– Я тебя не зашиваю, а заклеиваю.
Она не ответила, но я чувствовал, что она пристально смотрит на меня. Она постучала пальцем по моей руке с татуировкой Каморры, прошлась по перекрещенным шрамам.
– Интересно, кто тебя так порезал? – задумчиво спросила она.
Я застыл, а потом резко вскинул голову. Она выдержала мой взгляд с тем же победоносным видом, который был у нее в подвале.
– И еще, интересно, кто тебя потом штопал? Вы с Нино резали друг друга в какой-то братской цеРимонии и потом зашивали? У вас одинаковые шрамы. Может, мне спросить у него?
Я прижал ее к раковине и схватился за мраморную столешницу. Меня трясло от ярости и смеси других эмоций, которым я не должен был давать выход.
Серафина, хоть и была напугана, посмотрела на меня.
– Никогда больше не упоминай про эти шрамы. И не смей спрашивать Нино про них, ни единого слова, понятно? – прорычал я.
Она сжала губы и не произнесла ни слова. Струйка крови снова потекла по ее подбородку.
Выдохнув, я сделал шаг назад, схватил мочалку и намочил ее в теплой воде. Я взял Серафину за подбородок, но она отодвинула мою руку.
– Стой смирно, – приказал я. Она опустила руку и позволила мне протереть ее подбородок. Я внимательно рассмотрел рану на губе. Она повредила зубами лишь верхний слой кожи.
– Тебе повезло. Рана заживет сама. – Я стоял так близко к ней, что снова почувствовал ее запах.
Но ее голос вывел меня из задумчивости.
– Как долго ты будешь держать меня здесь?
– А кто сказал, что я тебя отпущу? – я развернулся и оставил ее одну в своей комнате.
* * *
Я вернул Серафину в ее комнату, и на сей раз на всякий случай запер дверь. Я уже собирался приступить к своим ежедневным тренировкам, отработать удары на боксерской груше, как в комнату отдыха ворвалась Киара. Нино следовал за ней, явно пытаясь остановить, но она отмахнулась от него и с разгневанным видом пошла прямо ко мне.
Я развернулся и поднял брови. Она не остановилась, пока не встала передо мной, с силой толкнула меня и посмотрела блестящими от слез глазами. Я схватил ее за запястье: казалось, что она вот-вот даст мне пощечину, а это было бы слишком для нас обоих.
Однако через секунду я почувствовал крепкую хватку на собственном запястье.
– Отпусти ее немедленно, – приказал Нино.
Мне совершенно не понравился его тон. Он сжал мое запястье еще сильнее. Это предупреждение. Угроза. Мы никогда не дрались, по крайней мере без причины, и я готов был жизнь положить на то, чтобы этого не случилось и впредь. Но Киара вполне могла заставить Нино рискнуть.
Савио медленно поднялся на ноги, и даже Адамо положил джойстик.
Я отпустил ее запястье, а Нино отпустил мое. Он склонил голову в беззвучной благодарности.
– Что ты делаешь с этой девочкой? – громко спросила Киара.
– Я не понимаю, какое тебе до этого дело, – прищурился я.
– Это мое дело, если ты насильно берешь женщину, – прошипела она, но голос ее дрогнул.
– Я Дон. Я заправляю городом. Мне решать, что будет происходить с теми, кто на моей территории.
Я снова повернулся к боксерской груше, но Киара встала у меня на пути. Меня охватила ярость, но я запрятал ее куда подальше. Эта женщина принадлежала Нино. Она – гребаная Фальконе. Я схватил девушку за талию и переставил в сторону, как долбаную куклу. Когда я ее коснулся, она замерла. Но к несчастью, это длилось недолго.
Она снова встала между мной и грушей.
– Киара, – предупредил Нино, но она бросила на него злой взгляд.
– Нет! Никто не защищал меня. И я не останусь в стороне, когда нечто подобное происходит с другой женщиной.
– Убирайся, – низким голосом произнес я, чувствуя, как во мне поднимается злоба.
– Или что? – хрипло прошептала она.
– Я сказал, убирайся, Киара.
Она сделала шаг вперед, и мы почти соприкоснулись телами.
– А я сказала нет. Я готова умереть за то, во что верю. И мне плевать на твою вендетту Синдикату или на то, что случилось с тобой в прошлом. Невинная женщина не должна из-за этого страдать.
Я не мог поверить, что она упомянула про наше долбаное прошлое. Нино не должен был ей об этом рассказывать!
Нино подошел ближе, глядя на меня, а не на Киару. В его глазах мелькнул ужас – мне придется привыкнуть к тому, что после встречи с Киарой брат стал более эмоциональным.
Я попытался пройти мимо его жены, но она схватила меня за руку. Я посмотрел на ее тонкие пальцы и поднял глаза. Нино слегка качнулся, и мускулы его напряглись. Я криво ухмыльнулся. Неужели он решил на меня напасть? Он все еще смотрел на меня настороженно. Я протянул ему руку и показал запястье с татуировкой, вдоль которой шли перекрещенные шрамы. Он должен понимать, что, как бы ни была разгневана его жена, я никогда ее не обижу. Он сдвинул брови и, слегка кивнув, наконец расслабился.
Киара сильнее сжала пальцы.
– Ты защитил меня от дяди, который собирался меня унизить, станцевав со мной на моей свадьбе. Ты помог Нино его убить…
– Успокойся, – прервал я ее, устав от эмоционального напора. – Я хочу, чтобы Серафина легла со мной в постель по доброй воле. Так что отпусти меня, твою мать.
Она пристально посмотрела на меня.
– Она этого не сделает. С чего бы? Ты ее похитил.
– А тебя вынудили выйти за муж за моего брата. В чем разница?
Она разжала пальцы, и Нино положил руку ей на плечо.
– Это другое, – прошептала она.
– Единственная разница в том, что в твоем случае решение принимала твоя семья. А семья Серафины сейчас не решает ничего. Но у вас обеих не было выбора.
Она помотала головой и подняла на Нино такие, мать ее, полные любви глаза, что я понял, что никогда не посмею ее обидеть. Она снова посмотрела на меня.
– Позволь мне с ней поговорить, – твердо произнесла Киара.
– Это что, гребаный приказ? – угрожающе произнес я. Может, ей пора напомнить, кто здесь Дон?
Нино стиснул ее плечо, но она выдержала мой взгляд, сделала шаг вперед, стряхнув его руку.
– Нет, – мягко произнесла она, глядя на меня большими карими глазами так, словно хотела растопить мое сердце. – Я прошу у тебя разрешения, как жена твоего брата и как Фальконе.
– Черт возьми, – огрызнулся я и свирепо глянул на Нино. – Ты не мог выбрать более ветреную жену? Она такой же хороший манипулятор, как и ты.
Нино ухмыльнулся – он выглядел довольным. Черт, он ею гордился.
– Не знаю, почему я вас всех терплю, – пробормотал я.
– Значит, ты разрешаешь мне с ней поговорить? – с надеждой спросила Киара.
– Да. Но должен тебя предупредить… Серафина не такая послушная, как ты. На твоем месте я бы держал ухо востро. Она может напасть на тебя, пытаясь спастись.
– И все же я попробую. – Она развернулась и поспешила в мое крыло дома. Нино, явно обеспокоенный ее безопасностью, поспешил следом.
Я громко выдохнул и ударил грушу с такой силой, что крюк вырвало из потолка и груша повалилась на пол.
Савио хмыкнул и подошел ко мне.
– Поначалу меня тошнило от мысли, что Киара будет жить с нами под одной крышей, но теперь мне все больше нравится, что она здесь.
– Почему бы тебе не вызвать гребаного мастера, чтобы он повесил грушу, вместо того чтобы действовать мне на нервы?
– Будет сделано, Дон, – ухмыльнулся Савио. – Я знаю кое-кого, на кого бы ты мог выплеснуть свою энергию. Мы с Адамо хотели потренироваться. Почему бы тебе не присоединиться к нам? Парню надо хорошенько надрать задницу.
– Почему бы мне не повесить тебя на крюк и не использовать в качестве боксерской груши?
Смеясь, Савио неторопливо удалился.
Я снова посмотрел на валяющуюся грушу, а затем повернулся к Адамо, который сидел, скрестив на груди руки.
– Пойдем, малыш, потренируемся.
Мы с Адамо никогда не тренировались вместе, если не считать шуточных боев, которые мы устраивали, будучи детьми еще до того, как я начал сам себя ненавидеть.
На секунду мне показалось, что он откажется, но потом он встал на ноги и поплелся за мной в своей раздражающей медлительной манере, которую завел совсем недавно, просто чтобы сводить меня с ума. Я схватил ключи от машины и кинул их ему.
– Лови.
Он нахмурился.
– Ты нас отвезешь.
– Правда? – спросил он.
– Правда. А теперь двигай. Я не могу ждать весь день.
Адамо поспешил вперед, и я последовал за ним, покачивая головой и улыбаясь. Ничто так не радовало пацана, как вождение, я бы даже сказал – гонки на тачках.
Когда я вышел на дорожку у дома, Адамо уже сидел за рулем моего неоново-зеленого «Ламбаргини Авентадор», ухмыляясь, как кот, увидевший гребаную сметану. Только моя задница коснулась пассажирского сиденья, как он вдавил газ в пол, и мы буквально выскочили на дорогу.
– Ты же помнишь, что там ворота? – пробормотал я, пристегиваясь.
Адамо нажал на кнопку пульта – и ворота начали раскрываться; мы проскочили между приоткрытыми створками, чуть не задев их боковыми зеркалами.
Я покачал головой, но Адамо не сбавил скорость. Мы лавировали в плотном потоке, нам гудели со всех сторон. Полицейская машина, стоявшая на обочине, включила сигнальные маячки и выехала за нами.
– Вот черт, – заныл Адамо, вдарил по тормозам и остановился у обочины.
Офицер вышел из машины и положил руку на табельное оружие. Он подошел к нам, а его коллега встал чуть поодаль, держа пушку наготове.
Адамо опустил стекло, и офицер посмотрел на него.
– Выходите из машины.
Я наклонился вперед и, мрачно улыбнувшись, показал офицеру запястье с татуировкой.
– К сожалению, офицер, мы спешим.
Тот узнал татуировку, посмотрел на мое лицо и сделал шаг назад.
– Произошло недоразумение. Счастливого пути.
Я кивнул и откинулся на сиденье.
– Поехали.
Адамо посмотрел на меня с обожанием. Он отъехал от тротуара, и чуть медленнее, чем раньше, мы тронулись в путь. Настроение его испортилось, как только мы вышли из машины и пошли к заброшенному казино, которое служило нам тренажерным залом.
* * *
Я уже ждал Адамо в клетке октагона, но он слишком медленно готовился к бою. Когда он наконец подошел, я уже мечтал, чтобы на его месте был кто-нибудь другой. Уж очень мне хотелось сокрушить своего врага. Адамо забрался в октагон и закрыл за собой дверь клетки.
За последние несколько месяцев он заметно вырос. Он все еще был более тощим, чем мы с Нино, и даже чем Савио, однако неплохо набрал форму несмотря на то, что долгое время отказывался драться. Его руки безвольно висели вдоль тела, и он с опаской поглядывал на меня.
– Ну давай, малыш. Покажи мне, на что ты способен.
– Не называй меня «малыш», – проворчал брат.
Я вызывающе улыбнулся.
– Заставь меня. Я не вижу в тебе ничего, что заставило бы меня думать, что ты больше, чем обиженный ребенок.
Он сжал кулаки и сощурился.
