Русалок не существует. Это… мифические персонажи. Как и оборотни… точнее нет, существование оборотней пока под вопросом, хотя Ульяна вот со всею определённостью, пожалуй, могла на вопрос ответить.
– Русалка, русалка… какие ж вы, городские, дикие-то… – Ляля покачала головой и сняла со лба зелёный листик. – Ты что, никогда русалок не видела?
– Никогда… вообще вас не существует. С научной точки зрения.
– А… ну да, если с научной, то да… ладно, извини. Я и вправду не подумала, – из воды выглянула узкая ладошка, покрытая изумрудной чешуёй. С длинными чёрными коготками и перепонками, которые Ляля, заметив взгляд, с охотой продемонстрировала, растопырив пальцы. – Это чтоб плавать легче было.
– А когти?
– Охотится. Ты когда-нибудь пробовала руками рыбу поймать?
Ульяна мотнула головой.
– Скользкая… но это так… раньше… сейчас-то никто не ловит руками. Да и вообще… ты… нырни. А хочешь… погоди, – Ляля зачерпнула воду. – Закрой глаза.
Ульяна закрыла и открыла тотчас, потому что вода оказалась у неё на макушке.
– Стой. Я, конечно, не ведьма, но вода – это моё… вот сейчас умоемся и заботы уйдут, и тревоги, – голос Ляли стал ниже, он проникал словно в голову, а вода больше не раздражала.
Вода…
Подумаешь.
Мелочь, если так-то… и теплая она. И пахнет вовсе даже не болотом, а наоборот, звенящей свежестью, которую тянуло нюхать и нюхать.
– И набрала же ты, – раздалось рядом. – Ишь, сколько всего… ошмётки какие-то… ну кто ж так колдует? Потом, небось, маешься с головной болью…
– Я не колдую…
– Ага, а откуда тогда? – перед носом повисла чёрная капля на длинной паутинке.
– Что это?
– Это? Это то, что ты не колдуешь…
– У меня дар нестабильный, – призналась Ульяна и впервые, кажется, произнесла это без обиды и стыда. – Раньше ещё, после школы, был просто слабым, но как-то управлялась. И поступить даже поступила…
На бытовую магию.
Платно.
Это, конечно, не высокий практикум, как у Данилы, но… но ведь неплохо.
– Училась вот… чем дальше, тем хуже. Я пыталась. Честно… последний год вообще по старой памяти отметки ставили. Сила вообще ни в какую… я её чувствую, а вот работать… элементарный конструкт создать не могу.
– Это потому что ты ведьма, – Ляля плеснула водой в лицо. – А ведьмам эти костыли не нужны… ну, это как если бы мне плавники обрезать и ласты всучить, чтоб плавала. Понимаешь?
– Нет.
– М-да… ладно… пошли на берег, что ли? Там договорим.
Глава 5. Где речь идёт о скоропостижных последствиях недавних событий
Сидя на куче мусора и жуя яблоко, ворона смотрела на пейзаж городской свалки.
Один очень современный роман молодого и, безусловно, до крайности талантливого автора
Данила открыл глаза.
Белое.
Красивое.
Кто бы знал, до чего красив и многообразен белый цвет. Какой он… насыщенный. Впечатляющий. И оттенков… раз-два-три…
– Четыре и пять, – произнёс Данила вслух и почему-то хихикнул. – Вышел зайчик погулять…
Смех вырвался из горла клокочущими шариками. Разноцветными. Вот как в детстве, когда он с няней в парке гулял, и там шарики продавали. Данила помнит. Пусть говорят, что детские воспоминания – это ерунда, что до трёх или четырёх лет вовсе на них рассчитывать смысла нет, но он помнит.
И человека.
И шарики у него на ниточке. И что няня отказалась покупать, а он расплакался. Теперь вот и у него шарики есть.
Бум.
Надо рот открыть и шарик выпустить.
Бам.
И второй.
Бум-бам…
– Доктор, что с ним? – обеспокоенный голос матушки заставил закрыть рот и замереть. Данила и руки вытянул, уставившись в потолок.
Где он вообще?
Какая разница. На потолке трещинки смешные. Вон те на рожицу похожи, а в углу группа целая, будто живопись наскальная. Только мало, надо бы добавить, чтоб уж целое полотно.
– Как бы вам сказать…
А это Савельев. Целитель? И лично? Стало быть, всё плохо. Данила попытался заставить себя думать, но как это сделать, когда рот полон разноцветных шариков и те норовят выбраться на свободу. Ему же приходится стискивать зубы и не выпускать. Шарики стукались о зубы и уходили в голову, где вязли в мозгах. А мозги были как кисель.
И ещё вон трещинки не отпускали.
Они есть.
Но если Данила отвернётся, то их не останется.
– Он… он умрёт?! – нервная нота спугнула трещинки и те поспешили спрятаться под толстый слой побелки.
– Нет-нет, Мария Игнатьевна, что вы. Его жизни ничего не угрожает… это просто… последствия.
– Чего?
– Отравления… – Савельев явно мялся.
– Его отравили? Тоша! Тоша, ты это слышал?!
И отец тут?
Плохо.
Ругаться станет. Всегда недоволен. С детства прямо. Данила хотел, чтобы отец был доволен. И рисунки рисовал. Стишки учил тоже. Но почему-то забывал. Вот в детской – помнил, а стоило няньке в кабинет отца его проводить, как всё, все слова из головы вылетали.
С шариками.
Точно.
Он тогда, раньше, про шарики не знал. Вот и не удерживал. А теперь стиснул зубы. Щеки же сами собой надулись.
– Тоша, мы должны привлечь… твоя служба безопасности… почему твоя служба безопасности это пропустила! Как ты позволил, чтобы наш сын…
– Это не то отравление, – выдохнул Савельев. – Которое опасно для жизни. Не думаю, что его травили целенаправленно… скорее уж… полагаю, он сам.
– Отравился?! Тоша… я говорила, что ты слишком давишь на мальчика! У него нервный срыв!
– Он обдолбался, – прогудел голос отца и шарики во рту затаились. – Маша, угомонись. Я ведь правильно всё понял?
– Боюсь… да.
– Нет, – в голосе матушки слышалось сомнение. – Это… этого не может быть.
– Но это есть, – отец был сух. – Ты посмотри на него. Лежит. Улыбается. И пузыри из слюны пускает. Тоже мне… наследник и надежда рода.
Ой.
А Даниле казалось, что шарики. Это пузыри? Он вытянул губы и скосил глаза, пытаясь разглядеть. Но получалось не очень. Палата большая, отец с матерью далеко и разглядеть получается только тени. Но они тоже смешные. Особенно отцовская. Длинная такая и кривобокая.
– Это ошибка какая-то…
– Ошибкой было не вмешиваться, – голос отца раздался ближе и лицо его, мрачное, округлое, нависло над Данилой. – Слышишь меня?
– Слы-ы-ышу, – отозвался Данила. Получилось как-то растянуто.
Растянуто-натянута.
Рифма.
Смешная.
Смешок сдержать не получилось.
– Что ты принял?
– Н-не знаю, – надо сосредоточиться, потому что то, что происходит, это нехорошо. Очень-очень нехорошо… а рисунок был с шариками. Красивый. Отец же не взял, велел секретарю отдать… а Данила хотел отцу. Секретарь потом выкинул. Смял и выкинул.
Данила видел. В урне.
Так. Надо не о том.
– Это… случайно… получилось.
– Видишь, мальчик ни в чём не виноват! Это всё Стас! Я уверена, что именно он виноват! А я говорила, что он на Данечку дурно влияет…
– Ему не пять лет, чтобы на друга всё сваливать. В его возрасте пора уже головой думать, а не… – Данилу рывком приподняли.
– Тоша, ему дурно…
– Судя по роже, ему как раз хорошо. Ты понимаешь, что ты натворил, полудурок?
Нет.
Не очень.
– Все новости… из каждой дыры только и говорят, как Мелецкий устроил погром в клубе.
Какой Мелецкий?
Мелецких двое. Данила и отец… нет, есть ещё младший брат отца, а у него двое племянников. Те ещё падлы, вечно норовят похвастать грамотами там, олимпиадами…
Они тоже Мелецкие.
– Сам ты, – отец отвесил затрещину.
– Тоша! – мама схватилась за сердце, но на неё внимания не обратили. А выходит, что Данила вслух сказал.
– Вслух, – подтвердил отец. – Тебе бы не завидовать, а пример брать. Они с малых лет при деле, работают… а ты…
– Господи, Тоша… ну нельзя же вот так с мальчиком…
– А как можно? Я на выборы собираюсь, в Думу, а родной сын… устраивает… ладно, убытки погашу… за счёт твоего содержания.
– Тоша!
