Наталья Шнейдер "Хозяйка старой пасеки"

Его голос прозвучал неожиданно сухо. Интересно, что успел напеть про «меня» приказчик по дороге. Пока я размышляла, как бы поаккуратнее об этом расспросить, исправник распахнул дверь.

Раздался визг. Что-то пегое слетело с лестницы, возмущенно гавкнув, заскулило. Стрельцов проглотил ругательство.

Тощий грязный пес попятился, одновременно умудряясь и рычать и скулить.

Исправник аккуратно опустил ведро на крыльцо.

– Прогнать его?

Я замешкалась. Посмотрела на пса. Пес смотрел на меня. Без ошейника, шерсть свалялась клочьями. Вряд ли это здешний дворовый – кем надо быть, чтобы довести животное до такого состояния? Бродячий.

– Не трогайте его, если он сам не полезет, – попросила я исправника. Вздохнула.

Похоже, я собираюсь совершить жуткую глупость.

Я не питала иллюзий: большинство уличных дворняг – не милые лапушки, невинно выброшенные злыми хозяевами, а, по сути, дикие животные, рожденные и выросшие на улице, воспринимающие людей как источник еды… или опасности. И этот, если уж не сумел ни к кому прибиться в деревне, наверняка такой же.

Но было что-то в выражении морды пса…

Ох, да что я себе вру. В этом новом мире только глухонемой дворник отнесся ко мне по-человечески. Все утро я старательно глушила потрясение работой, но сейчас ощущение одиночества и страх скрутили так, что я едва не разревелась прямо на крылечке. Может, хоть пес станет мне если не другом, то хотя бы отдушиной?

Я медленно присела, очень осторожно протянула к нему раскрытую руку.

– Дурить не будешь?

Пес наклонил лобастую голову набок, внимательно глядя на меня. Я не стала отводить взгляд.

– Хочешь – оставайся. У меня только каша на воде, но голод не тетка, верно? Если останешься, принесу. А потом сделаем все как положено. Отмоем тебя, вычешем, блох выведем…

Интересно а чем в этом мире выводят блох: ветеринарок-то нет! Или вообще этим не утруждаются?

– Не хочешь – обижать не буду. Просто уйдешь. Если, конечно, сам обижать меня не станешь.

Я прекрасно понимала, что собака – не человек и воспринимает не смысл, но тон моих слов. И что, возможно, я создаю себе дополнительные проблемы. Но все же спросила:

– Ну так что скажешь?

Пес робко вильнул хвостом и ткнулся лбом мне в ладонь. Я потрепала его по голове, по висячим ушам. Он лизнул мое запястье.

Я улыбнулась.

– Значит, будем уживаться. Сейчас я тебя покормлю чем бог послал, а с мытьем и прочим, извини, попозже: люди ждут.

Я обернулась к исправнику, ожидая увидеть брезгливую гримасу, но тот только поинтересовался с непроницаемым лицом:

– Куда вылить?

Оказывается, все это время он держал ведро.

– Простите. Вон под ту черемуху, если вам не трудно.

Вряд ли дереву повредит немного грязи с пола, а мыло я не использовала. В шкафах и ящиках нашелся только один кусок – серый и вонючий, но все же это было хоть какое-то мыло, и я пока отложила его для посуды и рук. Оттирая доски, обошлась уксусом, которого было несколько бутылок, и ножом.

– Поздновато цветет черемуха в этом году, – светским тоном заметил Стрельцов. Ведро он держал так, будто оно ничего не весило. – Я уже надеялся, что заморозков не будет.

Я повела плечами: ветер пробрался под накинутую шаль. Заморозки. Вот почему Глаша топила печку. Что ж, у меня будет время до лета решить, что делать с отоплением. Или, возможно, перебраться в другую комнату.

Если оно будет, то время.

Я прогнала эту мысль: вот когда арестуют, тогда и стану волноваться. Нечего раньше времени панику разводить.

– Вы уверены, что этот пес не бешеный? – спросил исправник. – На первых стадиях болезни они ластятся к людям.

Интересно, вакцину здесь уже придумали?

– Сейчас вынесу ему есть и пить и проверю, – ответила я с деланой небрежностью, хотя внутри что-то екнуло. Пес, будто понимая, что говорят о нем, ткнулся лбом в мое бедро. Я погладила его.

– Пойдемте в дом, – сказал исправник. – Не хватало вам простыть.

– Да, спасибо.

Кухня окутала меня теплом, но едва я расслабилась, как напряглась снова. Над доктором, сидящим на лавке, нависал управляющий, что-то говоря. Заметив меня, тут же замолчал, выпрямился. Интересно, что же он там нашептывал? Впрочем, можно догадаться.

Вымыв руки, я шагнула к печи и остановилась, едва не хлопнув себя по лбу. Приблудного пса собралась кормить, а людей? Правда, людей, в отличие от собаки, я не приглашала остаться. И все же неловко как-то.

– Вы голодны, господа? У меня есть гречневая каша.

Сливочного масла я не пожалела. Холодильников здесь, естественно, не было, и оно хранилось в глиняной крынке, залитое соленой водой. Так что экономить не было смысла: дольше недели все равно не простоит.

Варвара вытаращилась на меня так, будто я предложила ей поесть из собачьей миски. Мужчины остались невозмутимыми, но, похоже, я действительно сделала что-то не то, потому что экономка прошипела:

– Точно ума лишилась!

– Сперва работа, потом трапеза, – вежливо улыбнулся Иван Михайлович.

– Да, конечно. Пожалуйста, погодите полминуты. Я обещала…

Бросив немного каши в глиняную миску и плеснув воды в другую, я вышла во двор. Пес сидел, будто понял, о чем я ему говорила, и ждал.

– Вот, держи. Знаю, что одной кашей тебя кормить нельзя, но уж что есть.

Он несколько раз лакнул воды – я выдохнула – а потом жадно начал есть кашу.

Оставив миски на улице, я вернулась в дом.

– Еще раз прошу прощения, господа.

– Не за что, – сказал Стрельцов. – Вы дали нам возможность отдохнуть после дороги верхом. Из-за недавних дождей в коляске до Липок не доедешь.

– Деревня и есть деревня, – фыркнула Варенька, задрав нос. – В Ильин-граде все мостовые каменные.

И в деревню ее понесло явно не по собственной воле.

– Да, отдохнуть было необходимо: в моем возрасте поездки верхом даются не так просто, – сказал Иван Михайлович. – Несколько минут промедления трупу уже повредить не могут. – Он хмыкнул в бороду. – Надеюсь, там действительно труп. Был в моей практике случай: приехали на убийство, а покойник оказался живехонек. Притом что топор практически полностью ушел в ткань мозга…

Управляющий сглотнул.

– Выйду подышу с вашего позволения.

– Простите. – Доктор смущенно улыбнулся. – Забыл, что вне профессиональных кругов…

– Ничего страшного, – успокоила его я. – Меня вы не напугали. Я проверила пульс на шее. К тому моменту челюсть уже окоченела…

И врач, и исправник изумленно уставились на меня.

– Вы обратили на это внимание? – спросил Стрельцов.

– Трудно было не обратить на это внимание, когда касаешься сонной артерии. Я хотела закрыть покойной рот, но, как я уже сказала, мышцы окоченели и ничего не вышло.

Не добежавший до двери на улицу управляющий сложился, не справившись с тошнотой.

– Так что к рассвету тетушка была мертва уже минимум три часа. – Я повысила голос: – Савелий Никитич, возьмите вон то ведро, – я указала на предмет, который раньше обозвала «лоханью для помоев», – и уберите за собой.

Управляющий и экономка уставились на меня так, будто я потребовала что-то совершенно непристойное.

– Да как ты смеешь? – прорычал он. Серо-зеленый цвет лица сменился на багровый румянец.

– Вы хотите заставить убираться… – я вдруг поняла, что понятия не имею, как зовут экономку, и просто ткнула в нее пальцем, – ее?

– Ах ты…

Экономка выплюнула ругательство – грязное и тупое, даже младшие школьники матерятся изобретательнее. Размахнулась, чтобы ударить. Но я не успела увернуться: пощечина пришлась в подставленную ладонь Стрельцова.

– Нападение на представителя власти при исполнении оным служебных обязанностей, – задумчиво прокомментировал он.

Экономка позеленела.

– Ваше сиятельство, да что же это! Да я же не вас, я же эту лентяйку проучить хотела. Сами ж видите, мелет что попало, совсем от рук отбилась.

– Вижу, – сухо произнес Стрельцов. – Имя и звание?

– Глафира Андреевна Верховская.

– Мне известно, как зовут хозяйку дома. Ваше имя и звание.

– Лукина Агафья Прохоровна, из духовного звания.

Варенька громко охнула:

– Дворянка позволяет отходить себя по щекам поповской дочке?

Глава 3

– Варвара, придержи язык.

В голосе исправника прорезалась сталь. Даже я поежилась. Варенька ойкнула и притихла. Экономка сравнялась цветом лица с давно не беленной кухонной печкой.

– Я… Ваше сиятельство, да я же любя! Да весь уезд ведь знает, почему ее в ежовых рукавицах… – Она сникла под ледяным взглядом исправника, но все же пробормотала: – Будет как с тем гусаром.

Интересно, что там за гусар? Впрочем, нет, неинтересно: мне только гусаров не хватало для полного счастья. И я совершенно не желаю знать, почему на лице Вареньки появилось что-то вроде сочувствия.

– Сотский! – рявкнул Стрельцов.

В дверях кухни возник мужчина в крестьянской одежде с начищенной медной бляхой, приколотой к армяку.

– Звали, ваше высокоблагородие?

– Просто «благородие», – поправил его Стрельцов. – Звал. Подожди минутку.

Мужик застыл. Было видно, что ему неуютно – то ли в чужом доме, то ли среди «господ». Я ободряюще улыбнулась ему, но, кажется, смутила еще сильнее.

Стрельцов повернулся к управляющему.

– Имя и звание?

– Я же представлялся… – Тот попятился, будто пытаясь спрятаться от пристального взгляда. Стрельцов молча ждал, и управляющий выдавил: – Савелий Никитич Кузьмин, потомственный дворянин.

– Настоятельно рекомендую вам удалиться в свою комнату и оставаться там до тех пор, пока я не приглашу вас побеседовать.

Управляющий закивал, будто болванчик, и испарился. Исправник снова обратил внимание на сотника.

– Проследи, чтобы экономка прибралась в коридоре, и проводи ее в ее комнату. Там она будет находиться под твоим присмотром, пока я занимаюсь другими делами.

– Как прикажете, ваше высоко… ваше благородие.

Сотский осторожно попытался взять Агафью под локоток. Та дернулась, но под взглядом Стрельцова сникла и подхватила ведро.

Исправник развернулся ко мне, и я чуть было не отшатнулась, как и остальные. Вскинула голову.

– Мне тоже удалиться, чтобы вам не мешать?

– Вы – хозяйка дома. Проводите меня к телу.

Варенька подскочила с лавки, на ее живом личике появилось предвкушение. Исправник произнес, не глядя в ее сторону: