– И как ваши успехи? – я сел прямо на стол и откусил яблоко, глядя на группу взъерошенных учёных, которые что-то яростно чертили на доске мелом, потом зачёркивали и чертили снова.
Воздух звенел от матов, в основном на немецком языке, среди которых то и дело проскакивали русские сложносоставные выражения, когда кому-нибудь из учёных мужей не хватало слов, чтобы выразить обуревающие его эмоции.
Ко мне повернулся Бернулли с белыми полосами мела на щеках и горящими, красными от хронического недосыпа глазами.
– Издефаетесь, ваше величестфо? – прорычал он, бросая мел на пол.
– Нет, интересуюсь, – я снова откусил яблоко. – Надо же мне знать, выделять денег под создание университета, али сэкономить, потому как неспособны мои лучшие умы даже с задачей справиться, кою мне пытались за откровение выдать. А может, всё же признаетесь, что погорячились да возьмёте слова свои обратно и будете признаны проигравшими в споре нашем без лишних жертв с вашей стороны? Я даже никому об этом не скажу, и Демидову прощу участие в споре.
– Мой отец скоро будет здесь. Я просил его приехать и способстфофать мне и сфоим друзьям, многие из которых яфлялись его учениками, – сегодня акцент Бернулли был просто чудовищен. Он с трудом вспоминал нужные русские слова, а я не делал ничего, чтобы ему помочь, например, тем, чтобы перейти на немецкий, который я знал в совершенстве, всё-таки немка-мать и всё такое.
– И как скоро прибудет тяжёлая кавалерия в виде знаменитого Иоганна Бернулли, для спасения репутации своего чада? – я кинул огрызок яблока в ведро с мусором, и повернулся к Бернулли, прищурившись, разглядывая его перекошенную физиономию. При этом я никак не мог понять, что именно у них не получается, ведь я видел образцы – они вроде бы работали.
– Я не знаю, но скоро… – за дверью послышалась возня, а потом крик на немецком.
– Не трогай меня, солдафон! Я желаю видеть своего сына! Мало нас на границе в карантине продержали, так ещё и здесь препоны строят!
– Да, художника каждый обидеть норовит, – пробормотал я, соскакивая со стола, и в воцарившейся тишине направляясь к двери этой комнаты, одной из целого ряда предоставленных этой группе, перебравшихся из Академии наук сюда, учёных.
К ним были приставлены специальные холопы, которые следили, чтобы они ели, спали и мылись. Распахнув дверь, я несколько секунд любовался на то, как в комнату пытается прорваться весьма солидный господин, позади которого топчутся на месте господа помоложе.
Господина сдерживает дюжий гвардеец, но сдерживает очень деликатно: в морду не бьёт, рта не открывает. Молодец, вот это у Михайловских подчинённых выучка.
– Что здесь происходит? – спросил я тихо, но гвардеец тут же повернулся ко мне и вытянулся во фрунт, а господина продолжал удерживать второй из моих телохранителей.
– Да вот, государь, Пётр Алексеевич, сильно хочет этот немец к вам попасть, всё кричит, что сына тут его взаперти держим, чуть ли не в кандалы закованного, – я уставился на него. Что? я прекрасно слышал, о чём кричит господин, и там не было даже намёка на… Так, похоже, Юдин бегает по ночам по Москве и кусает зазевавшихся прохожих. Надо бы проследить, а то слишком уж бурно воображение у кого-то заработало.
– Отставить брехню, – я махнул рукой и обратился уже непосредственно к господину. – Кто вы, и почему так стремитесь попасть в комнату, которую охраняет личная императорская гвардия, что указывает на то, что там находится император?
– Ох, я не… – господин приподнял парик и вытер внезапно вспотевший лоб. – Понимаете, я вовсе не хотел мешать беседе его величества с присутствующими в той комнате людьми, но среди них находится мой сын, и он молил меня о помощи. Как я понял из его сумбурного письма, этот остолоп умудрился заключить пари с венценосной особой, и теперь, когда его репутация, а то и жизнь висит на волоске… Я уже потерял одного сына в этой стране и могу потерять второго…
– Вы так и не представились, – тихо произнёс я, в общем-то, уже зная, кто сейчас заламывает передо мной руки.
– Бернулли. Иоганн Бернулли, – я молча смотрел на отца не только того Бернулли, который переводит сейчас мел в комнате за моей спиной, но и математического анализа и пытался понять, мне сейчас повезло, или всё же не очень.
– А ваши сопровождающие? – я многозначительно кивнул на мнущихся за стеной из гвардейцев молодых мужчин.
– О, Пьер Луи Моро де Мопертюи, мой ученик, который согласился отправиться со мной в далёкую Россию, чтобы принять участие в судьбе моего Даниила. И Джон Кей, изобретатель. Я как раз вместе с моими учениками присутствовал на заседании Лондонского Королевского Общества, когда меня настигло послание Даниила. Мистер Кей же сокрушался, что, даже имея некоторые патенты в сфере изобретения, он нигде не может пристроить свои детища… В общем, мы решили, что он может попытать счастье в России, где, как сообщают ваши листы «Вести» дают беспроцентные кредиты тем, кто что-то изобретает и внедряет в практику, так что, можно сказать, что мистер Кей просто наш попутчик, – Бернулли снова протёр лоб платком. – Так, мы можем войти, или нужно подождать, когда его величество покинет помещение?
– Как вам сказать… – протянул я, делая шаг в сторону. – Проходите. Да, мистер Кей пускай останется и подождёт здесь. Ему сегодня несказанно повезло, он будет удостоен аудиенции у его величества, – немного ерничая, сообщил я покрасневшему Кею по-английски. Я понятия не имею, кто это такой. Но раз Бернулли его притащил с собой, то, наверное, парень дельный.
Пока я разбирался с Кеем, Бернулли и Мопертюи вошли в комнату для дискуссий, как я обозвал про себя данное помещение.
На меня тут же воззрилось несколько пар глаз, а Бернулли-старший растерянно произнёс.
– Ваше императорское величество, это было…
– Поучительно? – я криво усмехнулся. – Бросьте, любой бы на вашем месте растерялся. Я не пойму, что у вас не получается? Вчера мне продемонстрировали образец, и он вполне работал, исправно поднимая воду вверх. В чём сейчас образовалась проблема?
– В потери мощности! – всплеснул руками главный спорщик Бильфингер. – То, что прекрасно работает на маленьком образце, перестаёт работать, когда мы начинаем переносить данные на настоящие механизмы! И мы никак не можем понять, почему это происходит!
– А вы не пробовали вместо дров использовать что-нибудь другое? – я вздохнул. Ну, если я хочу получить что-то почти на сто лет раньше, то без подсказок, как ни крути, не обойтись. – Уголь, например. Насколько я мог убедиться, он горит жарче и дольше и отдаёт больше тепла, а значит, и мощность при его использовании может быть выше. Или же постоянно подкидывайте дрова в топку, – они переглянулись, Бернулли-младший с каменным выражением на лице подошёл к доске и принялся набрасывать уравнение. Его отец смотрел на него с минуту, а затем подошёл и зарядил сыну затрещину прошипев.
– Идиот! Как я скажу твоей матери, что она умудрилась родить на свет умственно отсталого ребёнка?
Его голос потонул в гвалте других, которые то ли защищали коллегу, то ли поддерживали его прославленного отца, разобраться в подобном было сложно. Я же, сделав своё грязное дело, подошёл к Эйлеру, стоящему в стороне и немного презрительно поглядывающему на происходящее. Ну-ну, я сейчас быстро с твоей морды пренебрежение уберу.
– Леонард Паулевич, голубчик ты мой, а не расскажешь мне, зачем ты сделал ту летающую штуковину, парящую время от времени над Москвой и отвлекающую людей от работы? У этого шара имеется ли какое-нибудь практичное применение?
– Думаю, государь, что несложно придумать, в чём его можно использовать, – он слегка наклонил голову, и только.
– Да что ты говоришь, вот прямо любое, пришедшее мне на ум? – я сложил руки на груди в молитвенном жесте. – И что, я смогу быстро курьера на энтом шаре до Сибири и обратно доставлять? Потому что я без известий оттуда, как на иголках подпрыгиваю.
– Ну, шар плохо управляем, – начал Эйлер осторожно отползать в сторону. Ой, не на того напал, друг мой. И хоть ты и являешься одним из моих кумиров молодости, все отмазки научной или околонаучной братии я знаю не понаслышке. – Так что ещё рано говорить, что он сможет так далеко улететь и прилететь обратно…
– Тогда зачем он нужен?! – я слегка повысил голос. – На хрена мне игрушка, на которую ушло немалое количество денег, и которая способна только выступать в качестве украшения?! Я понимаю науку ради науки, но в этом случае, ты мог бы ограничиться действующей моделью. Но создав реальную модель и вложив в неё средства, мне, как человеку, заплатившему за эту модель, важно понимать, что я не выкинул деньги на ветер! – то, что Эйлер потратил из своих средств, ему компенсировали из казны, но мне донесли, что он после этого успеха слишком уж зазнался, и необходимо было быстро сбить с него спесь, иначе он не сможет работать с остальными, а это недопустимо.
– Но, государь, что вы от меня требуете? – от волнения он перешёл на немецкий. Хорошо, если тебе так более комфортно…
– Мне нужна связь! Мне позарез нужна связь, и в этом изобретение я углядел великий потенциал. Неужели я так ошибся? Вы очень сильно разочаровали меня, господин Эйлер.
– Ваше величество, но что я могу сделать? – прекрасно, клиент почти готов, главное его мысли в нужное русло направить. Вот кто-кто, а Эйлер прекрасно сумеет достичь невероятных результатов.
– Да мне плевать, что и как вы сделаете! Да хоть шар этот ваш водородом ещё на земле налейте, и вон паровой движитель присобачьте, лишь бы он летал не туда, куда ветер дует, а туда, куда нам надо, и так быстро, как это вообще возможно!
– Я постараюсь… – пролепетал Эйлер.
– Нет, господин Эйлер, вы не постараетесь, вы сделаете. Иначе я буду разочарован слишком сильно, чтобы понять и простить. – Так, теперь быстро уйти, чтобы палку не перегнуть.
Перед дверью Джон Кей стоял и смирно ждал моего появления. Я кивнул ему, полюбовался выпученными глазами и пошёл по коридору, кивком головы предложив следовать за мной.
– Итак, мистер Кей, изобретение в какой области ты хочешь представить здесь в Российской империи?
– Я суконщик, и у меня есть уже патенты на механизмы, облегчающие процесс производства… – я резко остановился, развернулся и посмотрел на него в упор.
– Вот прямо сейчас мы находимся на территории мануфактуры, которую я выкупаю, и в которой будут опробоваться новые методы, в том числе и механизмы. Теперь я хочу знать, для чего ты прибыл в Россию?
– Я хочу, чтобы мои изобретения работали, ваше величество, – пробормотал Кей. – У меня много задумок, но почти всем им придётся принять вид патента. Меня похлопают по плечу и отправят домой. А я… я…
– Я тебя понял, Джон Кей, – я снова пошёл по коридору. – Тебя примут на довольствие, выделят комнаты для проживания и предоставят здесь лабораторию с мастерской. Золотых гор не обещаю, но действительно стоящие изобретения обязательно будет внедряться в производство.
– Но почему мнение вашего величества так сильно отличается от мнения всех других власть имущих? – ещё тише спросил явно осмелевший Кей.
– Потому что я очень ленивый. И то, что облегчает любую работу, высвобождая некоторое время для лени, мною категорически поддерживается.
– Вы шутите, ваше величество…
– Следуй за мной, я тебя познакомлю с одним уникальным ткачом. Он меньше чем за два года умудрился изобрести новый вид ткани, а также выкрасить её совершенно уникальным способом. Теперь эта ткань интенсивно осваивается. Будете работать в паре. Подозреваю, что вас великие дела ждут, – я усмехнулся. – Да, учись ежедневному омовению, иначе можешь попасться и быть наказанным.
Пока Джон Кей переваривал свалившиеся на него новости, я поспешил в Лефортово. Вроде бы Беринг явился, и я собирался его сегодня принять. Да ещё разбирательство по делу Козыревскго предстояло – тот ещё геморрой. Но когда я вскакивал на Цезаря, мне постоянно вспоминалось лицо Кея, когда ему про указ насчёт мытья объясняли.
Закон о запахах немытых тел никто не отменял, наоборот, его расширили, на всех, способных обеспечить себя мылом граждан. Несколько примеров того, что я не шучу и выпорю любого, включая лучшего друга за ослушание, были весьма показательными.
Рисковать никто не хотел, потому что наказание вроде бы и не сильное, но дюже обидное и унизительное. Да ещё и ржать над неудачником потом будут, когда его через весь город к царёвым конюшням протащат. Так что, по крайней мере, в Москве все уже привыкли.
Другое дело, что иногда запахи невозможно скрыть, да и освежиться не всегда удаётся. Но я выдал купленные дезодорант и депилятор парфюмерам и приказал разобраться к тому моменту, когда будет построен мыльный завод, который я намереваюсь превратить в косметологический гигант – со временем, конечно. Но некоторые виды продукции можно уже сейчас пробовать выпускать.
Да и к тому же, насколько я помню, мыло варили изготовители свечей, параллельно, так сказать. Я нашёл заброшенную усадьбу недалеко от Москвы, заприметил её ещё в то время, когда возвращался из поездки, приказал узнать её подноготную, слишком уж она заброшенной выглядела.
Оказалось, что так оно и было. Усадьбу у кого-то конфисковал ещё Верховный тайный совет, да так про неё и забыли все. Так что строить ничего не пришлось. Деньги Елизаветы пошли на приведение усадьбы в порядок, а также на закупку ингредиентов, и, мой персональный бзик, устройство лабораторий.
Пока всё это налаживалось, а по моему повелению всех мастеров свечных собрали вместе и предложили поработать на меня. Именно на меня, на Петра Романова, а не на государя-императора.
Я решил понемногу начать отделять личные финансы царской семьи от государственных, но для начала нужно было создать основу, что-то, с чего я буду получать личный доход. И мыльное производство – это была первая ласточка в моей предпринимательской карьере.
Также мне будет принадлежать эта самая экспериментальная мануфактура. Но тут я на большие доходы не рассчитываю, просто мне нужен был этакий полигон для испытаний новинок, которые начали появляться, и не все из них были бесполезны.
Практически не останавливаясь, мы с моей охраной домчались до Лефортовского дворца, который мне уже домом родным стал.
Прямо в холле меня ждал Ушаков, который мерил просторное помещение шагами, хмурясь и практически комкая в руке лист бумаги. Странно, что этот лист лежал не в знаменитой папке, и странность номер два заключалась в том, что всегда невероятно сдержанный Андрей Иванович сейчас был возбуждён вне всякой меры.
– Случилось что, Андрей Иванович? – спросил я его на ходу, стягивая с рук перчатки. – Уж слишком ты на льва в клетке похож. Был бы у тебя хвост, то сек бы им направо и налево, я просто уверен в этом.
Вместо ответа Ушаков протянул мне ту самую бумагу. Заинтригованный выше всякой меры, я подошёл к окну, присел на подоконник и принялся читать. Прочитал, завис на некоторое время, затем зачем-то поскрёб бурое пятно, расползшееся в одном углу письма, и снова прочитал. Преувеличенно аккуратно сложил его и протянул Ушакову.
– Ты уверен, Андрей Иванович, что это правдивое донесение? Не подделка, подкинутая нам, а правда?
– Уверен, государь, Пётр Алексеевич, – Ушаков сжал губы. – Курьер, вёзший его, предпочёл погибнуть, но не отдавать письмо добровольно.
– Миниха ко мне, быстро! И Ласси!
Я отшвырнул перчатки, которые всё ещё держал в руках, даже не потрудившись посмотреть, куда они полетели. Эта поездка была спонтанной, и кроме гвардейцев личной охраны меня в ней никто не сопровождал.
Петька голубями был занят, Репнин с Митькой укатили проверять, что там опять Юдин учудил, я пока не разбирался, но по слухам, нечто весьма фривольное и про что можно говорить только стыдливо хихикая, и полушёпотом. И тут вот это. Умеет мне Ушаков сюрпризы преподносить, слов просто нет. Но молодец, потихоньку сеть своих людей по заграницам начал раскидывать. И сразу же такой карась попался.
Миних прибыл быстрее Ласси, который болтался без дела по Москве, откровенно скучая. Его никто никуда не отпускал, а свою проверку он провёл гораздо раньше, чем мы вернулись в первопрестольную.
– Я позвал всех вас, господа, чтобы сообщить принеприятнейшее известие, – вольно процитировав моего классика, я начал пристально осматривать двух моих генералов, которые могут много кому фору дать. – Людям Андрея Ивановича удалось перехватить курьера, который вёз письмо из Курляндии в Польшу, и в котором герцогиня Курляндская интересуется у своего союзника Августа польского, когда они нанесут совместный удар по нашим границам. Как стало известно из этого письма, Анна Иоановна сумела заключить тройной договор с Августом и с Фредриком первым. Из этого договора следует, что в случае её воцарения, Швеции отойдут все земли, которые ей принадлежали до Северной войны, а также то, что Россия поможет этой старой свинье Августу в его борьбе в Лещинским, вопреки договору с французами.
– Как они хотят обосновать нападение? – после довольно продолжительной паузы спросил Миних.
– Как помощь законной наследницы на трон в её борьбе с самозванцем. Что настоящий Пётр второй умер ещё зимой от оспы, а сейчас трон занимает самозванец, – я искренне залюбовался их вытянувшимися мордами. – Да-да, ни больше, ни меньше.
– Да как она посмела… – Ласси вскочил, опрокинув кресло. Оно было тяжеленным, и я искренне удивился, как ему это удалось.
– Сядьте, Пётр Петрович, – холодно произнёс я, а потом с полминуты наблюдал, как он поднимает кресло и как усаживается в него. – Как дела у нашей армии?
– Хотелось бы, чтобы было лучше, но в принципе, неплохо, – осторожно ответил Ласси.
– А почему мы ещё не обсудили, какие нужды армии у нас на первом месте? – я, прищурившись, посмотрел на него.
– Я… – Ласси вытер лоб. В свете последних событий его действия легко можно было расценить как саботаж и предательство.
– Завтра же рано утром у меня в кабинете со всеми проблемами, изложенными на бумаге. Это понятно, Пётр Петрович?
– Конечно, государь, Пётр Алексеевич, – Ласси наклонил голову, и тут в дело вступил Миних.
– А что мы будем предпринимать? Такие пощёчины нельзя оставлять без ответа. Нас соседи уважать перестанут.
– Вот поэтому завтра в Курляндию отправится представитель от моего имени и обратится даже не к Анне Иоановне, а к Биронам и предложит мирно выдать нам подстрекательницу. И если он скажет, что герцогиня Курляндская никакого отношения к Российской империи не имеет, то мы всегда сможем задать вопрос на тему: а какого тогда чёрта, она пытается примерять на себя корону Российской империи?
– Так ведь Бирон не отдаст её, – Миних приподнял бровь, выражая удивление.
– Конечно, не отдаст, – я пожал плечами. – Более того, я опасаюсь, что жизнь посланника может находиться под угрозой, поэтому в Курляндию поедет… Остерман, в сопровождении, дабы придать ему вес. Что касается Анны Иоановны… ну, думаю, мы будем иметь все моральные права вторгнуться в Курляндию, дабы призвать герцогиню к ответу силой.
– Хм, интересная задача, – Миних потёр гладковыбритый подбородок. – Нужно подумать, как это сделать наилучшим образом.
– Подумай, Христофор Антонович, крепко подумай, потому что пока мы будем призывать к ответу Курляндию, Август и Фредерик ждать не стану, и ударят нас в спину. Нам придётся драться на три фронта…
– Нам и так придётся драться на три фронта, государь, – перебил меня Ласси. – Всё нужно тщательно обдумать, и самое главное, нужно выяснить, где именно нанесут удары Польша и Швеция, чтобы как следует приготовиться. Кого из союзников привлечём?
– Никого, – я зло усмехнулся. – Если мы с ними сами не справимся, то грош цена нашей армии. Главное – сделать так, чтобы к ним союзники не подошли. Ну а это в ведомстве Андрея Ивановича. Андрей Иванович, разузнай, кто у этих Иуд в союзниках, и стоит ли нам ждать с тех сторон неприятностей. Ну что сидим, за работу! Кто сказал, что у нас много времени?
Глава 3
– Линейные корабли: «Флёрон», «Конкеран», «Сен-Луи», «Тулуз», «Меркюр», «Ёрё», «Тритон», «Тигр»; фрегаты: «Гриффон», «Глуар», «Аргонот», «Астре»; и корвет «Медюз», – я отложил перечень и посмотрел на Шетарди. – Насколько я помню, речь шла о четырёх линкорах и семи фрегатах, или память мне изменила?
– Но, ваше императорское величество должны признать, что восемь линкоров – это гораздо лучше, чем четыре, – Шетарди расплылся в слащавой улыбке.
– Лучше для кого? – я слегка откинулся на спинку кресла и не мигая смотрел на французского посланника, который передёрнул плечами от этого пристального взгляда. – Содержание этих линкоров вылетит для меня в копеечку, а для их полноценной эксплуатации у меня в наличие есть только Балтийское море, которое, как известно любому моряку, не подходит для линкоров. Так кому от этого лучше?
– Ваше императорское величество…
– Лучше сейчас помолчите, – я поднял руку, прерывая маркиза, не дав ему сказать то, что тот хотел сказать, параллельно обдумывая этот вольный пересмотр договора французов насчёт приданного Филиппы.
Я похвалил себя за то, что сумел сохранить недовольную мину и ничем не показать этому лягушатнику, что взял бы её и вообще без приданного, вот как есть в том порванном платье.
Нельзя, Петруха, никак нельзя показать французам своей заинтересованности в их принцессе. Пускай видят, что ты им огромное одолжение делаешь и берёшь её в жены, только польстившись на очень неплохое приданное. И лишь благодаря своему юному возрасту, в котором вполне реально принять за акт доброй воли большие, дорогие корабли, которые ты в итоге хрен поднимешь и останешься вообще без флота.
Но что я буду делать с линкорами, если оставить изменения в договоре как есть? Я задумался. Кроме Балтийского, я в принципе могу в Каспийское море вроде бы выйти. Так, вспоминай голова, что там у нас в Каспии на данном временном промежутке имеется?
По итогам персидской авантюры деда к Российской империи отошли семь областей: Дербент, Баку, провинции Гилян с примыкающим к ней Рештом и Ширван, Мазендеран и Астрабад. Из них полноценно к Каспию выходят шесть образований – Решт расположен в глубине страны. Все области относятся к Российской империи чисто номинально, пока там нет укреплённой централизованной власти.
