А потом ещё несколько раз про то, как надо опустить голову и скрестить руки. Мы так и сделали. Только теперь, хорошенько наклониться мешала верхняя одежда. В ней было жарко, но по спине тёк холодный пот, говорящий о чувстве нечеловеческого ужаса.
Самолёт накренился. Заложив резкий вираж, он начал опускаться к земле. Двигатели взвыли. Где-то заплакал ребёнок. Я тоже хотела разрыдаться, но не могла. Слишком сильно испугалась.
Преодолевая потоки воздуха и трясясь всем корпусом, лайнер устремился вниз. У меня внутри всё дрожало от ожидания столкновения с полосой, но оно не произошло.
Самолёт снова начал набирать высоту. Я что-то читала о поломках, из-за которых не получалось выпустить шасси. Мне стало ещё страшнее.
Сделав ещё один круг, лайнер снова пошёл на снижение. Но и на этот раз он не смог приземлиться. Пошёл на третий круг. Даже за ужасным гулом турбин были слышны сдавленные крики и всхлипы.
Я сжалась в комок, готовая бороться за жизнь. Дайте мне шанс, и я сделаю всё, чтобы выжить во время аварийной посадки. Только бы не разбиться при приземлении. Только бы не разбиться.
Закладывая третий вираж над землёй самолёт особенно натужно загудел. Он затрясся, как припадочный, и шмякнулся на полосу. Люди закричали. А лайнер, отскочив от земли, шлёпнулся на неё ещё раз. И тоже жёстко.
На бешеной скорости он скакал по полосе, словно баскетбольный мяч. В салоне кричали не переставая. Я стиснула зубы и изо всех сил прижала голову руками к бёдрам.
Шуба щекотала щёку, но меня беспокоил только один вопрос: разобьёмся или нет.
Шум турбин стал невыносимо громким. Самолёт покатился по полосе, но потом, словно вспомнив, что посадка называлась аварийной, опять начал подпрыгивать. Как будто ехал по ямам и колдобинам.
И, в конце концов, несколько раз грохнув чем-то в хвосте, остановился.
В воздухе явственно запахло горелой проводкой. Стюардессы вскочили с мест и ринулись врассыпную. Девушка, которая прибежала к нашему аварийному выходу, никак не могла справиться с дверью.
Она дергала ручку, но та не поддавалась. Я смотрела на неё с ужасом, но её попытки не приводили к результату. Запах гари становился удушливым.
С другой стороны раздался грохот, и пахнуло морозным воздухом. На мне отщёлкнули ремень безопасности и подняли на ноги. Рома потащил меня к противоположному борту самолёта.
Там уже открыли аварийный выход и с шумом спустили надувной трап. Развернув меня к себе лицом, Гранин, перекрикивая крики ор пассажиров, прокричал, – катись, беги, прячься, сохраняй тепло.
Потом, не дожидаясь ответа или моих адекватных действий, он потащил меня к выходу. Я спотыкалась о какие-то вещи, но Роман, не давая мне упасть, продолжал волочь меня наружу.
Он, усадил меня на край трапа и, повторив своё, «катись-беги-прячься-сохраняй тепло», подтолкнул меня вниз. Дальше я вообще ни о чём не могла думать. Картинки мелькали быстро, как в калейдоскопе.
Вокруг было темно. В лицо ударил холодный ветер со снегом. Я покатилась вниз по надувному трапу. Шуба задралась, стараясь опереться о импровизированную горку, я ободрала руку. Едва почувствовав под ногами землю, резко выпрямилась.
Резко вскочила и побежала от самолёта так быстро, как только могла. В голове грохало то ли от бешено стучащего сердца, то ли от происходящего вокруг.
Я бежала во тьму. Считала про себя шаги. После сотого, рассмотрела в стороне серое панельное здание, похожее на хрущёвку. На втором этаже горел свет в одном единственном окошке.
Я засмотрелась на него, не снижая скорости. Зацепилась ногой и с размаху упала в рыхлый холодный снег. За спиной раздался грохот.
На краю мира
Упавший позади меня мужчина от души выматерился. Даже не поворачивая головы, я точно могла сказать, что это не Гранин. И не только потому, что у него был другой голос, но и из-за визгливых, истеричных ноток лежащего в снегу.
Что говорил Гранин после «беги»? «Прячься и сохраняй тепло». Растирая ушибленные руки, я села на корточки, огляделась по сторонам. Вокруг было темно. Только цепочка огней взлётной полосы горела за тёмной тушей самолёта.
Мне было ужасно страшно. Страх сковывал меня по рукам и ногам, но в голове, вместе с бешеной пульсацией бились слова Гранина «Прячься и сохраняй тепло». Поэтому я зацепилась взглядом за здание со светящимся окном и побежала.
Не оборачивалась и не думала. Механически переставляла ноги в сторону серого здания. Мне казалось, что я была одна такая. Но, добежав до старой панельки, была далеко не единственная, кто собирался попасть внутрь.
Люди толпились на входе. Отталкивали друг друга, стараясь попасть внутрь раньше других. Я хотела подождать, пока войдут остальные, но вспомнила слова Гранина и постаралась влиться в общий поток.
Это удавалось с трудом. Люди напирали со всех сторон и едва не задавили ребёнка, которого мать вела за руку. Девочка пискнула и заплакала, но люди не переставали рваться вперёд.
Те, кто были сзади, не видели малышку. А стоявшие ближе, не могли сдержать напор задних рядов пассажиров. Мать нагнулась, пытаясь поднять ребёнка, а в это время в очередь качнулась в сторону дверей.
Люди в толпе не были похожими на людей. Они, словно взбесившиеся звери рвались к двери, за которой было тепло, безопасность и спасение. В их глазах горел огонь и не было ни капли сострадания.
У меня по коже прокатилась ледяная волна страха.
Ещё секунда и по упавшим прошли бы ногами, но я закричала так громко, что люди отхлынули. Это получилось совершенно автоматически. Чудом сумел развернуться к упавшим спиной и орала во всю глотку.
На удивление, толпа отступила. Я не знала, что в самолёте так много людей, пока они сидели на своих местах. И не боялась, когда старалась защитить ребёнка. А теперь, увидев людское море в темноте, испугалась.
Старалась не показать вида, что мне страшно, но кричать перестала. Сзади раздались всхлипы и суета. Плач девочки теперь слышался гораздо выше. Значит, её сумели поднять на руки.
Что делать дальше, я не понимала. Люди снова качнулись в мою сторону. Если бы они сделали это быстрее, я могла оказаться под их ногами. Ведь отступать было некуда.
Этому стремлению людей спастись в тепле панельки не было возможности что-то противопоставить физически. Я была она, а их десятки, поэтому готовилась к худшему, когда сзади толпы раздалось почти уже родное.
– Расступитесь в стороны! Создайте коридор! Пропустите первыми людей с детьми!
Толпа раскололась на две части. Я оказалась в середине, а за моей спиной – женщина с девочкой. Гранин подошёл так стремительно, что я не успела отодвинуться. На руках он нёс двух младенцев в одинаковых комбинезонах.
В сторону, рявкнул он, быстро приближаясь. Меня снесло его энергией так, словно он физически меня оттолкнул. Мне даже страшно стало от преображения спокойного доброжелательного парня, в опасного, безжалостного хищника.
Он пронёсся мимо, попутно раздавая распоряжения. Позади шли оба пилота с кучей бумажек, стюардессы, поддерживающие пожилых людей и ораву детей разного возраста. Откуда они их столько взяли?
Теперь толпа перестала быть единым безумным организмом. В глазах появилось осмысленное выражение. Люди стали отдельными уставшими, но вполне вменяемыми организмами.
Пассажиры выстроились рядами и пошли в здание так же, как проходили досмотр в аэропорту. Кутались в пуховики, поправляли шапки. И смотрели друг на друга обычными глазами.
В них больше не было ни безумства, ни неукротимой жажды. Усталость, недовольство, но не агрессия и безжалостная решимость!
Мне должно было стать спокойнее, ведь угроза отступила. Но вместе с ней меня покинули и последние силы. Это было ужасно. Я даже покачнулась на ногах.
А когда попала в теплоту здания, поняла, что всё только начинается. Что выжить во время аварийной посадки было самым лёгким во всей этой истории. Теперь надо было как-то продержаться среди толпы людей и добраться к маме.
А ещё, не сойти с ума, ловя на себе напряжённые взгляды Романа. Пилоты ушли писать протоколы, а Гранину пришлось ругаться с работником запасного аэродрома, пытаясь разместить людей.
Он распределял задания между бортпроводницами и активными пассажирами. Со мной не разговаривал. А если и смотрел на меня, то даже без малейшего намёка на улыбку или поддержку.
Поэтому я постаралась отойти подальше и спрятаться в толпе.
Запасной аэродром
Людей было ужасно много в тесных коридорах. Иван Васильевич – работник запасного аэродрома на стенания окружающих, сказал, что нам страшно повезло. Здесь много места, и мы сможем даже спать лёжа.
Раньше объект принадлежал военным и у них была казарма! Из неё сейчас в пустые комнаты основного здания мужчины начали носить свёрнутые в тугие рулоны матрасы.
Женщины застилали их какими-то грубыми, серыми тряпками, которые назвали простынями. Я помогала им, но делала всё гораздо медленнее, чем другие. Меня это злило.
А ещё начало казаться, что остальные женщины перешёптываются за моей спиной. И снова, как в самолёте, я постаралась оглядеться вокруг. Развернулась затылком в угол, расправляя складки грубой ткани на матрасе.
При этом наблюдала, что делают другие. Женщины работали слаженно. Одна вытаскивала простыню из мешка. Вторая встряхивала слежавшуюся ткань и передавала следующим. Те застилали матрасы.
Но в момент, когда они подходили друг к другу, еле заметно склоняли голову и перешёптывались. А по тому, что смотрели в этот момент на меня, стало понятно, что я и есть предмет их обсуждения.
И, главное, ни одного знакомого человека. Я бы даже неприятной Ларисе была рада. Но меня при распределении впихнули в эту огромную комнату. Старшая бортпроводница оставила главной стюардессу Лену, она больше всех и хихикала.
Я решила не сдаваться. Что хитрого в оборачивании тонкого жёсткого мата, который они называют матрасом, куском серой мятой ткани? Справлюсь, не развалюсь.
Сжав сильнее челюсти, я начала входить в ритм. Как на занятиях в фитнес-центре. Тренер считает, я оборачиваю. Только сейчас я была и инструктором, и спортсменом. Втянулась в ритм и перестала быть интересна остальным.
Спать хотелось ужасно. Но пока руки разглаживали и оборачивали, был шанс не уснуть прямо сидя. В первую, полностью застеленную заправленными матрасами комнату, запустили женщин с детьми, а мы отправились дальше.
В следующем помещении мужчины уже разложили матрасы, но Лена вместо простыни, дала мне ужасную, холодную, комковатую и ужасно пахнущую затхлостью подушку.
– Надевай наволочку.
Мне в руки сунули серый квадрат такой же грубой ткани, как и простыня. Я расправила наволочку. Она была странной. Квадратный карман к краю которого нашита во всю длину полоса сантиметров 15 шириной.
Держа навесу подушку, я пыталась протиснуть её в наволочку. Она застревала, комкалась. Пришлось усилить напор. С трудом я затолкала жёсткую подушку в тканевой мешок, и она встала в нём колом.
Женщины расхохотались. Они смеялись, показывая на меня пальцем, а я не понимала, что их не устраивает. Старалась погасить закипающую обиду и не дать пролиться слезам.
Девушка в синем спортивном костюме с надписью «водное поло» подошла ко мне. Сердито вырвала подушку из рук. Ловким движением стянула наволочку. Положила подушку на подоконник. Вдела руки внутрь тканевого кармана.
А потом случилось чудо. Она ухватила углы подушки через ткань наволочки и вывернула встряхнув. Расправила нашитую ткань так, что стало аккуратно. Плюхнула подушку на застеленный матрас.
– Хватит издеваться над ней. Ну не умеет девка ничего делать по дому. Что теперь? Все такие хозяюшки прям, или тоже доставку еды иногда заказываете? Такие все работящие, что аж противно. – Я прониклась благодарностью к незнакомой пассажирке, а та повернулась ко мне. – А ты тоже хороша. Мы ж не в лесу. Чего не поняла – спрашивай. Поможем, подскажем. А то и до утра не управимся.
Женщина двинулась к мешку с постельным бельём и, выудив простынку, кинула её мне. В комнате снова стало тихо. Только шелест ткани и редкие фразы нарушали тишину. Мы работали слаженно, пока мужчины не принесли одеяла.
Они были настолько колкими и неприятными, что даже брать их в руки было противно. Клетчатая ткань, была похожа на валенки, коричневого цвета. Её надо было вставлять в пододеяльник.
Не знаю, случайно или нет, но мне именно их и вручили. Лена передала сначала колкое одеяло, а потом пододеяльник. Я отошла в угол. Решила, что рассмотрю конструкцию белья. Если что-то не пойму, спрошу у спортсменки в синем.
Развернув пододеяльник, я сразу поняла, что мне достался бракованный экземпляр. Прямо посередине ткани зияла огромная круглая дыра. Кто и зачем её вырезал, я не знала, но понимала, что так быть не должно.
– Можно мне пододеяльник заменить? У меня порванный.
В комнате сначала стало тихо. Потом женщины начали смеяться. Они тыкали в меня пальцами и хохотали. Хмурая спортсменка взяла меня за руку и вывела в коридор.
– Эти не угомонятся. Так и будут над тобой подтрунивать. Я сейчас найду тебе дело в другом месте, а то ещё слёзы придётся утирать.
Спортсменка потащила меня по коридору, заполненному снующими туда-сюда людьми. Выхватила из потока местного дяденьку, тот что-то сказал ей и махнул рукой в сторону ближайшей двери.
Девушка меня затащила в небольшую, отделанную ужасным белым кафелем комнату.
– Сейчас мужчины вернутся с мороза. Завари им чай. Кружки и электрический чайник в коробке на дальнем столе. И давай, не робей тут.
Она хлопнула меня по плечу и умчалась обратно. А я осталась разбираться с чаем. Осмотрела пустую комнату с рукомойником. Но ничего, кроме ящика с эмалированными кружками и чайником, не нашла.
На столе ещё был коробка с квадратными, похожими на туалетную бумагу, пакетиками. Они подозрительно пахли и были сшиты в ежиную ленту. Заварки не было, бутилированной воды или крана с фильтрованной тоже.
Чтобы не терять время, я вытащила из ящика кружки, поставила их аккуратными рядами. Решила, что как только принесут заварку и воду, тут же сделаю чай. В общем, осталась собой довольна и улыбалась, когда в комнату ввалились мужчины.
Ты неприспособленная
Мужчины громко топали, хлопали руками, сбивая налипший снег. Старались согреться. Один из них, лысый и кругленький, как колобок, быстро снял пуховик и шмякнул его на железный стол у стены.
Он очутился возле ряда эмалированных кружек. Замер. Взял одну из них в руки, словно проверяя, что она пустая. Повернулся ко мне с обиженным выражением лица.
– Хозяйка, а в чём прикол? Где чай?
– А чая нет. Сейчас принесут воду и заварку, я вскипячу и налью вам.
– Воду? Иван Васильевич обещал воду?
К нам протиснулся, снимая на ходу бомбер, Роман Гранин.
– Нет, никто не обещал. Просто тут совершенно пусто. Ни кулера, ни фильтра нет, а вода только из-под крана. Да и заварки нет.
Роман скользнул к коробке с бумажными пакетами, к крану, включил воду. Оттуда, фыркнув, полилась достаточно бодрая струя.
– Мужики, давайте сейчас поднимем наши матрасы, а уже потом чай. А то сейчас напьёмся и разомлеем. Может у Васильича ещё сахар вытрясу.
Гранин качнулся вперёд, и человек 10 мужчин разного возраста, побросав куртки на дальний стол, недовольно потопали к выходу. Было странно, что они слушаются Романа, хотя устали и не рады его заданиям.
Я думала, что Гранин последует за ними, но он дождался, когда все вышли, схватил чайник, набрал воду из крана, шлёпнул по кнопке. Потом взял ленту из бумажных квадратиков и разорвал её на фрагменты.
Положил по одному серому пакетику в каждую третью кружку.
Когда вода закипит, чайник выключится сам. Нальёшь кипяток в кружки с чайными пакетиками. Как только вода окрасится в цвет коньяка, сразу перекладывай пакетик в пустую кружку и снова заливай кипятком. Так у тебя получится 9 напитков. Все пакетики сложишь вместе и снова зальёшь кипятком. Поняла?
