Анастасия Градцева "Плохиш. Ставка на любовь"

– Что прогуляла? – раздается оттуда ее голос.

– Два урока русского, – тяжело вздохнув, признаюсь я.

– Экзаменационный предмет, значит. Ну молодец, что еще могу сказать? Иди решай варианты. Минимум два, а лучше три.

– А можно сначала пообедать?

– Можно. Но потом сразу за уроки. ЕГЭ на носу, а ты вдруг ерундой начала маяться. По биологии когда у вас пробник?

– Был уже. Но баллы еще не сказали.

– Когда скажут, не забудь подойти к учительнице и попросить ее разобрать с тобой ошибки.

– Хорошо, мам, – тяжело вздыхаю я.

Биологию я сдаю одна из всего класса, так же, как и химию. А все потому, что буду поступать в медицинский институт в соседнем городе. Баллов у меня вряд ли хватит для того, чтобы самой пробиться на бюджет: все же только на основе школьных уроков сложно освоить эти предметы, а на репетиторов у нас нет денег. Зато мама выбила мне целевое направление в своей больнице, а это значит, что у меня будет упрощенное поступление и гарантированное рабочее место сразу после окончания института.

Правда, и отказаться уже нельзя будет.

А я до сих пор не уверена, что хочу быть врачом…

Весь остаток дня уходит у меня на дополнительные занятия русским, а еще на домашние дела и решение задачек по химии, поэтому когда наступает время ложиться спать, я настолько устаю, что просто без сил падаю на кровать. Закрываю глаза, и передо мной возникает лицо Бессонова. Острые скулы, насмешливые карие глаза, темные волосы, падающие на лоб, ямочка на щеке и твердые губы. Губы, которые пахли мятой. Губы, которые меня так грубо целовали.

«Сволочь», – бессильно думаю я. – «Какой же он козел!»

Всю ночь мне снятся какие-то душные неразборчивые сны, и почти в каждом из них появляется чертов Бессонов. Поэтому когда рано утром меня будит резкий громкий звук, я даже с каким-то облегчением выныриваю из сна.

– Что случилось? – хрипло спрашиваю я.

Через некоторое время в коридоре появляется мама с виноватым видом.

– Прости, Саш, я крышку от кастрюли случайно уронила. Рано еще, спи дальше.

На часах половина шестого. Мамина смена с восьми, но она любит приходить пораньше, чтобы спокойно все подготовить, плюс еще время на дорогу нужно.

– Попробую, – вздыхаю я, переворачиваюсь на другой бок, но сон уже не идет. Лежу с закрытыми глазами, дожидаюсь, пока за мамой хлопнет дверь, и встаю с кровати.

На плите меня ждет укрытая полотенцем кастрюля с рисовой кашей, я быстро завтракаю, подхожу к окошку и распахиваю одну створку. Шесть утра, невероятная рань, но как же хорошо на улице: так светло, так свежо, так пусто! Людей нет, зато птицы поют так, что в сердце что-то сжимается.

Весна ведь!

А я ее и не заметила, просидела все время за учебниками и тестами.

«Прогуляюсь перед школой, – вдруг решаю я. – Какой смысл дома сидеть?»

Торопливо одеваюсь, умываюсь, собираю сумку, выбегаю из дома и блаженно замираю, вдыхая майское утро каждой своей клеточкой. Каждой легочной альвеолой, если цитировать учебник биологии!

Воздух прохладный, свежий, чистый, как будто его как следует отмыли, и слабо пахнет цветущими яблонями. У нас во дворе всего одна яблоня, поэтому запах едва уловим, но я знаю, где их должно быть много! В парке через дорогу!

Я бы сказала, что это больше лес, чем парк, потому что несмотря на дорожки, там все довольно дикое и заросшее. Вечером там гулять опасно, потому что фонарей нет, а вот алкоголики наоборот есть, зато утром там должно быть спокойно.

И очень красиво!

Лучшего места, чтобы полюбоваться весной, не придумаешь.

Я выхожу из двора и шагаю в противоположном от школы направлении: прохожу мимо детского садика, где ворота еще закрыты, потом огибаю киоск с овощами и фруктами, а затем перехожу через дорогу и оказываюсь в парке. Статуи воинам-героям меня сегодня не очень интересуют, поэтому я сразу сворачиваю на тропинку, ведущую к деревьям. Там уже замедляю шаг и иду спокойно, неторопливо, слушая тишину и птиц. Прохожу мимо яблоневой аллеи, пытаюсь надышаться про запас безумным ароматом, а затем собираюсь спуститься вниз, к реке. Там небольшая старая набережная, а рядом с ней спортплощадка. Но едва я бросаю взгляд на эту площадку, как удивленно понимаю: там кто-то есть.

Кто-то в такую рань еще и тренируется!

Мне становится любопытно, я останавливаюсь и приглядываюсь: темноволосый парень в черной футболке отжимается так легко, словно у него не мышцы, а стальные пружины: раз, два, пять, десять, двадцать… Потом он встает, отряхивает ладони, и я едва не вскрикиваю от удивления.

Это Бессонов!

Он не видит меня, потому что я стою сверху, зато мне отлично видно его спокойное серьезное лицо. Он подходит к лежащему на скамейке блокноту и что-то там отмечает, а затем выпрямляется и начинает следующее упражнение. Высокие пружинящие прыжки, которые сменяются коротким интенсивным бегом, и снова прыжки. Затем он делает приседания с гантелями, которые берет со скамейки, и с ними же выпады.

А я стою и все это время смотрю на него, хотя давно могла уйти. Но меня почему-то завораживает этот совершенно незнакомый мне Бессонов. Никакой насмешки и никакого презрения в лице, никакой ленивой тягучести в движениях, только отточенная собранность и сила.

Это точно он?

Упражнения в половину седьмого утра на заброшенной спортплощадке плохо вписываются в образ зазнавшейся звезды, скорее это похоже на трудолюбивого спортсмена, который живет своим спортом.

Я начинаю смутно осознавать, что, может, Бессонов и правда хорош в этом своем футболе. Ну или как минимум любит его. Из одного только чувства долга не будешь вставать так рано и убиваться на тренировке.

Это, конечно, нисколько не отменяет того факта, что Бессонов – избалованный придурок, но смотреть на него мне все равно интересно. Я осторожно делаю шаг еще на ступеньку ниже, чтобы лучше разглядеть его непривычно сосредоточенное лицо, но тут мне под ногу попадает ветка и издает такой внятный хруст, что Бессонов тут же быстро оглядывается, поднимает голову и удивленно присвистывает.

– Блошка! Ну нихрена себе. Нигде от тебя не спрятаться.

Я тут же вспыхиваю и быстро оправдываюсь, как будто и правда виновата:

– Я тут случайно! Просто мимо шла!

Бессонов ухмыляется:

– Ну это надо было прям постараться, чтобы случайно идти мимо именно там, где я занимаюсь. Или ты каждое утро по лесам шаришься?

– Нет! – Я начинаю злиться. – Только сегодня.

– Надо же, какое совпадение! – саркастично усмехается Бессонов, глядя на меня снизу вверх. – И после этого будешь мне заливать, что не бегаешь за мной?

– Ага, мечтай!

– Расслабься, Блошка, ты уже спалилась.

– Я просто гуляла! – повышаю я голос. – И это была отличная утренняя прогулка до тех пор, пока я тебя не встретила. Ты, как всегда, всё испортил!

Я резко поворачиваюсь, планируя уйти, потому что спорить с этим самовлюблённым идиотом бессмысленно, но тут под мою ногу неудачно попадает камень. Я поскальзываюсь на нем, взмахиваю руками, пытаясь удержать равновесие, но все-таки падаю. Успеваю выставить руки, но при этом ударяюсь коленом прямо об жесткий край ступеньки. Это так больно, что я не удерживаюсь от вскрика и слёзы машинально брызжут из глаз.

Ну уже следующая мысль в моей голове о том, что я не должна показывать Бессонову свою слабость. Еще подумает, что я и вправду какая-нибудь влюблённая дурочка и упала только потому, что засмотрелась на него. Сжав зубы, я пытаюсь подняться, но колено простреливает острой болью, и тут вдруг меня подхватывают сзади сильные руки.

– Осторожнее, – раздается совсем близко голос Бессонова. – Хочешь падать к моим ногам, Блошка, делай это на ровной поверхности.

Черт, как он уже тут оказался? Взлетел что ли по лестнице?

– Не смешно, – цежу я сквозь зубы. – Отпусти.

– Чем ударилась? – вдруг спрашивает Бессонов на удивление нормальным тоном. Как будто мы с ним друзья.

Я медлю, но отвечаю:

– Коленом.

– Об ступеньку? Ауч. Больно?

– Ну а ты как думаешь? – не выдерживаю я. – Нет, приятно! Обожаю биться коленями об лестницу!

Мне сейчас невыносимо стыдно и неловко. И от того, что я так нелепо упала, вместо того чтобы красиво и эффектно уйти, и от того, что Бессонов стоит сейчас слишком близко ко мне. Его сильные ладони крепко сжимают мои плечи, и весь он, стоящий за моей спиной, такой высокий, такой разгорячённый. От него пахнет травой, железом и потом. Но почему-то это не такой противный запах, как на физкультуре от раздевалки пацанов, а наоборот – свежий, пряный, дразнящий, такой, что его почему-то хочется вдыхать ещё и ещё.

– Давай я посмотрю, – вдруг предлагает Бессонов.

– На что посмотришь? – растерянно спрашиваю я.

– На цвет твоих трусиков, конечно, – ржет он, и его тёплое дыхание касается моего уха. – Да не дергайся ты. На коленку твою посмотрю, Блошка.

– А ты врач что ли?

– Я футболист, – говорит Бессонов, и на удивление, это не звучит как хвастовство. Он просто спокойно констатирует факт. – Угадай, сколько раз в жизни я видел травмированные колени?

– Много?

– Дохрена. Лечить не умею, но хотя бы смогу сказать, серьёзно там или нет.

– Не надо, – отрезаю я. – Уже все нормально. Я дойду до дома и схожу к врачу, если что.

Я пытаюсь шагнуть на ступеньку, но колено опять отдает в ногу резкой болью, и я приглушенно вскрикиваю.

– Ага, дойдёшь, – комментирует Бессонов, опять подхватывая меня. – Только если ползти будешь. Давай посмотрю, ну какого хрена ты упрямишься? Или у тебя есть фантазия, что щас я на тебя наброшусь и поимею прямо на этой лестнице?

– Закрой свой грязный рот! – вспыхиваю я.

– Окей, закрою, – ухмыляется он. – А ты тогда переставай нести всякую хрень. Просто, блин, уже сядь и дай мне посмотреть на свою коленку. И давай резче, у меня времени мало, я ещё тренировку не закончил.

Почему-то аргумент про тренировку убеждает меня в том, что Бессонов говорит сейчас серьезно, а не прикалывается, как обычно.

– Ладно, – бормочу я. Усаживаюсь на ступеньку, закатываю штанину и вытягиваю ногу вперёд. – Смотри.

Бессонов кивает, присаживается возле моей ноги и аккуратно касается пальцами покрасневшего участка. На фоне его смуглых рук моя кожа кажется бледной и какой-то нездоровой. Да и вообще с этого ракурса видно, что нога у меня не очень красивая. Тонкая, костлявая. Еще и колено какое-то уродское.

– Больно? – Бессонов нажимает на какой-то участок. Смутно вспоминаю устройство колена и понимаю, что он, наверное, проверяет крестообразные связки. Или мениски.

– Нет, не больно.

– А вот так?

– Тоже нет.

– Значит, норм, – заключает он. – Просто ушиб. Лёд приложи и всё. Само пройдёт.

Он продолжает трогать мое колено, а я неловко ежусь. Мне кажется, будто через кончики его пальцев в меня проникает электричество, заставляющее вздрагивать все мои нервные окончания.

Боже, ну почему это так неловко?!

– Спасибо за осмотр, – сухо говорю я и торопливо одергиваю штанину, заставляя Бессонова убрать руки, все ещё лежащие на моей коленке. – Ничего нового ты мне не сказал, я сразу говорила, что все у меня в порядке.

Опираясь одной рукой на ступеньку, я неловко поднимаюсь, на этот раз не вскрикивая, но сжимая зубы. Ушибленная коленка неприятно ноет, но все равно стало лучше. Идти в целом можно.

– Подожди меня, Блошка, – распоряжается Бессонов. – Я сейчас вниз смотаюсь, гантели куда-нибудь под куст закину, чтобы их не сперли, и вернусь.

– Зачем?

– До дома тебя дотащить, – абсолютно спокойно говорит он. – А что, есть ещё какие-то предложения?

Глава 9. Немного дальше

– Я тебе мешок с картошкой что ли, чтобы меня тащить? – вспыхиваю я. – Обойдусь без твоей помощи, ясно?

– О, ну давай, – ухмыляется Бессонов. – Мне прям будет интересно на это посмотреть.

– Иди заканчивай свою тренировку, – огрызаюсь я. – А от меня отстань уже, сделай доброе дело.

Отвернувшись от него, я начинаю медленно подниматься по ступенькам.

К счастью, я на самом верху, поэтому мне приходится преодолеть лишь три подъёма, и я снова оказываюсь на парковой дорожке, изгибающейся среди деревьев.

Медленно бреду по ней, но не проходит и минуты, как меня догоняет Бессонов.

– Тебе, кажется, тренироваться надо было, – мрачно говорю я.

Меня бесит, что он видит, как я неуклюже ковыляю, стараясь не тревожить ушибленное колено.

– У меня появились более важные дела, – не моргнув глазом отвечает Бессонов. – Служба сопровождения инвалидов.

– Сам ты инвалид! – я пытаюсь стукнуть его, но он с легкостью уворачивается от моего кулачка.

– Побереги силы, Блошка, – хохочет он. – Тебе до дома еще хромать и хромать!

– Смеяться над травмой другого – это, конечно, очень весело, – сухо говорю я. – Чисто твой уровень юмора.