Владимир Древс ""

– Твоё тело – это также семья, религия, нация. Всё, что ты считаешь своим. С чем ты себя отождествляешь, думая, что имеешь право поступать с ним как хочешь.

– Легче мне от этого не стало. Я только больше запутался.

Я подложил под задницу раскрытые ладони. Ягодицы на твёрдых ступенях стали онемевать. Мне уже не хотелось убежать. Да, разговор по-прежнему был мне не до конца понятен… как, собственно, и весь замысел появления Владимира в моей жизни. Однако я решил «проглотить» это внутреннее сопротивление и попросил только об одном:

– Владимир, я вас очень прошу, давайте проще, правда. Вы же от меня не отстанете, пока я глаза на что-то не открою, так? Тогда вот – представьте, что я пятилетний пацан, а вы мне таблицу умножения на пальчиках объясняете.

– Это мы ещё с тобой тему Гун не коснулись, – отвечает.

– А надо касаться? Я знаю только ГУМ, который на Красной площади.

Он подмигивает:

– Ещё как поговорим. И не только на уровне ума, но и сердца.

– Слушайте, – я смотрю на карман его комбинезона, – а у вас ещё бутер есть? Я, всё-таки, жрать хочу. И сейчас не откажусь. Если, конечно…

– В дипломате посмотри, – бросил он.

А пока я взялся за кожаный дипломат, краем глаза видел, как он, не теряя достоинства, встал, подошёл к валяющемуся на асфальте фантику – и выбросил его в мусорку.

Бутерброд, завёрнутый в пергаментную бумагу, возлежал на отчётах, по которым я должен продать полцарства, почку – и всё равно не рассчитаюсь.

«Ладно… Перенесу свои планы на передоз на чуть попозже…» – подумал я и, распечатав бутер, впился в него зубами.

Глава 8

– Так вот, гуны… – начал Владимир.

– Дафте… я хоть провую…

– Самым сильным расширяющим действием… расширяющим опытом в материальном мире является саттва-гуна, которая даёт расширенное сознание, понимание и избавление от всего негативного.

Пережёванный ком еды встал поперёк горла.

Садовник протягивает откуда-то взявшуюся воду.

Зажав между колен бутылку, откручиваю крышку. Отпиваю. По подбородку льётся струйка воды. Вытираю и говорю:

– Не много ли расширения, Владимир?

– Важно привести в саттву не только свой внешний уровень, но и навести саттву изнутри, то есть отключить отпечатки из детства, убрать у себя травмы, которые хранят тамасичные энергии обиды, страха, гнева.

– Владимир, помните, как в детстве, когда ночью щёлкаешь пультом от телевизора и попадаешь на канал, в котором серая рябь и звук такой: Шшшшшш?..

Кивает.

– Вот и я, походу, сейчас на этот канал попал, уловил только про детские травмы.

Владимир поворачивает голову в мою сторону и как-то чересчур серьёзно предлагает пройтись.

Ну пройтись так пройтись… отряхиваю рубашку от крошек и встаю.

Садовник заносит руки за спину и неторопливо идёт наперерез толпе.

Кажется, он Моисей, и вода, то бишь самокатчики, велосипедисты и бегуны, расступятся перед властителем саттвы, гун и прочих непонятных слов.

Я же смотрю по сторонам и только и успеваю в припрыжку маневрировать, уклоняясь от самокатчиков.

Влево, вправо… пол-оборота, опять влево. Не проходка, а чёртово фигурное катание. А Владимир уже на той стороне машет рукой.

– Вы там без меня ГУНдеть не начинайте! – выкрикиваю я из живой толпы.

Кто-то всё-таки успевает мне отдавить ногу, и, оказавшись на другой стороне, я наклоняюсь, чтобы вытереть отпечаток чей-то лапы.

– Ты знаешь, что юмор – это защитная реакция, демонстрирующая уязвимость ЭГО?

Встаю. Выдавливаю на лице широчайшую такую маслянистую лыбу.

– Что же мне делать? Перестать острить?

– Пойдём, – говорит и ведёт по узкой тропе вглубь парка.

Я шёл сзади… скорее не шёл, а семенил, так как Владимир перемещался по парку медленно, и чтобы не врезаться в его широкую спину, приходилось периодически останавливаться.

В его походке ощущалась царственность, что ли? Как король, обходящий свои владения. Он плыл… и, судя по тому, что я видел, плыл он по направлению к цветочным клумбам.

Подобрал с земли окурок и, выпрямившись, сказал:

Три основные программы нашего эго:

«Я – лучший» – это программа быть хорошим, быть красивым, быть лучшим, быть великим в глазах других людей.

«Я – контролирующий» – я хочу быть нужным для людей.

«Я – наслаждающийся» – всё это (быть нужным, быть хорошим) делается ради моего наслаждения, для получения целостности…

Не отрывая глаз от земли, он будто сканировал траву на предмет фантиков, крышечек, целлофановых пакетиков, трубочек и крышечек от кофе и т. д. Найдя ещё несколько разноцветных фантиков, Владимир бережно поднял мусор.

– У каждого из нас есть эти две первые программы в эго, но только одна из этих программ – ведущая, то есть разный мотив действия: кто-то будет всё делать для того, чтобы казаться хорошим, а кто-то – для того, чтобы быть нужным.

Передаёт в мои руки мусор. Я не успеваю «ЭЙкнуть» и как дурак на вытянутых руках держу фантики.

– Видишь? Прямо сейчас запустилась первая программа «Я – лучший». На тебя смотрят люди, и тебе кажется, что твоё положение «я – красавчик» под вопросом.

Я чуть подрасслабился… поймав себя на том, что действительно краснею от всей этой ситуации.

– Ты можешь выбросить мусор из позиции обиженного или просто сделать это, не обращая внимания на попытки ЭГО обезопасить своё положение.

– А могу вернуть вам мусор обратно?

– Нет. – Владимир отходит к ближайшей клумбе, оставив меня стоять как дурака с этим фаршмаком в руке.

На запястье висел дипломат, напоминая о том, какой я крутой (был) и какой болван (стал). Пересилив себя, я подошёл к мусорке.

– Ну как? – спрашивает.

– Можно я вашу работу делать не буду?..

– А что так? Корона жмёт?

Чешу затылок.

– Вот теперь понимаешь, как глубоко пустили корни программы ЭГО?

Отвожу взгляд.

– А чего же плохого-то? Это же просто самоуважение. – Упс… договорив фразу, я поймал себя на том, что, возможно, обидел Владимира.

Садовник наш и виду не подал, лишь руки в карман комбинезона положил.

– А кто определяет уровень твоего самоуважения?

Жую нижнюю губу.

– Мамочка? Папочка? – говорит он нарочно детским голосом. – Вот они, отпечатки детских травм. К ним и подошли. Будет больно. Ты готов?

Я, поколебавшись, нерешительно кивнул… а потом ещё раз, чуть увереннее.

Глава 9

– А может, ну его? Не будем мы там копаться в этом детстве? – разговариваю я со спиной Владимира. – Там всё пылью поросло, зачем…

Садовник наш тем временем сорняки рвал. Вытащит один, бережно стряхнёт землю с корней и положит на газон.

– Важно понять, что родители – это лишь инструмент в руках Бога, это инструмент в руках нашей судьбы, это забота Бога о нас, Его обучение и милость, – говорит.

Ну вот… – закатывая глаза, застонал я. – Опять Бог. Опять тема вокруг Всевышнего. Я чувствовал внутреннее сопротивление. Протест. Тема Бога – как бельмо на глазу. Чешет и ноет.

– Владимир?

– Да? – укладывает ещё один сорняк.

– А если я не религиозный человек? У меня даже крестика нет. Значит, всё, что вы говорите про Бога, меня не касается?

Он замирает. Протирает руки о комбинезон.

– Эээ… я что-то не так сказал? – поднимаю вверх руки (читайте: жест мирного урегулирования).

Владимир встаёт и, подходя ко мне, складывает на плече тяжёлую руку:

– Как думаешь, цветок отрицает связь с землёй?

Я не смотрю на него, хотя чувствую на себе этот тяжёлый взгляд:

– Думаю, нет.

– А этот цветок? – свободной рукой он указывает на другую клумбу ярко-жёлтых растений. – А этих? Или вон тех?.. – мы начинаем ходить от одной клумбы к другой.

– Я, кажется, понимаю, куда вы клоните, но…

– На вопрос ответь.