Клава завалилась на бок и осталась лежать под его ногами, чудом уворачиваясь от пинков. Тая отскочила в сторону и застыла, не зная, что делать дальше. Лицо Свана перекосило от ярости, тот-второй-без-имени попытался было его оттащить, но улетел к стене и остался там, даже бутылку подхватил с пола и присосался к ней. Тая снимала все это, сжав телефон в холодной ладони, пока Сван не выхватил ее озверевшим взглядом.
– Телефон убрала, на! – сказал он, подавшись к Тае. – Убрала, сказал.
Тая нажала на «стоп» и медленно засунула телефон в карман. Показала Свану пустые руки. Тот сплюнул куда-то в сторону.
– При мне чтобы такой херни не было, ясно? – сказал он затихшей на полу Клаве. – Вы, утырки, не догнали еще, что это не снег, на… – сплюнул еще раз и пошел к пакету с бухлом, наклонился и начал звякать там.
Клава медленно поднималась с пола. Ее пыльная куртка стала еще грязней, левый мизинец на руке посинел.
– А что тогда? – не удержалась Тая. – Что, если не снег?
Клава глянула на нее испуганно и снова опустилась на пол. Сван отпил портвейн из темной бутылки, осторожно поставил ее на пол.
– Это не снег, это родина.
И тут Тая рассмеялась. Просто не смогла удержать в себе этот едкий смех, даже живот свело. Она смеялась в туповатое лицо Свана, а он шел на нее, не замечая, что опрокинул драгоценную свою бутылку и дешманское пойло полилось по грязному полу. Сван шел и тянул к Тае свои лапищи, а она даже не уворачивалась, просто хохотала, всхлипывая и хватая воздух ртом. Он ударил ее ладонью в грудь, а второй отвесил пощечину. Кожа вспыхнула горячим, смех застрял в горле.
– Я сейчас тебя научу… – прорычал Сван и рванул завязку на трениках.
– Так вот как родину учат любить, да? – еще не чувствуя страха, переспросила Тая.
И тут же оказалась лицом в стене. Сван схватил ее за шею, развернул и прижал, завозился у нее за спиной, пытаясь стащить штаны. Во всей заброшке, кажется, не осталось ни единого звука, кроме его тяжелого дыхания и скрипа одежды. Тая попыталась оттолкнуть от себя и дыхание, и потное чужое тело, навалившееся на нее, но не выходило. Воздух стал тягучим, как слайм. Где-то на полу, почти у ног Таи, продолжала лежать Клава. Тот-второй-без-имени, наверное, тоже оставался на месте. Никто не мешал Свану, никто не помогал ему. Тае было смешно и мерзко. Очень тупо, до мучительного стыда. И холодно тоже очень.
«Пусти, придурок, не позорься», – хотела сказать она, но между ртом и стеной почти не осталось промежутка, на языке осела пыль старой штукатурки и плесень, хотелось сплюнуть, но рот пересох. «Отпусти, придурок», – громко подумала она и услышала голос, повторяющий ее слова.
Чужой голос.
– Отпусти, говорю.
Сван дернулся и прижал Таю еще сильнее, в передних зубах что-то хрустнуло, воздух вышел из открытого рта, а вдохнуть его обратно уже не получилось. Тая забилась под Сваном, пытаясь опереться на стену, но руки стали слабыми, повисли, будто лишились костей и мышц.
– Слышишь, отпускай ее и вали отсюда, – повторил кто-то спокойно и ровно.
Сван наконец отстранился, и Тая тихонько сползла по стене вниз. Пока Сван разворачивался и рассматривал незваного гостя, Тая успела посидеть на корточках, восстанавливая дыхание, и оглядеться. Клава оставалась на полу и смотрела четко перед собой абсолютно пустым взглядом, словно мертвая. Тая дождалась, чтобы она моргнула, и отвела взгляд – не важно, подумаем об этом потом, забьем тоже потом. На фоне начинался типичный разговор перед типичной же дракой: а ты че? а ты? че вообще? да ниче. Под шумок можно было попробовать слинять. Тая перенесла часть веса на руки и скользнула было к двери, но Сван уловил ее настрой и припечатал левую ладонь ботинком. Косточки в ладони хрустнули, Тая зарычала сквозь сжатые зубы, а в ответ услышала:
– Я без понятия, что вы не поделили, но лучше бы вам Таисию отпустить. Просто поверьте мне на слово. Никому из нас такие проблемы не нужны.
И наконец-то подняла глаза. Лева стоял в дверях, раскинув руки, как мемный енот, вышедший из леса в свете фар. Тая была бы рада увидеть на его месте бородатого качка или накачанную девицу с монтировкой, но стоял Лева. Ни больше ни меньше.
– Привет, – зачем-то сказала она.
Лева растерянно кивнул в ответ. Сцена отлично дополняла утреннюю в гостиной по уровню абсурда, но ботинок с руки Сван убрал.
– Тая, вставай и пошли, – тихо сказал Лева.
Ноги затекли и почти не слушались, но Тая оперлась на стенку и поднялась. Все это медленно, будто Сван – бешеная собака, которую важно не спугнуть. Не спровоцировать. Тот правда стоял как завороженный. И не сводил глаз с Левы. Воздух из слаймового стал раскаленным, пот выступил и потек по шее вниз, Тая поежилась от щекотки. И этого движения оказалось достаточно, чтобы случился взрыв.
Тот-второй-без-имени вскрикнул что-то нечленораздельное и жахнул бутылкой об стену. Стекло и бухлище полетели в разные стороны. Клава охнула и свернулась калачиком, Тая помедлила, но тоже увернулась, скорчившись под подоконником распахнутой рамы с выбитыми стеклами.
– Твою же мать, Серый, – пробормотал Сван, обозначая наконец имя своего дружка.
Но дружка было уже не остановить. Он шел на Леву, размахивая новообретенной розочкой, а тот пятился куда-то в сторону, ближе к Тае, не замечая, что на его пути лежит Клава и вот-вот попадется под ноги. Тая рванула к ней, дернула за воротник куртки и потащила в угол, та слабо трепыхалась, скорее мешая, чем оказывая поддержку. Про Свана все как-то забыли. Тая отбросила от себя Клаву вместе с ее косой и бритым виском и подумала мельком, что без интереса к ней все остальное, чем был Наркомфин, оказалось мерзостью. Надо же, как все просто.
Серый тем временем завершил фокусировку и остановился шагах в пяти. Тая встала рядом с Левой и сжала его локоть. Тот криво улыбнулся, мол, нормально.
– Мы просто сейчас уйдем, и все, – громко возвестил он. – И вот еще. – Он медленно запустил руку во внутренний карман пиджака. – В качестве извинения за неудобство.
Увидев край бумажника, явившегося на тусклый свет, Серый поплыл мгновенно и продолжил движение, выставив перед собой розочку. Лева вздохнул и послушно бросил кошелек ему под ноги. Но это уже не помогло. Серый наступил на кошелек, но не остановился. За его спиной Сван быстро наклонился, поднял кошелек и спрятал за пазухой.
– Окно, – шепнула Тая, оттягивая Леву на локоть. – Надо прыгать.
– Второй этаж, – напомнил Лева, но глаза у него почему-то были веселые и почти не злые. – Разобьешься, папа твой меня убьет.
– А если ты?
Лева подумал секунду, пожал плечами:
– Тогда по фигу.
Тая забралась на подоконник, когда между Серым и Левой оставалось шага два с половиной, перекинула ноги в пустоту и соскользнула туда, притягивая к себе колени, чтобы не поломаться, а просто впечататься. Земля, расквашенная холодным дождем, больно ударила ее в плечо и бок, Тая перекувыркнулась и встала на четвереньки. Она еще трясла головой, когда рядом кулем грохнулся Лева. Сухой костный треск раздался сразу после. И от него внутри у Таи тоже что-то треснуло и разлилось горячим.
Как она тащила Леву, шипящего от боли при каждой попытке перенести вес на поломанную ногу, Тая почти не помнила, так, нарезка из кадров: темная холодная трава хлюпает под ботинками, на Леве сырой пиджак, пальцы скользят по нему, приходится перехватывать локоть, от резких движений Лева стонет сдавленно, этот звук похож на скулеж щенка из коробки на выброс, Таю мутит от чужой боли и жалости, она прислушивается, не идут ли за ними оставшиеся в забросе, даже оглядывается на ходу пару раз, но заброс стоит себе тихонько, словно ничего в нем не произошло. «К черту», – шепчет Тая и приказывает себе стереть из памяти всю наркомфинскую компашку с Клавой в главной роли. К черту так к черту.
Машину Лева оставил через дорогу у высокого забора, над которым возвышался еще более высокий коттедж. Тая прислонила Леву к капоту, но он тут же сполз прямо в грязь, запрокинул голову, задышал через сжатые зубы.
– Пиздец? – спросила Тая, присаживаясь перед ним на корточки.
– Ага, – хрипло признался Лева. – Надо к врачу. Но сначала ботинок снять. Помоги. Сам не смогу.
– Зачем ботинок?..
Правая нога с вывернутой стопой лежала словно бы отдельно от Левы, и Тая старалась просто на нее не смотреть. Что до нее придется дотронуться и вынуть из кожаного ботинка, казалось мыслью странной и нежизнеспособной.
– Там все распухнет, потом только если срезать.
– Ага, – Тая сделала вдох и выдох. – Но будет больно.
– Да уже, – слабо улыбнулся Лева.
Тая осторожно потянула шнурок за свободный край, развязала узел и обхватила ботинок двумя ладонями.
– Готов?
Лева дышал тяжело и шумно, по его лицу расползалась обморочная бледность. Он вскрикнул, когда Тая стащила с него злосчастный ботинок. Но коротко и сдавленно, словно не дал себе права заорать по-настоящему. Тая бы орала, тут без сомнений. Или отключилась бы уже.
– Ты совсем железный, да? – спросила она, усаживаясь на траву рядом. – Ноге пиздец полный, так и знай.
– Да я уже понял, – Лева облизнул пересохшие губы. – Меня хватит еще минут на десять, потом начну рыдать. Надо подмогу вызывать, короче…
– Сейчас отдышусь и пойду у хозяев спрашивать адрес. Вызову скорую.
– Адрес-то известен – Булатниковская улица, дом три. – Лева задумался. – Выходит, что дом четыре. Куда-то сюда. – И полез в карман пиджака за телефоном.
– Да откуда ты вообще знал, где меня искать? – наконец спросила Тая.
Лева медленно поднял к ней лицо. Кудряшки прилипли к вспотевшему лбу.
– Ты совсем дура? – то ли спросил, то ли понял он. – Игорь Викторович в курсе любых твоих перемещений. Ну, может, не лично он, но служба безопасности так точно. Это опасно теперь для вашей семьи – перемещаться без охраны.
– Бред, – только и смогла выдавить из себя Тая, щеки сразу стали огненными, и в желудке заворочалось. – Бред какой-то.
Лева не стал ее переубеждать, потыкал в телефоне, поднес его к уху, продиктовал адрес, откинулся обратно на бок машины, задышал с присвистом. Для злости сил не осталось, для сочувствия тоже. Тая просто приложилась к его горячему боку и притихла. С неба начало сыпать мокрым. Тая вытянула ладонь, поймала пару капель, поднесла к лицу. На коже медленно таял летний снег.
Лева пролежал в больнице два с половиной месяца. Смещенные кости собрали и укрепили титаном, но тот не прижился, началось воспаление, дошло до реанимации. Леву откачали, и к делу подключились папины врачи с три-дэ-принтером в арсенале. Дело пошло бодрей, но Лева совсем истощал, мучился болями и терял последние мышцы, с трудом поднимая тело с больничной койки для очередного подхода на ЛФК. Тая приезжала к нему по вечерам, таскала фрукты и сладости, усаживалась в кресло у окна и сидела, не зная, о чем говорить. Но сидеть уткнувшись в телефон тоже было тупо.
– Тебе больно? – попробовала она.
Лева пожал плечами. Он тогда лежал на растяжке – сломанную ногу пытались выпрямить перед фиксированием костей. Из голени торчали спицы. Выглядело это жутко. Тая сглотнула, отвернулась к окну. Из партийной палаты виднелся край серебряного бора за стеной дождя.
– Мне вообще никак, – признался Лева. – Столько обезбола вливают, что голова кругом идет. Легально обдалбывают два раза в день.
– Везет.
Лева хрипло засмеялся. И разговор закончился.
– А к тебе часто приезжают? – спросила Тая в другой день, похожий на прочие, как брат-близнец.
Леву тогда уже прооперировали первый раз, и нога лежала зафиксированная в охлаждающем боксе, словно отрезанная и упакованная в мини-холодильник.
– Кто?
– Ну, родные, – Тая замялась. – Семья, там. Девушка. Друзья, может.
Лева дернул здоровой ногой.
– На мою должность особо семейных не берут, – сказал он и не продолжил.
– Прямо вот никого нет? Так не бывает. Что, ответить сложно?
– Без комментариев, – и скорчил смешную рожицу.
Пока Лева лежал в отключке в реанимации, Тая все равно приезжала. Меняла воду в вазе – каждый раз в палате появлялись новые цветы. По их барскому очарованию – розы в тугих бутонах, то красные, то пепельные – Тая узнавала почерк Груни. Хмыкала, но ничего не говорила дома. Саму ее в больницу приводило чувство вины и яростные взгляды отца за столом в гостиной, где он отказывался с ней разговаривать.
За остаток лета и начало осени, пока шел мокрый снег, а на улицах то тут, то там вспыхивали стихийные митинги против новой идеологии зимовья, папа не сказал Тае ни слова. Только один раз, в вечер после возвращения из заброса, он схватил ее за плечи и встряхнул яростно, даже зубы лязгнули.
– Тебя бы там прирезали, идиотка! И по делом тебе было бы! – прорычал он.
Тая подумала – сейчас ударит. Но не ударил, просто ушел в кабинет, шарахнув дверью.
– Мальчик сильно поломался, – громким шепотом сказала Груня. – И виновата в этом ты.
– А нечего было ко мне приставлять мальчика вашего, – вполголоса ответила Тая, психанула и заорала так, чтобы папа в кабинете услышал: – Повернулся на зимовье своем идиотском! Сиди теперь и бойся, что тебя прибьют. А я при чем?
– При том, что ты его дочь, – вздохнула Груня.
После второй операции Лева стал веселей и даже согласился перебрасываться мячиком из разных углов палаты – от окна до постели и обратно. Мячик этот он должен был бесконечно катать сломанной, а теперь собранной заново стопой. Но Таю бесил скрип резины о полимерный пластик гибкого стабилизатора поврежденной ноги, так что она ловко выбивала его из-под медлительного Левы, забирала себе и часами швыряла, стараясь попадать Леве прямо в ладони, все равно вставать за ним приходилось самой.
– Что ты делаешь, когда я тут не торчу?
– Наслаждаюсь тишиной.
– Ужасно остроумно. Я серьезно, чем ты занимаешь дни?
– Работаю, конечно. Почту, знаешь ли, не обязательно сортировать и резюмировать с использованием ног.
– А еще?
– Читаю, например.
– Что именно?
– Это допрос?
– Да.
– Оке-е-ей, вот сейчас «Системные реформы климатического подхода»…
– Скукота. Это тоже работа, невозможно всегда работать. Что ты читаешь, когда не работаешь? Какую-нибудь нудятину, наверное, вроде «Искусства пофигизма»…
– Хорошо, недавно закончил Оруэлла перечитывать.
– Юморист из тебя так себе.
– Серьезно. А сегодня возьмусь за Замятина.
– И зачем тебе антиутопии, друг мой?
– Чтобы быть ко всему готовым.
Мячик выскользнул из рук Таи и запрыгал в сторону пустой кровати.
– Совсем не смешно.
– Я и не смеюсь.
Из больницы Лева переехал к ним домой. Почему не к себе – Тая не спросила. Комнат в квартире, которая никак не становилась похожей на дом, было много, пустовали они практически без дела. Папа торчал в кабинете или в офисе, Груня редко выходила из спальни, Тая пряталась у себя, переводила технические тексты, подсчитывая, сколько заказов нужно закрыть, чтобы съехать отсюда и затеряться где-нибудь в области.
