюся.
– За дружеским разговором время быстро летит, – ответила я, а после достала из кисета бинты и корпию и начала перевязку.
По взгляду из полуприкрытых глаз Рана стало понятно: в гробу он видел такие разговоры. Даже если до домовины всего один шаг.
К слову, о шагах… Мне как-то надо было дотащить этого воина до постели. А они все на втором этаже. Хотя… там, рядом с кухней, была лежанка. О ней, а также о предстоящем пути, я поведала муженьку. Тот лишь вздохнул и, навалившись на лавку, попытался разом встать и испортить мне всю работу.
– Куда?! – рявкнула я, видя, как Ран пытается самостоятельно подняться.
Вот ведь невозможный мужчина. Я ему только направление указала, а он возьми – и пойди!
Поднырнула под руку пепельному так, чтобы на меня пришлась часть его веса. Оказалось, воина в сознании тащить в несколько раз легче. А вот ему принимать женскую помощь – тяжелее.
– Спасибо, – все же вынужденно признал муженек, когда мы вместе прошли половину зала. – Но ты не должна была мне помогать.
– Почему же? – сдувая прядь со лба, выдохнула я.
– Потому что ты черная ведьма, – выдал он как догму, – и к тому же моя почти вдова…
– А еще я просто человек. А люди иногда помогают друг другу. Даже если женаты.
Судя по тяжелому мужскому вздоху, я только что парой фраз сломала столько всего: и мужскую логику, и дрова… Последних причем целую гору – хоть камин топи. А ведь могла просто сделать шаг в сторону там, на пороге. И полетел бы Ран мимо меня носом в пол, и спустя совсем немного времени я бы стала дважды вдовой Дэйрис… Если бы не вмешалась. Но стоять и смотреть, как человек умирает, я не смогла. И теперь предстояло расхлебывать последствия своей добродетели. Ведь что-то мне подсказывало: даже в благодарность за спасение пепельный не отступится от мысли о разводе.
Хотя, может, в том нет уже ничего страшного? Вдруг папа уже разобрался со своими врагами? Об этом стоило у него спросить. И чем скорее, тем лучше.
Но пока я с трудом тащила раненого. Его тело казалось тяжелым, как камень, и каждый шаг давался нам обоим с трудом. Я чувствовала, как пот стекает по моему лбу, но не могла позволить себе остановиться.
Наконец мы добрались до лежанки, я осторожно опустила Рана, стараясь быть аккуратной. Его лицо было бледным, дыхание – судорожным, лоб покрылся холодной испариной. А за дрожь тела отвечала уже я: от напряжения тряслись руки и поджилки, когда помогала пепельному опуститься на это подобие кровати. К слову, едва муженек лег на ту, как отрубился. Словно услышал команду: «На старт, внимание, спать!» – и выполнил ее незамедлительно.
Я постояла немного, прислушиваясь к ставшему ровным мужскому дыханию, ощущая, что этот день прошелся по мне лавиной.
Зачем-то положила руку на лоб, смахнув пепельную прядь и стерев холодную испарину. Жара не было. И осталось надеяться, что эту ночь Ран переживет. Только сил на переживания по этому поводу уже не осталось. Глаза начали слипаться сами собой – дал о себе знать опустошенный резерв.
Так что я, оставив муженька, отправилась к себе.
Сумерки уже окутали старый дом, когда начала подниматься по скрипучей лестнице. Каждая вторая ступенька прогибалась под моими ногами, издавая протяжные стоны, словно плакальщица на паперти. Воздух был пропитан запахом старого дерева и пыли.
Интересно, почему отец дал мне документы именно на трактир? Куда логичнее было бы вдове поселиться в каком-нибудь доме…
Эта мысль промелькнула зарницей и погасла, когда я перешагнула порог своей комнаты. Потому как я увидела телепортационную шкатулку, что стояла на столе. Не мешкая, я села за него, достала лист бумаги и очиненное перо. Зажгла свечу по-простому, без магии, огнивом. Неровный свет фитиля заплясал на стене, и я, вздохнув, вывела чернилами: «Дорогой отец, как ты? Надеюсь, твои дела идут хорошо и ты разделался с теми, кто встал на твоем пути. Потому как у меня возникла маленькая проблема…»
Тут я вспомнила рост, вес явившегося по мою душу супруга, его накачанные мышцы… Ударная сила у таких должна была быть немалой. Да и вообще паладины – ребята, способные завалить дракона. Хилые духом и телом среди них долго не живут. Так что рука сама потянулась зачеркнуть «маленькая». Но я удержалась. Только кляксу рядом поставила, когда перо надолго зависло в воздухе.
Вздохнув, я продолжила: «Сегодня приехал мой покойный муж. Оказалось, что он вполне себе здравствует…» Про раны отчего-то я решила умолчать. «Он заявил, что хочет развода. Надеюсь, папа, ты сможешь дать мне совет, как лучше поступить». После этого я пересыпала письмо песком и, дождавшись, когда чернила высохнут, запечатала его, а после положила в шкатулку. Ту на миг окутало сияние. Все. Послание отправлено.
Думала, что после этого рухну в постель как убитая и просплю до утра. Но удивительное дело: едва голова коснулась подушки, как глаза распахнулись сами собой и закрываться отказались. В общем, я лежала и таращилась в потолок, когда на небо выкатилась погрызенная с одного бока луна.
Где-то вдалеке протяжно и тоскливо завыли волки – аж заслушаешься. Я не выдержала, подошла к окну и распахнула створки. Раз рыцари не поют мне серенад, послушаю волчью. Она ничем не хуже. Помузыкальнее даже, чем у некоторых менестрелей, дравших луженые глотки в тавернах.
Есть легенда, что когда-то луна увидела на краю утеса молодого дракона. Тот взмыл ввысь, подлетел к луне, и эти двое влюбились друг в друга… Но злая завистница мгла захотела разлучить их и ослепила крылатого. Сгинул он в бездне… А луна, не найдя суженого, попросила ветер и волков разыскать его.
Конец ознакомительного фрагмента.
