– Чево говоришь?
– Скажите мне, вы были здесь? Видели, что случилось? – повторила Лэй Жун.
– Не, не был. Я был на той стороне. – Он махнул рукой на противоположную сторону улицы. Похоже, он понял слово «здесь» слишком буквально. – Я услышал удар – это машина врезалась в дерево. Я видел, как из-под капота пошел дым. Прошло еще немного времени, и из машины выскочил человек и ушел в парк.
– Этот человек, как он выглядел?
– Это я не помню, не разглядел. – Уборщик покачал головой. – У него воротник был поднят, и шел он быстро, я и глазом моргнуть не успел, как он уже исчез.
Похоже, уборщик говорил как раз о том пассажире с заднего сиденья, но почему тот мужчина так спешил скрыться с места аварии?
Лэй Жун только задумалась об этом, как уборщик спросил:
– А вы журналист?
Чтобы не вдаваться в подробности, Лэй Жун кивнула.
– Тогда я вам вот что скажу: не занимайтесь этим делом, тут какая-то чертовщина, – шепотом, глядя в сторону, сообщил уборщик.
Лэй Жун вынула из кармана кошелек, достала купюру в сто юаней и протянула ему:
– Вот, возьмите, купите себе что-нибудь на завтрак.
Уборщик взял деньги, засунул во внутренний карман безрукавки, затем подошел немного ближе и добавил:
– Это дело… Сначала приехала полиция, все смотрела, потом журналисты расспрашивали, я ничего им не говорил, потому что тогда не знал еще. А через два дня после того, как все случилось, я подметал перед больницей и слышал, как Хэ Сяоцин, который торгует завтраками, говорил, что того таксиста прокляли!
– Прокляли?
– Вы не верите? Я так и знал, что вы не поверите, я и сам не поверил. Но Хэ Сяоцин поклялся, что так оно и было. Он рассказал, как какой-то парень купил у него яичную лепешку, а потом пошел через дорогу, и тогда его чуть не сбила машина. Водитель открыл окно и начал орать, а этот парень, бледный как смерть, водителя проклял, сказал: «Я вижу, что ты не переживешь это утро», – а потом все и случилось. Хэ Сяоцин говорит: может статься, этот парень был паньгуань[35 - Чиновник при владыке подземного царства, ведущий учет жизни и смерти.] с того света, а иначе откуда ему так точно знать, кому и когда суждено умереть?
Лэй Жун стояла, замерев. Уборщик взглянул на ее изменившееся лицо, развернулся и собрался было уйти, но она остановила его:
– Скажите, а где этот Хэ Сяоцин торгует завтраками?
– У входа в первую городскую больницу, там у него лоток. – Сказав это, уборщик поспешил удалиться.
Лэй Жун неторопливо дошла до больницы и увидела длинную очередь у прилавка с завтраками. Здоровенный детина отрывал куски от кома теста, раскатывал их в полоски и опускал в кипящее масло. Женщина рядом с ним, должно быть, его жена, брала деньги, бамбуковыми щипцами вылавливала готовый хворост, раскладывала в пакеты и отдавала покупателям.
Лэй Жун прошла вперед и поинтересовалась:
– Хэ Сяоцин здесь?
– Уехал, – даже не поднимая головы, ответил верзила.
– Куда уехал?
– Не знаю, два дня назад будто черта встретил, лицо прям перекосило, вчера ближе к вечеру отдавал мне зарплату, тогда сказал, что собирается домой, и все. – Потом недовольно добавил: – Так торопился уехать, а мы тут с ног теперь сбиваемся – а у тебя что за дело?
Встретил черта?
Лэй Жун больше не стала ничего спрашивать и смотрела на дорогу: там, на улице, идущей с востока на запад, в прошлую пятницу ранним утром чуть было не случилось дорожно-транспортное происшествие. «Бледный как смерть» парень переходил дорогу и проклял Му Хунъюна… Кто этот молодой человек?
Перед глазами Лэй Жун возникло видение: косая длинная тень вдруг упала на проезжую часть, но человека, отбрасывающего эту тень, не было. Неловкой походкой марионетки тень дошла до середины дороги. Куда этот человек пошел после того, как проклял Му Хунъюна?
В эту секунду мимо с ревом промчался автобус, и Лэй Жун обратила внимание на остановку на противоположной стороне улицы. Хотя было еще раннее утро, там уже толпились люди, спешащие на работу. Повернув головы в одном направлении, они выглядывали автобус, их лица, как на подбор, были землисто-серыми, высушенными и отупевшими. Лэй Жун перешла дорогу, посмотрела на табло на остановке, но не смогла представить, куда и на каком автобусе мог уехать тот парень. Потом подумала, что он мог никуда и не уезжать, а жить где-нибудь неподалеку и пешком уйти домой. От этого она немного пала духом. Взглянула на часы – пора было ехать на работу.
Лэй Жун очень редко ездила на метро, и не вполне себе представляла, что же такое на самом деле утренний час пик, поэтому в тот момент, когда двери поезда открылись, и толпа, напиравшая сзади, с огромной силой втолкнула ее в вагон, она едва не вскрикнула от страха: ноги ее оторвались от земли, и она буквально пролетела несколько метров по воздуху, со всех сторон окруженная зловонными, горячими человеческими телами.
Пх-х-х!
С раздражением тяжело выдохнули двери вагона и закрылись.
В воздухе тут же разнеслась вонь… такой невыносимый теплый запах, который бывает, когда вскрываешь брюшную полость человека, умершего сорок восемь часов назад.
Кроме головы, а точнее, кроме всего, что выше носа, ее тело напоминало лук в фарше – зажато со всех сторон, не шелохнуться.
Лэй Жун изо всех сил тянулась носками ног вниз, но как только ей удавалось нащупать пол, вагон вздрагивал, и ее снова с силой подбрасывало, а затем, по мере того как поезд разгонялся и мчался вперед, вдавливало в тела людей, находившихся перед ней, а на ее спину наваливались те, кто был сзади.
Среди общего болезненного стона она ясно слышала, как жалобно скрипит каждый цунь[36 - Традиционная китайская мера длины, около 3,3 см.] ее костей. Грудную клетку от живота до горла сжало так, что было абсолютно невозможно вдохнуть.
Поезд мчался все быстрее, все сильнее становилось давление; если в такой ситуации опуститься вниз, то вполне можно умереть от удушья. Она попыталась согнуть уже затекшие локти и колени, но едва смогла пошевелиться, попыталась собрать все свои силы, но и это оказалось бесполезно. Ее руки и ноги и даже каждый волосок на них были зажаты телами других людей, как будто схвачены железными обручами. Пот, стекавший по телу, смешивался с потом соседей и, подобно липкому желатиновому клею, связывал пассажиров друг с другом в одну общую массу. Казалось, когда придет время выходить, вырваться отсюда можно будет только через боль.
Внезапно в вагоне раздался плач младенца. Этот звук резал слух так, будто с головы снимали скальп невидимой овощечисткой. От этого и так полуживым от духоты людям становилось еще хуже.
Мать младенца испуганно пыталась успокоить его, но все без толку.
«Ужасно действует на нервы! Только бы он заткнулся, чего бы это ни стоило».
Когда раздражение внутри Лэй Жун уже дошло до крайней точки, до ее ушей донесся разговор двух людей, находившихся неподалеку. Один голос был хриплый, другой принадлежал молодому человеку.
– Кто?
– Младенец.
– Который плачет?
– Угу.
– Когда?
– В течение минуты.
– Уверен?
– Угу.
– Как?
– Я не знаю, как это по-вашему, пусть будет… все на одного!
– Точно уверен?
– Угу.
Они перекинулись еще парой фраз, которые Лэй Жун уже не расслышала, так как плач младенца становился все громче… Надрывный крик ребенка, ворчание и брань пассажиров смешивались с гулом вентилятора над головой, звуками отрыжки, икоты и газов, с шумом вырывающихся наружу из кишечника. Если на мгновение закрыть глаза, то можно было живо представить, каково приходится грешникам в аду вечных мучений[37 - Последняя из восьми ступеней горячего ада, где грешник обречен на вечно повторяющиеся перерождения для тяжких мук.]. Вдобавок внезапно на мониторе внутри вагона принялись крутить рекламный ролик, где зазывалы из телемагазина во всю глотку приглашали совершить у них покупки, и, в качестве последней капли, у кого-то в кармане зазвонил мобильный, взорвавшись кошмарной мелодией «Тревоги»[38 - Вокальная композиция современной китайской певицы Гун Линьна.] – «А-а-а-а-а-э-э-э, а-а-а-а-а-эйоу, аи-и-и-а-а-а-аи-и-и-йо-о-оу, аде-ди-а-адедоу, аде-ди-а-аде-е-дидедай-гедоу!!!»
Последняя фраза повторялась по кругу, отчего все озверели окончательно. Испуганный ребенок заплакал громче прежнего, точнее, это уже был не плач, а жуткие крики, будто бы его рвали на части дикие собаки.
– А-а-а! – истошно вопил младенец.
Внезапно сильный страх сжал сердце Лэй Жун.
– Мой ребенок! Мой ребенок! Убивают! Убивают! Умоляю вас, умоляю! Мой ребенок, мой ребенок!
– А-а-а!
На фоне душераздирающих криков матери плач младенца внезапно прекратился, его сменил хруст ломающихся костей, будто их крушили мощные челюсти, и сдавленный писк.
Лэй Жун почувствовала, что давление соседних тел внезапно ослабло, потом, словно поднимающимся приливом, ее сжало с еще большей силой, так что она чуть было не выблевала внутренности. В вагоне раздался страшный крик, она открыла глаза и посмотрела кругом, но увидела только множество лиц с такими же вытаращенными глазами.
Чей-то мобильник продолжал надрываться: «А-аи-ия-яи-и-ийоу! А-аи-ия-яийоу! А-де-ди-гэ-дай-ди-гэ, дай-ди-гэ, дай-ди-гэ-дай, дай-ди-гэ-доу! Дай-ди-гэ, дай-ди-гэ, дай-ди-гэ, дай-гэ-ди-гэ, дай-ди-гэ-доу!»
Поезд внезапно сбросил скорость, все пассажиры, которые стояли, наклонившись вперед, удивительно синхронно выпрямились и отклонились в противоположном направлении. Состав с кряхтением остановился, двери открылись, и толпа, как безудержная рвота, хлынула наружу, обходя отчаянно рыдающую женщину…
Лэй Жун присмотрелась и увидела лежащее на полу вагона тело растоптанного ребенка. В этот момент пассажиры, ждавшие на платформе, устремились внутрь поезда.
Лэй Жун привыкла к виду мертвых, но наблюдала их исключительно на секционном столе в прозекторской. До сих пор ей не приходилось сталкиваться со смертью так близко, поэтому она на секунду растерялась, но тут же вспомнила о своих профессиональных обязанностях, ударила по красной кнопке звонка для экстренных ситуаций и, раскинув руки, встала в дверях, крича в надвигающуюся толпу:
– Произошло преступление! Прошу вас, отойдите! Отойдите назад!
Но люди, спешащие на работу, продолжали напирать. Лэй Жун уже сдерживала их из последних сил, когда подбежали двое сотрудников станции в оранжевых спецовках и принялись орать:
– Эй! Ты что творишь?! А ну, быстро уйди с дороги!
Лэй Жун громко крикнула:
– В вагоне труп! Сюда нельзя! Это место преступления! Позовите полицию! Быстрей!
Услышав про труп, пассажиры остановились, двое служащих заглянули в вагон, увидели женщину, рыдающую над телом ребенка, и поняли, что ситуация серьезная. Один присоединился к Лэй Жун, направляя пассажиров в другие вагоны, а другой помчался в комнату дежурного, и не прошло и полминуты, как на место происшествия прибыли двое полицейских и начальник станции.
Едва взглянув на случившееся, начальник станции заключил:
– В любом случае поезд должен немедленно отправляться, если задержим его хоть на секунду, следующий состав тоже выбьется из графика. Сейчас час пик, если нарушить расписание, начнется хаос!
Один из полицейских распорядился вынести тело, отвести мать в комнату дежурных и там допросить. Лэй Жун, в это время склонившаяся над мертвым ребенком для осмотра, строго произнесла:
– Здесь место преступления! Как можно к этому так легкомысленно относиться?
Полицейский уставился на нее:
– А вы что здесь делаете? – Лэй Жун протянула ему свое служебное удостоверение, он взглянул и произнес уже с совсем другой интонацией: – О, шеф Лэй, прошу прощения, прошу прощения.
От удивления начальник станции и его помощники вытаращили глаза, но поняли, что женщина перед ними – явно очень важная персона.
Лэй Жун позвонила Лю Сымяо. Та была на совещании, но буквально в двух предложениях объяснила порядок действий:
– Вагон опечатать, зафиксировать его номер. Когда состав вернется в депо, связаться с отделом криминальной полиции метро, чтобы они обследовали место преступления.
В соответствии с ее указаниями Лэй Жун оставила двоих полицейских в вагоне охранять место преступления. Начальнику станции с трудом удалось уговорить в голос рыдающую мать выйти из вагона.
– Мой ребенок! Какие звери! Не знаю, какой изверг вырвал его у меня и бросил на пол! Так много психопатов, каждый, каждый наступил, и раз-раз, живьем затоптали! – Она уже отошла довольно далеко, а ее рыдания все еще были отчетливо слышны.
Лэй Жун поглядела на тело младенца. Не требовалось никакого вскрытия, чтобы дать заключение о смерти от механической асфиксии. На теле были видны многочисленные отпечатки подошв, что подтверждало слова матери: «Каждый, каждый наступил, и раз-раз, живьем затоптали…»
Лэй Жун тяжело вздохнула, вышла из вагона, двери за ней с тем же шипением закрылись, и состав отправился со станции, поднимая волну горячего воздуха.
«– Как?
– Я не знаю, как это по-вашему, пусть будет… все на одного!»
Обрывок диалога внезапно всплыл в мозгу Лэй Жун, заставив ее вздрогнуть. Неужели люди в вагоне объединились, чтобы совершить это убийство, – нет, такое невозможно! Это слишком неправдоподобно; люди, набитые в вагоне, как сардины в консервной банке, действительно объединены общей целью, но она звучит так: не опоздать на работу. А что касается этого младенца… Откуда такая немыслимая жестокость?
Ужасная смерть ребенка казалась довольно странной, но еще более странным был диалог тех двух людей. Откуда они могли еще до того, как все случилось, точно знать, что ребенок погибнет и как именно это произойдет?
Лэй Жун немного успокоилась и обратилась к начальнику станции:
– Пожалуйста, отведите меня в комнату техников, я хочу взглянуть на записи камер видеонаблюдения.
Начальник станции кивнул.
В этот момент в помещение вошли служащий и очень модно одетая девушка. Служащий сообщил:
– Начальник, тут вот девушка говорит, у нее к вам дело.
Девушка жевала жвачку и с совершенно равнодушным видом спросила:
– Правду говорят, что затоптали ребенка? Я была как раз в том вагоне, где это случилось. Есть одна очень странная вещь, про которую я хочу вам рассказать, но вы навряд ли мне поверите.
– Сначала расскажите, потом посмотрим, – попросил начальник станции.
Девушка начала:
– Еще до этого несчастья рядом со мной разговаривали два человека, и, похоже, они заранее знали, что ребенок умрет.
Начальник станции уже хотел выпроводить ее вон, но Лэй Жун остановила девушку:
– Я тоже это слышала! Ты помнишь, как выглядели эти люди?
