Наталья Шнейдер "Хозяйка старой пасеки"

– Упадешь в обморок – ловить не буду.

– Я бы настоятельно не рекомендовал девицам присутствовать при осмотре тела, – вставил Иван Михайлович.

Варенька фыркнула с видом «я лучше знаю, что для меня лучше». И одновременно посмотрела на кузена умоляюще, глазами голодного и любопытного котенка. Тот сделал вид, что не заметил этого взгляда. Жестом пригласил меня выйти из кухни, что я и сделала.

– Глафира Андреевна, вы уверены, что выдержите открывшийся вид? – поинтересовался исправник.

– Я уже видела тело, – напомнила я. – Не думаю, что за прошедшие часы многое изменилось.

Мы поднялись по лестнице: я впереди, за мной исправник, следом Иван Михайлович, а за ним Варенька. Заметно было, что ей и любопытно, и страшно, причем непонятно, что страшнее – предвкушаемое зрелище или гнев кузена.

Зачем она вообще потащилась к трупу, и зачем Стрельцов вообще взял ее с собой? Поначалу я подумала, будто он не может сладить с несносной девицей, но то, как он добрым словом и взглядом распугал всех, показало, что и кузину он построит, если нужно. Или просто решил проучить несносную девчонку?

Я мысленно вздохнула. Действительно ведь, девчонка: некоторые мои выпускники были старше ее. И ведет она себя как и положено подростку. Упрямому и привыкшему быть в центре внимания. Любой ценой.

Впрочем, мне-то какое дело? Пусть эта семейка сама между собой разбирается. У меня и своих забот хватает, главная из которых – не угодить в каталажку прямо сегодня.

Шорох на втором этаже напугал меня: я на миг забыла, что там оставался Герасим. Наверное, он решил встать, услышав наши шаги на лестнице. Так и есть – дворник вытянулся у закрытой двери, хоть сейчас в почетный караул.

– Вот у кого бы сотскому поучиться, – хмыкнул исправник.

Дворник поклонился нам, отступил в сторону.

– Иди отдохни, – распорядилась я.

Герасим вопросительно посмотрел на меня, будто желая убедиться, что мне не нужна помощь.

– Отдохни, – повторила я. – И, если пойдешь во двор, я там пса прикормила. Не обижай его. Если он, конечно, первый кусаться не полезет. Пусть остается.

Дворник снова поклонился, давая понять, что принял к сведенью, и начал спускаться по лестнице.

– Кузьмин говорил, будто дворник глухонемой, – сказал Стрельцов, глядя ему вслед.

– Немой, но не глухой, – поправила его я. – Он встал, когда услышал наши шаги, – вы ведь наверняка тоже обратили на это внимание. Ну и в целом с ним можно общаться голосом.

– Но допросить едва ли получится, – задумчиво произнес исправник.

– Почему же? – удивилась я, открывая дверь и жестом приглашая гостей внутрь.

В комнате по-прежнему царил полумрак из-за плотных штор, только в луче света, пробившемся между ними, плясали пылинки. Покойница, как и полагалось покойнице, оставалась в постели, топор так же торчал во лбу. Разве что запах изменился: в нем появились отчетливые нотки тухлятины, как от заветрившейся крови.

Иван Михайлович устремился к трупу, Стрельцов остался в дверях, заслоняя зрелище то ли от меня, то ли от заметно побледневшей кузины.

– Он же немой, – продолжил он начатый разговор.

– Вы как будто никогда не играли в «да-нетки», – фыркнула я и осеклась, вспомнив, что в детстве исправника явно были другие игры.

– Не довелось. Просветите меня.

– Ведущий загадывает ситуацию, нелепую или комичную, а игроки отгадывают, задавая ему вопросы. Отвечать можно только «да», «нет» или «не имеет значения».

– Например? – заинтересовался исправник.

– Девушка вошла в… – Тьфу ты, чуть не сказала «загс»! – …в церковь с одним любимым мужчиной, а вышла с другим. Всех все устраивает. Как так?

Варенька широко распахнула глаза, явно собираясь возмутиться безнравственностью вопроса.

– Ну, это просто, – рассмеялся Стрельцов. – Вошла с отцом, вышла с мужем. – Он посерьезнел. – Боюсь, с вашим Герасимом будет сложнее.

Он прошел в дверь, разглядывая обстановку. Варенька вытянула шею.

– Труп холодный, окоченение хорошо выражено во всем теле, – сказал Иван Михайлович, распрямляясь. – Прошло не меньше шести часов, но не больше суток с момента смерти. Если принять во внимание замечание Глафиры Андреевны, что в момент обнаружения тела челюсть уже была малоподвижной.

Варенька сглотнула, попятилась.

Стрельцов посмотрел на меня, будто не замечая ее реакции.

– Кто-нибудь может подтвердить это?

Графиня с тихим вздохом повалилась набок.

Стрельцов дернулся – ловить, тут же остановился, стиснув зубы. Варенька заметно напряглась, но продолжала падать – в мою сторону. Я не стала ждать, у кого из них двоих раньше сдадут нервы, подхватила ее под мышки, плавно опустила на пол. Судя по тому, как расслабилось лицо девушки, обморок все же был притворным, по крайней мере наполовину. Наверное, в первый момент ей действительно стало плохо, но, чуть опомнившись, Варенька решила выжать из минутной слабости все возможное. В самом деле, чего это все вокруг носятся с каким-то трупом, а не с ней!

Что ж. Можно и вокруг нее побегать.

Я огляделась. На табуретке рядом с кроватью покойной стояли кувшин и таз, очень похожие на те, что я обнаружила в своей комнате.

Иван Михайлович повернулся к лежащей, но остановился, подчиняясь жесту Стрельцова. Я заглянула в кувшин. На всякий случай плеснула немного на ладонь: вода как вода, довольно прохладная. В глазах исправника заиграли смешинки, когда я пошла обратно к Вареньке. Ресницы ее едва заметно подрагивали, как бывает, когда пытаются подсматривать сквозь них, не открывая глаз.

Присев над ней, я хотела было просто вылить воду из кувшина на лицо, но в последний момент сжалилась. Налила немного в ладонь и умыла девушку, как малышку. Наверное, мозоли на моих руках царапнули личико. Варенька вскочила, фыркая, точно кошка.

– Вы… Вы! – воскликнула она, возмущенно глядя то на меня, то на кузена.

– Я предупреждал, что девице нечего делать на месте преступления, – скучным голосом произнес Стрельцов.

– Сухарь! Чурбан бесчувственный! Будочник!

Девушка подхватила юбки и вылетела из комнаты. Легкие шаги прошелестели по анфиладе, заторопились вниз по лестнице.

– Схожу за ней, успокою, – вздохнула я.

– Не стоит, – пожал плечами Стрельцов. – Далеко не убежит.

Словно опровергая его слова, раздался треск дерева и вскрик. На какой-то миг я восхитилась этой девицей – умеет же оказываться в центре внимания. Но тут же устыдилась сама себя: в крике было слишком много неподдельной боли, чтобы счесть его очередной причудой.

Ругнувшись, я понеслась туда. Стрельцов опередил меня на полдороге. Сзади отдувался доктор – в таком возрасте бегать было наверняка не слишком полезно.

В следующий миг я выбежала на последний поворот лестницы, и желание смеяться пропало. Сама не знаю, как я перелетела проломленную ступеньку и присела рядом с девушкой.

Варенька подтянула к себе одну ногу, обхватив руками лодыжку. Стрельцов растерянно топтался рядом. По лицу девушки струились слезы. Видно было, что ей стоит немалых усилий не разреветься в голос, как ребенку. Я осторожно отвела ее ладони, проглотила ругательство: стопа была неестественно вывернута. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что произошло. Ступенька проломилась, девушка вцепилась в перила, и старое, изъеденное жуками дерево не выдержало даже ее комариного веса.

– Плачь, если хочешь, – сказала я. – Это в самом деле очень больно.

Она шмыгнула носом, покачала головой.

– Женщина должна уметь переносить боль без слез и жалоб.

Девушка явно повторяла с чьих-то чужих слов, и мне захотелось сказать ее воспитателям много ласкового. Я поднялась.

– Я схожу достану из колодца холодной воды для примочки. Надеюсь, там только вывих, а не перелом.

Иван Михайлович озабоченно покачал головой. Стрельцов выглядел таким виноватым, будто он собственноручно вывернул кузине ногу. Он подхватил Вареньку на руки, повернулся ко мне.

– Погодите с водой. Куда ее можно уложить?

Еще бы я сама знала. Впрочем, утром, обследуя дом в поисках кухни, я видела что-то вроде гостиной. Туда мы и отнесли пострадавшую, уложили на диван. Варенька тут же села, старательно поправляя юбки.

– Кирилл Аркадьевич, оставьте нас, – велел доктор.

– Я ее ближайший родственник здесь, и я должен знать, что с ней, – уперся исправник.

Спорить было очевидно бесполезно, я подхватила его под локоть и повлекла к ближайшим дверям. Похоже, я поступила как-то очень неправильно, потому что и доктор, и Варенька уставились на меня так, будто я собралась стриптиз танцевать, а исправник даже забыл, что надо сопротивляться. Опомнился только у двери, встал столбом – поди сдвинь его такого. Пришлось выпустить его локоть и сказать:

– Кирилл Аркадьевич, я понимаю, что вы переживаете за кузину. Но подумайте головой: каково девочке раздеваться перед мужчиной, пусть даже родственником?

– Да я не моложе вас! – возмутилась Варенька.

Вот же неугомонная!

– Графиня, лягте и не спорьте, – приказал доктор. – Ваше сиятельство, барышня права, пощадите скромность своей кузины. Я расскажу вам о ее состоянии, когда закончу помогать ей.

– Да, вы правы, – согласился исправник.

– Сходите за холодной водой, холодные примочки при вывихе еще никому не повредили, – распорядилась я.

Хоть ненадолго делом займется. Я закрыла двери прямо перед его обалдевшим лицом, обернулась к доктору.

– Иван Михайлович, я могу вам помочь?

– Да, конечно. Барышне нужно снять чулок, и лучше, если вы…

– Не надо с меня ничего снимать! – воскликнула графиня. Попыталась поджать под себя ноги и снова вскрикнула.

– Перестань дурить, – сказала я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно мягче. – Как, по-твоему, доктор должен тебя осмотреть?

– Не надо меня осматривать! Не буду я раздеваться!

Я вздохнула.

– Думаешь, Иван Михайлович на своем веку не перевидал ножек? Вряд ли он увидит что-то новое. А обследовать тебя нужно, и вывих вправить нужно.

Варенька залилась краской, едва слышно прошептала:

– Ладно…

Чулки у нее оказались в цвет туфелек – синие, с вышитыми золотистыми ящерками. А вот стремительно опухающая и синеющая лодыжка понравилась мне куда меньше.

– Вы так уверены в диагнозе? – поинтересовался доктор, когда я отступила от пациентки.

– Тут и сомневаться не в чем, – пожала плечами я. – Сустав деформирован, стопа в неестественном положении. Вывих определенно, надеюсь, нет перелома и связки целы.

– Откуда вам известны такие вещи? – продолжал любопытствовать доктор, пока его пальцы ловко и осторожно ощупывали пострадавшую конечность.

Варенька морщилась и кусала губы, но не жаловалась.

Я пожала плечами: не признаваться же, что в той, прошлой жизни я несколько раз проходила курсы парамедиков – просто на всякий случай.

– Действительно, вывих, – согласился с моими предположениями доктор. – Нужно будет вправлять. Подождите минутку.

Он распахнул двери, едва не столкнулся со Стрельцовым, который расхаживал туда-сюда по комнате. Исправник схватил доктора за локоть, тот что-то сказал, так тихо, что я не расслышала. Стрельцов выпустил его, отвернулся к окну, тяжело оперся о подоконник. Я не стала мешать ему мучиться угрызениями совести: все равно не поможет. Забрала в комнату ведро с холодной водой, чтобы исправник не снес его, если снова решит заметаться. Огляделась в поисках чего-нибудь, что можно было бы превратить в холодную примочку. Единственным подходящим предметом выглядела вышитая салфетка на спинке кресла.

– Будет холодно, – предупредила я, опуская мокрую ткань на стремительно опухающую ногу.

Варенька взвизгнула. Стрельцов влетел в двери. Визг изменил тональность на возмущенный. Девушка подхватила с дивана подушку и запустила в родственника. Покраснев, будто ошпаренный, исправник вылетел обратно, едва не снеся по дороге почтенного доктора.

– Смотрю, вы неплохо справляетесь и без меня, – улыбнулся он, выставляя на стол сундучок. – Принесите, пожалуйста, стакан с водой.

Я метнулась на кухню, чудом не сверзившись со сломанной ступеньки. Надо найти доски, пусть неоструганные, и починить. А потом проверить остальные ступеньки, чтобы еще кто-нибудь что-нибудь не сломал. Все в этом доме выглядело так, будто за ним не ходили лет двадцать: скрипящие полы, выцветшие занавеси, паутина под потолком. Да и чистотой он не блистал – впрочем, если жили в нем пятеро, а прибиралась одна, понятно почему. Ничего. Разгоню всех дармоедов и наведу порядок.

В коридоре у кухни было чисто: похоже, сотский добросовестно выполнил приказ исправника и заставил-таки экономку прибраться. Хотя, по-хорошему, надо было управляющего заставить. Справлюсь ли я с ними двумя? Справлюсь, если что, Герасим поможет. Ему, похоже, тоже не слишком нравилась эта парочка. Я догадывалась, почему моя предшественница позволяла собой помыкать: наверняка ей просто некуда было деваться от родственницы, а та только рада была бесплатной рабочей силе. Но я – не она.

Я вернулась с водой, Иван Михайлович плеснул в серебряную ложечку какую-то темную жидкость с тяжелым восточным запахом, протянул Вареньке ложку – так поят детей микстурами.

– Что это? – спросила она, не торопясь открывать рот.

– Лауданум. Он немного уменьшит боль перед тем, как вправить вывих.

Я покопалась в памяти. Ничего себе обезболивающее для молодой девушки – спиртовый раствор опиума! Впрочем, вряд ли тут есть что-то попроще и поприличнее, так что я придержала при себе все, что могла бы сказать по этому поводу.

Однако Варенька снова решила показать характер.

– Женщина должна уметь переносить боль. Обойдусь.

– Кому должна! – рявкнула я, потеряв терпение. – Все, что ты должна, записано в налоговом кодексе, и вряд ли там есть указания на необходимость изображать из себя… – Я в последний момент осеклась, едва не ляпнув «партизана на допросе». – …великомученицу.

– Что такое налоговый кодекс?

Доктор, воспользовавшись моментом, впихнул ей в рот ложку с лекарством. Я скрыла улыбку: таким же жестом моя младшая сводная сестра поила сиропом от температуры племянника.