Иво каждый раз ловит меня на скамейке и начинает рассказывать небылицы.
Он сидит рядом со мной, держит спину прямо, а взгляд пытается сделать глубоким и мудрым. Иво всего тринадцать, и ему, конечно, не удается выглядеть взрослым.
Я любуюсь своими новенькими туфлями из кожи красного бизона – недоступная роскошь для дочки простого сапожника. Но папа сделал их для меня в качестве подарка на шестнадцатый день рождения, который должен наступить уже завтра. Сегодня я надела их и новое платье, белое в синий горох, сама не знаю почему. Может, чтобы перед Иво покрасоваться? Главное, не запачкать.
Чтобы сэкономить на праздновании, мама придумала повеселиться на столичной ярмарке, что сегодня раскидывает шатры на площади. Чудесное совпадение двух празднеств, которое меня нисколько не огорчает, даже наоборот: если бы мой день рождения отмечали дома, то было бы вдвое меньше веселья. А с такими туфельками и в новом красивом платье, белом в синий горох, на вечерних танцах я наверняка смогу затмить всех девочек!
– Я правду говорю, драконов истребили! – обиженно сопит Иво, а я его слушаю вполуха. – Не сказки это, не сказки! Мне дед рассказывал, что еще до Дня Объединения их всех подчистую уничтожили оборотни!
– Не существовало никогда драконов, глупый, – вздыхаю я с улыбкой и сминаю бумажку от мороженого. Клубничное, мое любимое. – Ну ты сам подумай, кому могло прийти в голову убить целый драконий народ? Одного или двух еще куда ни шло, но всех? Как ты в это поверил-то? Тем более оборотням! Какое им было дело до драконов, которые никогда не спускались с гор? Вот ты – оборотень. И что, ты бы рискнул бороться с огнедышащими существами? Смелости бы не хватило!
– Я обязательно найду доказательства, – бросает он хмуро. – Вырасту и отправлюсь на Огненный Хребет, а там, будь уверена, полно драконьих костей! Сокровищ, конечно, не найду – их уже утащили, но кости-то кому сдались! Вот увидишь!
– Давай поспорим? – хохочу я и прищуриваюсь. Спорить Иво страсть как любит, хлебом не корми.
Его глаза мгновенно загораются азартом.
– Давай!
– На что?
Щеки Иво вспыхивают, но он кое-как собирается с духом и бормочет:
– Ты выйдешь за меня замуж, если я принесу тебе череп дракона. И фотографии, разумеется, на которых будет запечатлена гора скелетов.
– Идет. – Я легко хлопаю ладошкой по его руке.
Не раздумывала ни секунды. Во-первых, потому, что Иво мне нравится. Он еще мелкий, но вырастет и станет красивым и богатым – дед оставит ему в наследство сеть салонов, где стригут животных. Он сам говорил. Дед, в смысле, не Иво. Иво я бы не поверила. Во-вторых, мне нечего опасаться, даже если я расхочу за него замуж. Никаких скелетов он не найдет, потому что их нет!
Я слышала россказни о драконах. В легендах говорится, что крылатые ящеры не ответили на войну, затеянную оборотнями, и смиренно сдались. Их стерли с лица земли, как будто их и не было.
А теперь давайте представим: драконы – мощные, магически одаренные существа, которым по идее должен подчиняться весь мир. И вдруг сдались волкам? Сложили крылышки и кинулись грудью на клинки? Ружей-то тогда не было. Пф!
Я отвлекаюсь от размышлений, потому что из-за поворота появляется мобиль. Роскошное изобретение человечества, доступное только королю, его приближенным и королевской армии – телеги, которые ездят сами по себе! Им не нужны лошади, и это сводит с ума. Как такое возможно? О паровых мобилях я раньше слышала, но никогда не видела. Высшим нечего делать в провинциальных городках в тысячах километров от столицы, они никогда так далеко не ездят. Правда, в этом году правитель сменился, так может новый король заинтересовался жизнью провинций?
Мобиль грохочет крупными колесами и исчезает за поворотом. Следом за ним выезжает кортеж из семи таких же.
Сердце нехорошо екает. Пальцы сами собой сильнее комкают бумажку от мороженого. Я не понимаю, откуда взялось в груди жгучее волнение, от которого тело словно превращается в вату. Ничего же не произошло, но отчего-то внезапно захотелось спрятаться в будку старой собаки Печки.
– Ая? – кричит мне на ухо Иво.
Я вздрагиваю и рассеянно оборачиваюсь к нему.
– Пойдешь со мной завтра на ярмарку? – повторяет он вопрос, который я не расслышала сразу.
Я киваю, потом отрицательно мотаю головой.
– Нет, я маме обещала. Мы будем продавать астры: они хорошо уродились в этом году.
– А мы – глиняные статуэтки! – улыбается Иво. – Но мы же встретимся завтра, да? На танцах.
– Обязательно, – шепчу я, случайно встретившись глазами с водителем одного из мобилей.
Молодой парень, может, чуть старше меня и Иво. Кудрявые волосы цвета крепкого кофе с каплей молока, черты лица тонкие, аристократические. Парень очень красивый, и я смущаюсь, когда он перехватывает мой взгляд.
Все мобили уезжают и теряются на соседней улице друг за другом.
Издалека доносятся странные звуки: глухие удары, неестественно громкие ругательства. Никогда не слышала, чтобы кто-то так кричал.
Иво напрягается, озирается по сторонам. Я замечаю, что и соседи начинают переглядываться. Гномиха Золька – старушка из дома напротив – машет кому-то и орет:
– Прячься!
С ее коротким криком, полным звенящего отчаяния, с меня слетает оцепенение. Предчувствие не обмануло: происходит что-то плохое.
Роланд
Я стою у свежевыкрашенного низенького забора и не могу ни на что решиться. Растерянно смотрю на аккуратный домик со светлым фасадом и резными ставнями, сейчас полыхающий в огне. Черепица пищит, взлетают искры, бревна гудят, сопротивляясь пламени. Стекла, еще несколько минут назад кристально чистые, теперь почернели от копоти. Черно-серый дым с фонтаном искр рвется в небеса, окутывает все вокруг, закрывает меня от света прячущегося за горизонтом солнца. Кто-то хотел мне помочь, устроив поджог еще до того, как я сюда явился.
Почему в этот дом отправили именно меня, солдата, служащего первый день? Почему вообще новобранца взяли на такое задание? Эти вопросы навсегда останутся без ответа.
По другую сторону забора в двух шагах от него стоит хрупкая девчонка. Она собиралась бежать, но встретила меня на пути и застыла.
На щеках грязные дорожки от смешанного со слезами пепла, запачканное кровью платье – пышное, белое, в синий горох. На поясе красная лента с кокетливым бантом, на ногах туфли – тоже красные.
Трясется вся. Открывает рот, чтобы что-то сказать, но не издает ни звука. Поднимает на меня огромные глаза, полные страха и слез.
В них можно утопиться.
Ребенок совсем. Сколько ей? Лет пятнадцать-шестнадцать, не больше. Впрочем, ненамного младше меня. Сегодня ее привычный мир рухнул. Да и не только ее. Вокруг крики, визги, плач: они смешались в единую какофонию звуков. Слышатся выстрелы, рев пламени.
Я абстрагируюсь, как меня учили. Сосредотачиваю взгляд на девчонке. На белоснежном крыльце истекает кровью отец. Может, он уже и не дышит. Город в хаосе. Сегодня пострадают не только те, за кем король отправил армию, но и те, кто станет помогать людям, которые должны умереть.
Да и не людям вовсе.
Передо мной девчонка – тоже не человек. Ведьма, пусть пока и не инициированная. Или уже?.. Да нет, еще слишком молода.
До вчерашнего дня их никто не притеснял. Человечество веками жило по соседству с ведьмами, вампирами, орками, гоблинами… да много с кем.
Но с королем не спорят. Даже если он задумал уничтожить часть мира в отместку за то, что этот мир сделал с его предками четыре века назад.
Отголоски драконьей крови в венах нового короля заставили его мстить, а всех нас, солдат королевской армии, подчиняться…
Девчонке некуда идти, ей никто не поможет. Куда она собралась бежать, если повсюду смерть? Мне приказано убить ее и ее семью на месте. Сегодня судный день, а потом казни будут проводиться на площади перед народом. Но не сегодня…
Я дергаюсь. Вдох-выдох. Замечаю, как дрожат мои руки, стремлюсь спрятать их в карманы, но раз за разом промахиваюсь. Нервничаю. Нервничаю? Не то слово. Я в ярости из-за непонимания происходящего.
Ничто не предвещало геноцида. До вчерашнего дня.
– Зачем вы это делаете? – шепчет девчонка срывающимся голосом. В нем ни злости, ни паники. Только недоумение и, может, чуточку отчаяния. Аяна, кажется. Именно так было написано в распределительном документе.
Она тоже дрожит. Трясется ее подбородок. Грудь тяжело вздымается и опускается, вздымается и опускается. В руках зажат холщовый мешок, совсем маленький. Что в нем?
Я не могу отвести взгляд. Не могу переступить невидимую черту между нами, прочерченную ровно на месте калитки, что сейчас распахнута.
И ответить мне нечего. Я сам не знаю. Мне приказали – я выполняю. Что сложного, казалось бы. Просто выполнить приказ, как я делал это тысячи и тысячи раз во время обучения. Но никого не убивал, никогда.
Тем более детей.
Аяна видит мое замешательство и нерешительно отступает к огромному костру, в который превратился ее дом. Делает шаг влево, не спуская с меня взгляда, и скрывается в клубах дыма.
Я расслабленно выдыхаю. Провожу ладонью по вспотевшему лбу.
На моем объекте все чисто, так я скажу командиру.
Аяна
Я бегу, наверное, уже целую вечность. Все время оборачиваюсь, всматриваюсь в рыжее марево над городом – он полыхает в огне. Ничего не видно, ни домов, ни людей, ни нелюдей. А я и не ищу взглядом никого, разве что того парня с волосами цвета крепкого кофе с каплей молока. Мне слышатся его шаги, дыхание, будто он идет за мной следом. Но оборачиваюсь и никого не вижу.
Он отпустил меня. Или не заметил, как я удрала? Да нет же, он видел, точно видел. Я смотрела ему прямо в глаза, когда сворачивала за угол дома. Он был напуган, но скорее растерян. Почему стоял и ничего не предпринимал? Это ведь он с другими солдатами уничтожил мой город. За что?
Я ничего не понимаю.
Сердце колотится как сумасшедшее. Из груди рвется крик, но я молчу. Если меня услышат…
Останавливаюсь, озираюсь по сторонам. Я уже далеко от города, но почему-то до сих пор не свернула с Королевского тракта. Если тут проедут те мобили, то меня заметят и… убьют?
В свои пятнадцать я почти не понимала значения этого слова. Убийство было для меня чем-то далеким, нереальным, несуществующим. Как из сказок про оборотней и драконов. Никогда не видела смерти. Тем более – смерти от чьей-то руки.
Кто вообще решил, что имеет право лишать жизни кого бы то ни было?
У короля – а я не сомневаюсь, что армию в Ривентер послал именно он, – было такое право. Но он не бог и не мог… Или мог?
В голове гудит. Я всхлипываю от боли в обожженных ногах, от которой никуда не деться. Она преследует меня, идет за мной по пятам, и боль эта в тысячу крат сильнее душевной. Рычу на дорогу: она слишком каменистая. На себя – нужно было остаться с родителями и умереть с ними, и все равно, что там говорил папа. Он просил меня бежать на край мира. А знает ли он, где этот край? Вот и я не знаю! Но проделала уже такой долгий путь, что, кажется, я его достигла.
Падаю на колени, потом сажусь прямо в пыль. В холщовом мешочке – блины. Папа успел сунуть их мне, прежде чем в дом ворвались двое крупных мужчин с оружием. Я юркнула под стол, а бандиты заперли маму в спальне, облили дверь чем-то жутко вонючим, подожгли. Пырнули папу в живот.
Я смотрела на все это из-под стола с покорным равнодушием, как будто издалека наблюдала за спектаклем, разворачивающимся на круглой сцене театра «Робин и Фо», куда мы с мамой любили ходить каждый шестой день недели.
Они ушли, оставив моего отца умирать. Он схватил меня за руки, хрипел и говорил, говорил, говорил. Что-то о ведьмовской крови, о маме, о том, что за нами пришли. Но кто и почему? Еще он кричал, что всех нас, нелюдей, настигла кара за содеянное.
«Я ведьма», – билась в голове мысль. Я смотрела в слезящиеся от дыма глаза папы, на беззвучно шевелящиеся губы и улыбалась, как идиотка.
«Я ведьма. Зря Иво смеялся, что у нас в будущем обязательно родится красивая дочка-оборотница. Она будет ведьмой, вот кем».
Потом я ненадолго очнулась. Услышала крик матери, горящей заживо за дверью в спальню. Рвалась к ней, помню… Загорелись туфли, чулки. Папа вышел со мной на крыльцо, помог освободиться от чулок и обуви и упал. Я трясла его за плечи, даже хлопала по щекам, а он не реагировал.
Я добираюсь до водоема. Не помня себя от усталости, бросаю мешочек с блинами в траву, иду в реку. Ледяная вода остужает горящие от боли ноги, и я благодарно выдыхаю.
На многие километры вперед нет ни единого городка или деревни, я это точно знаю: в моей спальне висит карта Вирьенского округа.
Висела. Она там висела еще вчера, прямо над изголовьем кровати, а сегодня уже нет. И дома нет. И меня, кажется, тоже.
На третьи сутки я обнаруживаю себя где-то в поле рядом с тощим деревцем, недоуменно смотрю на черные от пыли и крови ноги, на руки, измазанные сажей. Вспоминаю, почему я не дома и не спорю с Иво насчет драконов. Не верю. Такого не может быть, мне снится! Щипаю себя за руку – больно, но недостаточно, чтобы проснуться. Щипаю еще раз, выкручиваю кожу, царапаю ногтями.
В груди словно извергается вулкан. Я оглушаю себя своим криком, а слез нет. В душе только страх. Отчаянный, горький, липкий.
Над головой каркает ворона, срывается с ветки и под шорох листьев уносится куда-то вдаль. Хочу быть как эта ворона – расправить крылья и улететь в прошлое, где моя жизнь еще имела какой-то смысл. Там, в прошлом, я готовилась к поступлению в медицинский институт. Я должна была стать врачом, как планировала мама. Она с такой гордостью рассказывала подругам, что ее дочка сдала вступительные экзамены и вот-вот, уже осенью, станет студенткой лучшего института округа. Я не могла ее подвести, и сказать, что не хочу быть врачом, – тоже.
А теперь это уже неважно.
Ловлю себя на том, что шагаю по полю. Деревце осталось далеко позади.
Впереди виднеются тянущиеся к небу высокие дома, подернутые тонкой серой дымкой. Я ускоряю шаг, перехожу на бег – точно дома, не показалось. Вспоминаю, почему покинула Ривентер, и замираю. А можно ли мне попадаться на глаза людям? А нелюдям?
Я хмурюсь. Ривентер – исключительно нечеловеческий город. Люди в нем, конечно, тоже живут – как моя семья, например, но мало. Да и мы, как оказалось, ведьмы. Разве что папа – человек.
А этот город чей?.. Копаюсь в памяти. Мысленно провожу пальцем по карте от Ривентера до реки, от реки до Иеллоуна.
Иеллоун – город в сотне километрах от Ривентера. Население преимущественно людское, чуть более миллиона или даже полутора.
На миг задумываюсь о том, что мне-то мама не рассказывала о нашей сущности и я всегда считала себя обычной девочкой, без магии, клыков, способности обращаться в волка, и даже без серой кожи, как у гномихи Зольки.
Но ведь никто не поймет, кто я?
Облизываю сухие потрескавшиеся губы, слышу, как рычит от голода живот, и шагаю в город так быстро, как только могу. На ноги наступать больно, но спасает сомнение в реальности происходящего. Я все еще думаю, что мне все снится.
В темноте подворотни скрываться и жить несложно, все же не хуже чем в том приюте, куда я направилась первым делом. В нем подлечили мои ноги, выделили мне койку, накормили. Забрали мое платье, выдали серый балахон. А потом избили. За что? Я не знаю, но поклялась себе, что в приют не вернусь.
Воняет в подворотнях, правда, до рези в глазах. Плесенью и гнилью, а еще разложением – как та крыса, что умерла в нашем подвале и пролежала там две недели.
