Громов: Хозяин теней – 3
Карина Демина
Громов #3
Савелий Громов не привык сдаваться. Даже если шансов нет, приговор озвучен и смерть давно обосновалась в его палате. Если есть хоть крохотный шанс выжить, он его использует.
Проломить границу миров? Почему бы и нет.
Подселиться в тело мальчишки-детдомовца? К тому же незаконнорожденного, не имеющего права на отчество и фамилию? Уже было.
Обжиться в новом мире, где сохранилась монархия и аристократы? Где противоречия между властью и рабочими вновь набирают силу? А ещё есть маги, Священный Синод со своими дознавателями? И главное – тени, создания мира Нави, которые находят дорожки к людям, чтобы выпить их жизненную силу.
Громов как-нибудь приспособится.
Главное, не торопиться. И не лезть туда, куда не просят… хотя бы в первое время. И запомнить, что если ты видишь тень, то и она видит тебя.
Содержит нецензурную лексику.
Карина Демина
Громов: Хозяин теней 3
Глава 1
«…научное образование при дурном воспитании, чем выше, тем опаснее и вреднее для общества, порождая плутов и негодяев весьма ловких, трудно уловимых и получающих в силу служебного или общественного своего положения более широкую арену и программу для своих вредных действий. А низшее образование при положительном отсутствии здорового воспитания, выводит на свет кулаков, шибаев, питейных адвокатов и всяких проходимцев.»
Книга-наставление родителям о воспитании отроков[1 - Краткие практические заметки о воспитании детей, книга, вышедшая в Рязанской губернии в 80-е гг XIX в.]
Когда я открыл глаза, было ещё темно. Свет луны увяз в полупрозрачных занавесях да и стёк на пол, расплескался редкими лужицами. И небо ясное, а значит, точно приморозило. Потому выбираться из-под тёплого одеяла не хотелось.
Никак.
Я со вздохом высунул руку и потрогал пол.
Леденющий.
Магия-шмагия, а полы леденющие. И сейчас бы натянуть одеяло по самые брови да и рухнуть обратно в уютный сон, в котором чего-то там было, хорошего, но чего именно – не помню. Главное, что продрых бы до полудня.
Но…
Нет.
Где-то там, в коридоре, скрипнула половица. Порой мне казалось, что Еремей нарочно на неё наступает, предупреждая, что рядом. И если сам не выползу, то вытряхнут и безо всяких там церемоний.
Выползаю.
Тапочки… под кроватью. И лезть за ними лень, а потому прыгаю к ковру, которых хоть как-то да защищает от холода.
– Чего? – Метелька просыпается и зевает во всю широту рта. – Уже… опять?
– И снова, – бурчу, подбирая упавшие на пол штаны. – Вставай, пока…
– Спите, оглоеды? – ласково интересуется Еремей, открывши дверь. И без стука, главное, обходится.
– Никак нет! – Метелька бодро вскакивает с кровати, будто и не спал.
– Шевелитесь, – Еремей дверь прикрывает.
А мы шевелимся.
Ёжимся.
Окна тут не закрывают, потому что детям, мол, свежий воздух полезен. И закаливание. Оно-то ладно, может, и полезен, но меру ж знать надо! Это сейчас середина осени, а там и зима близка. И что-то подсказывает, что зимой будет хуже. И надеяться, что окна закроют, не след.
Блин, угораздило…
– А… я д-думал, – у Метельки зубы клацать начинают громко. – Что д-дворяне… на п-перинах спят… да под п-пуховыми одеялами…
– И чего? Перина есть. Одеяло тоже выдали, – я спешно пытался управиться с пуговицами и завязками, но спросонья и от холода пальцы задубели и не слушались. Но надо поторопиться. С Еремея станется нас в одном исподнем во двор вывести.
А нам оно надо?
– Н-но окна… окна закрывать-то можно! У нас… в доме… их зимой и не открывали-то… – Метелька дует на пальцы. – А спать чтоб до обеда?
– И после…
Мы успеваем. И только шнурки ботинок Метелька завязывает под ворчание Еремея. А под его присмотром заправляем кровати.
И бегом.
Дети в нашем возрасте должны больше двигаться. А потому по дому мы перемещаемся исключительно бодрой рысью, ну, когда не речь о семейных обедах там или иных очень важных мероприятиях.
Во дворе та же темень. Луна висит круглым блином.
– Полная, – тянет Метелька, щурясь. – На полную луну гулять – дурная примета. У меня бабка сказывала, что только окаянники и бродят. А нормальный человек, ежели пойдёт, то…
Метелькина бабка явно знала о жизни многое. И знание своё успела передать, а что не успела, так то, подозреваю, Метелька сам додумывал, потому как буквально на каждый день находилась новая дурная примета. Правда, Еремею на то было плевать.
– Что стали, горемычные? – поинтересовался он, разминая самокрутку. – Будто в первый раз… вперёд и бегом, разомнёмся для начала…
– И носиться заполошно, – продолжил Метелька на ходу. – Тоже неможно, потому как…
Луна, зависнув над самой крышей Громовского особняка, внимательно слушала. И в мутном свете её стены казались кипенно-белыми, а окна, наоборот, этакими чёрными провалами.
Что сказать.
Я был жив.
И цел.
Правда… да, в себя я пришёл в том подвале, с ноющей болью в груди и ощущением, что если пошевелиться, то рассыплюсь на хрен на тысячу кусков, как тот Шалтай-Болтай.
Не рассыпался.
Дед крикнул Еремея.
А тот подхватил меня и поволок уже наверх. По пути я снова отключился, а снова очнулся в светлой чистой комнатушке.
– Юноша весьма сильно истощён, – скрипучий голос доносился из-за шёлковой ширмы, на которой в неравном бою сплелись драконы. – И физически, и нервически. Тонкое тело начинает восстанавливаться, но сами понимаете, процесс это небыстрый. И торопить крайне не рекомендую. Покой. Отдых. Хорошее питание. Укрепляющие отвары. Впрочем, не мне вас учить, Аристарх Яковлевич. Вы с укреплением, думаю, сами разберетесь. И да, никаких нагрузок, ибо это чревато…
Тогда я так удивился, что жив, и ещё драконам, и этой комнате, что отключился снова.
Так остаток лета, собственно, и прошёл.
Я просыпался. Глядел в окно, из которого был виден кусочек двора и пристройки. Ел. Пил. Спал. Спал, пил и ел… даже не знаю, как долго это длилось.
Нет, рядом со мной появлялись люди.
Я чуял Еремея.
И Метельку, который что-то там говорил, то ли рассказывал, то ли спрашивал, но сил не хватало понять. Тимофея научился определять. Тот тоже заглядывал. От него пахло лилиями и тенями. И целитель, частенько наведывавшийся в поместье, кажется, больше волновался о нём, чем обо мне. Это я уже начал понимать, когда собрал достаточно силёнок, чтобы не отрубаться от малейшего напряжения.
Оказывается, воскресать – это ни черта не весело.
А потом, когда сознание уже начало задерживаться в теле на более-менее долгий срок, ко мне пришёл дед. Подозреваю, что заглядывал он и раньше, но в том прежнем моём состоянии я эти визиты или пропустил, или не запомнил.
– Лежишь? – дед был высоким стариком не самого располагающего к симпатиям обличья. Длинный и худой, какой-то костлявый, словно источенный невидимой болезнью. И всё же сильный. Его сила была давящей, тяжёлой, и ощущалась даже когда он её сдерживал.
– Да, – выговорил я, и это были первые сказанные слова.
Нет, я пытался что-то там изобразить, но казалось, что губы склеились намертво, язык одеревенел и в целом утратил способность шевелиться.
– Лежи, – старик чуть кивнул.
А я вдруг понял – он смущён.
И даже растерян… ну, хотелось бы думать. Он же подвинул стул к кровати и, усевшись, поинтересовался:
– Как ты?
– Живой… кажется.
– Пить?
Я кивнул.
Говорить после долгого молчания сложно. И горло сухое, что труба. И ощущение, что голос мой – не мой, а какой-то совсем скрипящий.
Старик достал флягу. И меня поднял, подпихнул под спину подушку. Напиться помог опять же. Травы горчили, но вкус знакомый.
– Настой. Укрепляющий. Наш, Громовский. Поможет.
Говорил он отрывисто и сухо. А вот меня разглядывал с немалым интересом.
Ну а я его.
Костюм отметил чёрный. Белоснежную рубашку. Запонки. И серебряную брошь в виде змеи. Что-то с нею было… не то? Она не светилась и казалась вроде обыкновенной, только я вот не мог отвести от этой броши взгляда. Да и потрогать тянуло. И интересовала она меня куда больше, чем дед.
– Наглый, – сделал он вывод.
– Что это? – я решил, что раз наглеть, то по полной.
– Знак главы рода. Перстень так-то, – он поднял руку, демонстрируя печатку. Черный круг со свернувшейся змеёй. – Принято перстни. Но у Громовых вот… её дар.
