Память воображаема, а не реальна.
Не стыдись ее стремления создавать.
Ник Кейв, The Sick Bad Song
Соломон Шерешевский, российский газетный репортер, обладал на редкость феноменальной памятью. Заметную часть своей жизни он не отдавал себе отчета в том, насколько его память особенна. Когда ему было около тридцати, редактор московской газеты, где тот работал, обратил внимание, что Шерешевский никогда не делает заметок на утренних летучках. Тот ответил, что ничего не записывает, так как ему это не нужно, – и дословно повторил длинный список указаний и адресов по задачам того дня. Редактор был впечатлен, но еще больше его заинтересовало то, что Шерешевский не видел в этом ничего необычного. «Разве не у всех так?» Редактор никогда ни с чем таким не сталкивался и отправил Шерешевского на проверку памяти.
Там, в психологической лаборатории местного университета, репортер встретился с молодым ученым Александром Лурией – одним из будущих основателей нейропсихологии. На протяжении тридцати лет Лурия проверял, изучал и тщательно документировал выдающиеся способности Шерешевского мгновенно запоминать выдуманные слова, сложные математические формулы, даже стихи и тексты на незнакомых языках. Мало того, что Шерешевский мог спустя много лет в точности вспомнить всю информацию, он еще и помнил, как был одет Лурия в день той или иной проверки. В классическом труде 1968 года «Маленькая книжка о большой памяти. Ум мнемониста»[108 - Luria 1968.] Лурия писал: «Приходилось признать, что объем его памяти не имеет ясных границ».
Лурия связывал выдающиеся способности Шерешевского с редким расстройством под названием синестезия: каждый стимул, приходящий по любому из сенсорных каналов, запускал все остальные чувства. Шерешевский чувствовал слова на вкус, видел музыку, обонял цвета – на его восприятие влияло даже звучание слов. Он рассказывал, как спросил продавщицу в киоске, какое есть мороженое. Что-то в звуке голоса, которым она ответила «Пломбир!», вызвало у него образ углей и черного шлака, сыплющихся у нее изо рта, и есть ему резко расхотелось. Связь между мирами, созданными в его сознании, и миром, где он жил, была столь сильна, что Шерешевский мог ускорять свое сердцебиение, лишь представив, как бежит за поездом. Он мог повышать температуру одной руки и понижать температуру другой, представляя, как кладет одну на раскаленную плиту, а другую – на глыбу льда.
Особенности чувственного мира Шерешевского распространялись и на его воображение, позволяя ему формировать отчетливые воспоминания, устойчивые к интерференции. Журналист New Yorker Рид Джонсон, который десять лет изучал случай Шерешевского, описывал его способности привязывать любую, самую заурядную информацию к выдуманным историям, которые он мог впоследствии припоминать и, словно по следу из хлебных крошек, находить по ним путь к нужным данным[109 - Johnson 2017.]:
Его воспоминания были столь прочны и длительны, вероятно, в силу его способности создавать сложные мультисенсорные мысленные образы и располагать их в воображаемых местах или сюжетах: чем ярче образ и сюжет, тем глубже он укореняется в памяти.
В поздние годы, когда Шерешевский стал на публику исполнять невероятные трюки памяти за деньги, в дополнение к природным способностям он освоил и технику, знакомую современным мнемоспортсменам, таким как Скотт Хэгвуд или Янджаа Уинтерсоул. Судя по всему, он скорее открыл для себя этот метод самостоятельно, чем обучился ему, но техника напоминала метод локусов. Когда нужно было запомнить последовательность слов или чисел, он представлял их в виде букв и цифр, расположенных в знакомой схеме – скажем, на московской улице – и отправлялся гулять по бескрайним мысленным мирам.
Соломона Шерешевского часто приводят как пример человека с выдающейся памятью, но разгадка его необыкновенных способностей кроется в силе воображения. Десятки лет исследований Лурии показывают, насколько глубока связь памяти с воображением, лежащая в основе запоминания у каждого из нас. В этой главе мы рассмотрим, как особенности формирования воспоминаний могут уводить нас слишком далеко от действительности, но разжигают наше воображение, суля безграничные возможности.
Что может случиться
Простейший способ увидеть работу эпизодической памяти – просканировать мозг человека, описывающего какое-нибудь событие из своей жизни. К примеру, если меня положить в МРТ-сканер, показать слово «фотография» и попросить описать событие из моей жизни с использованием этого слова, я вспомню, скажем, о том, как впервые побывал на рок-концерте. В 14 лет я фанател от альбома Pyromania английской хэви-метал группы Def Leppard. Если бы вы наблюдали работу моего мозга, пока я вспоминаю, как Стив Кларк исполнял знаменитый рифф во время песни «Photograph», вы бы увидели, как активируется гиппокамп при извлечении контекстуальной информации, которая мысленно переносит меня в 1985 год, и СПРРМ – при извлечении знаний о концертах вообще, позволяющих подробно рассказать о том, как разворачивались события на том конкретном концерте[110 - Это упрощенное представление, и заинтересованные читатели могут найти больше подробностей в Sheldon et al. 2019 и St. Jacques 2012.].
Теперь попробуем иначе. Предположим, вы лежите в МРТ-сканере, а я показываю вам слова – например, «паста» или «парашют» – и прошу использовать эти слова, чтобы вообразить нечто, чего не случалось в действительности, или даже что-то, что и вовсе вряд ли могло бы произойти. Вы можете вызвать мысленный образ, скажем, как готовите спагетти с Марвином Гэем, звездой мотауна[111 - Motown – общий термин, использующийся для описания звучания, характерного для записей известной некогда американской звукозаписывающей компании Motown Records. (Прим. ред.)], или как прыгаете с парашютом вместе с легендой физики Марией Кюри. В 2007 году исследования на эту тему опубликовали три лаборатории, и вот что они обнаружили: изменения активности мозга людей, представляющих себе подобные сцены, удивительно похожи на те, что происходят в мозге, когда люди вспоминают о действительно пережитых событиях[112 - Addis et al. 2007, Szpunaretal. 2007, Hassabisetal. 2007.].
Это странное сходство воображения и памяти удивило многих в научном сообществе и привлекло внимание прессы – журнал Science внес это в десятку прорывов года[113 - Miller 2007.], – но это не стало полной неожиданностью. Это предсказал почти столетием раньше английский психолог сэр Фредерик Бартлетт: его труды легли в основу представления о том, что мы пользуемся мысленными конструкциями (то есть схемами), чтобы обрабатывать и упорядочивать окружающий мир.
Бартлетт начал исследовать человеческую память в 1913 году, в аспирантуре Кембриджского университета[114 - Мое биографическое описание Бартлетта взято из Roediger 2003.]. После защиты диссертации он сосредоточился не на памяти, но на культурной антропологии и применении психологии к военному делу[115 - Bartlett 1928a, 2014.]. К счастью, в какой-то момент он вернулся к теме памяти и в 1932 году опубликовал самую важную свою работу – книгу «Запоминание: исследование в области экспериментальной и социальной психологии» (Remembering: A Study in Experimental and Social Psychology)[116 - Bartlett 1932.].
Книга Бартлетта была резким отступлением от традиции исследований памяти, заложенной Германом Эббингаузом еще в 1885 году. Эббингауз измерял запоминание странной, бессмысленной информации в строго контролируемых условиях. Бартлетт же опирался на свой опыт в практической психологии и антропологии; он наблюдал и описывал, как мы пользуемся памятью в повседневной жизни. Говоря кратко, Бартлетт скорее стремился понять, как мы запоминаем, а не просто измерить сколько.
В своем самом известном эксперименте Бартлетт познакомил группу добровольцев из Кембриджского университета с индейской народной сказкой «Война привидений», которую выбрали именно потому, что ее культурный контекст был совершенно чужд английским студентам. Испытуемые Бартлетта запоминали суть сюжета, но совершали характерные ошибки. Дело было не просто в том, что они не могли припомнить какие-то подробности – они подстраивали подробности под свои собственные культурные нормы и ожидания. Каноэ превращалось в лодку, охота на тюленей – в рыбалку.
Обдумывая эти результаты, Бартлетт отметил, что, пусть люди и вспоминают некоторые подробности из прошлого, их воспоминания в лучшем случае приблизительны. Он заключил: «Вспоминание – это не активация заново бесчисленных закрепленных, безжизненных и фрагментарных следов. Это творческая реконструкция». Мы не просто заново проигрываем события из прошлого, но пользуемся небольшим объемом контекста и вспоминаемой информации как отправной точкой для того, чтобы вообразить, что могло бы случиться в прошлом. Мы составляем историю на лету, опираясь на личный и культурный опыт, и обогащаем получившийся сюжет теми подробностями, что вспомним. Идеи Бартлетта – ключ к пониманию того, почему мозговые механизмы воображения и памяти не полностью независимы друг от друга – и те, и другие опираются на извлечение знания о том, что может произойти, но не обязательно о том, что произошло.
Сказки реконструкции
Поскольку память по природе своей – реконструкция, наши воспоминания иногда способны зажить собственной жизнью. Вспомним Брайана Уильямса, бывшего ведущего новостей на канале NBC. Во время хоккейного матча New York Rangers в 2015 году Уильямс рассказывал, как в 2003-м ездил со своей новостной командой в Ирак и их вертолет сбили реактивной гранатой[117 - Taub A. The Brian Williams Helicopter Scandal: A Clear Timeline. Vox, February 9, 2015.]. Его рассказ тут же опровергли несколько ветеранов-очевидцев. За время, проведенное в Ираке, Уильямс никогда не попадал под неприятельский огонь, а вот в эпицентре скандала вполне себе очутился: его рассказ прозвучал как неприкрытая ложь.
На самом деле Уильямс с командой летели примерно с часовым отставанием от трех военных вертолетов, один из которых действительно сбила реактивная граната, и всем трем пришлось совершить аварийную посадку в пустыне. Их нагнал и вертолет Уильямса, а из-за песчаной бури они все застряли в пустыне на несколько дней. Отдельные подробности, которые описывал Уильямс в 2015 году, совпадали с тем, что произошло на самом деле, но история, которую он рассказал спустя двенадцать лет, принадлежала не ему, а солдатам из сбитого вертолета. Уильямс извинялся, пытался все списать на «туман в памяти», но было уже поздно. Журналистская честь была запятнана, его заподозрили во лжи ради репутации. Уильямса на полгода отстранили от работы, и в конечном итоге он ушел с поста ведущего вечерних новостей NBC.
Я не могу сказать, намеренно ли Брайан Уильямс приукрасил свой рассказ, но, если следовать презумпции невиновности, кажется, что он вспомнил множество верных элементов, но воссоздал принципиально неверный сюжет. Его творческая реконструкция пошла наперекосяк.
Наши воспоминания обычно не так далеко отклоняются от цели, как рассказ Уильямса об Ираке, но обширные научные данные позволяют считать, что иногда мы с уверенностью вспоминаем то, чего на деле не происходило. В 1995 году Генри Рёдигер III и Кэтлин Макдермотт из университета Вашингтона в Сент-Луисе продемонстрировали это в рамках эксперимента, о котором теперь рассказывают почти в каждом вводном курсе психологии[118 - Исследование (Roediger, McDermott 1995) обычно описывается как эффект DRM, потому что их экспериментальная процедура основана на Deese 1959.]. Они просили участников заучивать списки слов, таких как:
СТРАХ
РАЗДРАЖЕНИЕ
НЕНАВИСТЬ
ЯРОСТЬ
СЧАСТЛИВЫЙ
РАЗЪЯРЕННЫЙ
ЭМОЦИЯ
ГНЕВ
ПОДЛЫЙ
СПОКОЙНЫЙ
ССОРА
Теперь сделайте одолжение. Не глядя на список, подумайте, какие слова вы видели? Вы прочитали слова «страх» и «ярость»? А слово «злоба» там было? Если вам кажется, что да, – вы ошибаетесь, но вы не одиноки. Участники эксперимента Рёдигера и Макдермотт с одинаковой вероятностью припоминали слово «злоба» и слова, которые действительно прочли, – например, «страх» и «ярость».
Ученые часто приводят эти данные как довод в пользу того, что люди подвержены «ложным воспоминаниям», и возможные последствия ошеломительны. Читая о подобных исследованиях, вполне естественно поддаться нахлынувшим сомнениям: а вдруг наши самые драгоценные воспоминания тоже вранье? Но думать об этом следует несколько иначе.
Как выразился Джон Лайдон, бывший вокалист групп Sex Pistols и Public Image Ltd., «я не верю в ложные воспоминания – как не верю в ложные песни». В реальном мире воспоминания нельзя свести к простым черно-белым противопоставлениям: сильные – слабые, истинные – ложные. Когда люди со здоровым мозгом переживают некоторое мысленное путешествие во времени и говорят: «Я точно это помню», они, скорее всего, что-то извлекают из прошлого. Но даже когда отдельные элементы воспоминаний истинны, общий сюжет может оказаться ложным. Эксперимент Рёдигера и Макдермотт был специально разработан, чтобы натолкнуть людей на мысль о злобе или даже на воспоминание из жизни о том, как они злились. Так что, когда их испытуемые (или вы сами) припоминали, что слово «злоба» было в списке, в каком-то смысле это воспоминание было истинным, но неверно реконструированным. Может быть, так вышло и с Брайаном Уильямсом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71959165&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
См. Kahneman, Riis Мастерски написанная книга Канемана «Думай медленно… решай быстро» (2011) подробно освещает контраст между помнящим и переживающим «я». Темой книги заявлено принятие решений, но многое в работах Канемана на самом деле было посвящено тому, как на принятие решений влияет память. Кстати, курс по принятию решений, который он преподавал, когда я был студентом в Беркли, оказал огромное влияние на мое представление о человеческом познании.
2
Bartlett 1932.
3
Иэн Готлиб, мой тогдашний научный руководитель, был первым автором этой статьи (Gotlib et al. 1998). Кстати, если вас тревожат последствия наших манипуляций с настроением испытуемых – не беспокойтесь: по окончании эксперимента мы ставили записи диксиленда, чтобы поднять им настроение. Мы выбрали настолько плохую музыку, что не рассмеяться было невозможно.
4
Название группы переводится с английского примерно как «Внедряемый наркотик». (Прим. ред.)
5
Об этом хорошо написано в Schacter 2002.
6
Bilton N. The American Diet: 34 Gigabytes a Day. New York Times, December 9, 2009; Andrea H. The Human Brain Is Loaded Daily with 34 GB of Information. Tech 21 Century, December 2016.
7
Я не вдавался в подробности педантичной и в чем-то контринтуитивной техники Эббингауза (Ebbinghaus 1885), известной как метод сохранения. В отличие от большинства современных исследователей памяти, Эббингауз не считал, сколько триграмм мог вспомнить после перерыва. Он рассуждал иначе: даже если он не мог немедленно вспомнить одну из заученных триграмм, она все еще может быть где-то у него в голове. Чтобы обойти эту проблему, Эббингауз многократно заучивал список триграмм, пока не запоминал их все. Через некоторое время он брался заучивать этот список заново. Он предполагал, что если какие-то воспоминания о заученных триграммах сохранились, то на второй раз он выучит их быстрее. То есть он отслеживал забывание, вычисляя разницу во времени заучивания между первым и вторым разом, и называл эту метрику сохранением. В наши дни исследователи редко прибегают к методу сохранения, но это, кажется, не имеет значения, поскольку кривые забывания, которые вывел Эббингауз, работают и в более простых тестах на память. Если вас интересует Эббингауз, но вы сами себе не враг, Генри «Родди» Рёдигер (Roediger 1985) написал легко читающееся краткое содержание книги Эббингауза.
8
Ebbinghaus 1964, гл. 6, Retention as a Function of Number Repetitions, раздел 23, The Tests and Their Results.
9
Эббингауз в основном изучал запоминание относительно бессмысленной информации (за исключением эксперимента, в котором он заучивал поэму лорда Байрона «Дон Жуан»). Не до конца ясно, насколько кривая забывания Эббингауза применима по отношении к более практическому материалу. Например, человек может помнить провальное собеседование на работу из далекого прошлого, но не помнить подробностей о том, кто и что на нем говорил. См. Radvansky et al. 2022.
10
Herculano-Houzel 2012.
11
