Захар Прилепин "Тума"

– Вафтиз олуп му? (Её крестили? – тур.) – спросил паша, откладывая недоеденный померанец, и продолжая заинтересованно глядеть на Степана миндалевидными глазами.

– Татар мезарлыгда ятар, султанум. (Она похоронена на татарском кладбище, правитель. – тур.)

– Сени бюйюттюгюнде тилини унутмады? (Она не забыла свой язык, пока растила тебя? – тур.)

– Не тилини унутты, не тюркилерини, не масаллары не дахи аилесинюн адларыны, султанум. (Она не забыла ни языка, ни песен, ни сказок, ни имён родителей, правитель. – тур.)

Паша с видимым удовольствием сцепил руки.

– Кафирюн хардан качырп анану? (Где украли её неверные? – тур.)

– Азов шехрю карибинде, тюрк гемюсинден. (Её забрали в море близ Азова-города с турского корабля. – тур.)

– Качрылдыгы кюню билирмисин? (Известен ли тебе день похищения? – тур.)

– Бендениз догмадан ики ил еввел. (То было за два года до моего рождения. – тур.)

– Кафир, сен ханги яштасун? (Сколько лет тебе, неверный? – тур.)

– Догма игирми еди, султанум. (Двадцать семь от роду, правитель. – тур.)

– Ниче кимеснейди? (Какого рода она была? – тур.)

– Тербиесине кёре заннымджа асилдюр. (Мыслю, что прежде полона она обучалась женскому вежеству, и род её был знатен. – тур.)

– Ханги сюляледен олдугуны билийорсун? (Ты знаешь имя её рода? – тур.)

– Хайир, пошам. Чоджуклукта бу ад бана анламсыз эди. (Нет, правитель. В моём детстве оно не сказало бы мне ни о чём. – тур.)

Паша взялся пальцами левой руки за самый крупный перстень на правой и повернул камень вниз.

– Кафир, сен ордунун тылмачымысын? (Ты был толмачом своего войска, неверный? – тур.)

– Комушуларла конушмак ичун казаклара тылмач герекмез. Онларла хейэтле гиттим. (Казакам не нужны толмачи, чтобы говорить со своими соседями. Я ходил к ним среди послов. – тур.)

– Савашчы дахи гиттим (И ходил к ним среди воинов. – тур.), – закончил он за Степана. – Башка хара гиттин? (Куда ещё ты ходил с посольствами? – тур.)

– Нидже урус шехрине, астрахан татарына, черкезе, калмук мирзаларына, литваня украйнасына. (Во многие русские города, и к астраханским татарам, и в черкесы, и к мурзам калмыцким, и в украины литовские. – тур.)

– Тевеллюдюн хара? (Как именуется городок, откуда ты родом? – тур.)

– Черкаск шехрю, султанум. (Черкасский городок, правитель. – тур.)

– Черкаск казаклары, азов зехрю, ногай улусы, Кырым хану – селлемаллаху – ве тебаасы хаккында не дирлер? (Что замышляют черкасские казаки против Азова-города, против ногайских улусов, против крымского хана и его подданных, да хранит его Аллах? – тур.)

– Мен эсир икен азовлу ве дахи ногайлуыла барышык идюк. (Когда я был полонён, у нас был мир с азовскими людьми и с ногайскими улусами. – тур.)

– Кафир, сана, сулх вармы тимедим (Я не спросил, был ли мир, неверный. – тур.), – чуть повысил голос паша. – Салдурма дюшюнюрлерми тидим? (Замышлялись ли набеги, спросил я тебя? – тур.)

– Казакларта ахди бозма касты дуймадым, султанум. (О злонамереньях нарушить договор промеж казаков не слышал, правитель. – тур.)

– Бу айба дюшмеден унванын не идю? (Войсковой чин твой, что был до позора? – тур.)

– Юзбашы. (Сотник. – тур.)

– Педерюн кимдир? (Кто отец твой? – тур.)

– Казак.

– Догма казак? Ёхуса гайры диярдан качуп гелен ми? (Родом казак? Или беглый холоп с иных земель? – тур.)

– Кенди ирадуна кёре казак. (Казак по воле своей. – тур.)

– Урус ханына ёгуса лехистан кыралына баглуйыду? (Московского царя подданный был он или короля посполитного? – тур.)

– Урус хюкюмдарына. (Государя московского. – тур.)

– Сен кендюн харадансун? (Каких земель беглый? – тур.)

– Воронежских.

– Джеддин де оралыдыр? (Дед твой был тех же земель? – тур.)

– Бели, султанум. (Тех же, правитель. – тур.)

– Джеддин ханхи миллеттен, тюрк митир? (Происхождения какого дед был твой? – тур.)

…под стоящим на краю Дикого поля городком Воронежем имелось селение Усмань Собакина. Там жили: посадский человек Исай, молодая жена его Анюта, сын их Тимофейка.

Исай водил крепкие приятельства и в Стрелецкой слободе, и в Пушкарской, и в Казачьей – с городскими служилыми по прибору казаками.

Знал казаков низовых, земли не пахавших, живших одной разбойной службой. Привечал их у себя, заслушиваясь старинами про морские поиски.

Раз пристал к стрелецкому отряду, шедшему вдогон за ногаями.

Нагнали – дрались кроваво, было жутко, крикливо, дорубил саблею не им пораненного ногая, и, глядя в ощеренный, полный кровью, с потерявшимися в той крови зубами рот, – испытал вещий озноб.

С той брани достались ему саадак и два ножа в ножнах.

Сходил по случаю до низовых городков. Свёз на торг ржаной муки и сухарей, купил двух ногайских лошадей.

Возвратившись, перепродал с выгодой.

Влекло иное.

Не от докуки жизни, а по лихому беспокойству натуры, с ведома воронежского воеводы, Исай ушёл на Дон – казаковать.

Обитался сначала на Верхнем Дону, в станице Голубой. Затем съехал на Нижний Дон и вырыл землянку в малом городке прозваньем Дурной.

Анюте пообещал возвращаться с дарами – и не солгал.

Трижды Исайка Разя являлся в Усмань Собакину с зипунами: золотишко, шелка, мониста, перстеньки. Делился с воеводой, баловал жену, остальное без жалости прогуливал.

Трижды возвращался в казачество.

На третий раз в Дурном зажился и не возвращался год.

Прозванье средь казаков имел гордое: Разин.

Весной к нему явилась жена. Одарил её серьгами – в них камни с голубиное яйцо, спровадил.

В очередном поиске Исай Разин запропал где-то у Кафы-города, обратившись в соль и песок.

Вдова его Анюта, в остатный раз съездив на Дон с воронежским купцом, забрала рухлядь Исайки: посуду, сукна, кафтаны, сапоги, конскую упряжь, медный чан, три ожерелья, лежавшие в кисете за божницей, – добро то никто не тронул.

Оставшиеся Исайкины пистоли, сабли и ножи были изукрашены столь богато, что Анюта, продав их здесь же, не только осталась в прибыли, но и закупила в обратный путь нужного ей товара – бобровых и лисьих мехов и ломаного серебра.

Вернувшись в Собакину Усмань, Анюта спустя год нашла себе в мужья другого посадского. Родила от него второго сына – Никифора.

Отрок Тимофей с отчимом не ладил. На пятнадцатом году ушёл с гулёбщиками в промысловый городок – бил с ними всё лето зверя и птицу. Продав добытое, в осень ушёл на Дон, в низовую станицу, где имелись воронежские знакомцы, помнившие Исайку Разина.

С тех пор Тимофей, сын Исая Разина, от семьи отстал.

…паша, ничего не говоря, чуть поднял правую руку, пошевелив указательным и средним пальцем, – тут же в коридоре зашумели одежды, и вскоре, кланяясь, вошёл безбородый смуглый человек в татарском халате, но не татарин обличьем: должно, грек.

Тонкий нос его имел горбинку, а бесстрастные глаза были расположены глубоко под надбровьями.

Паша качнул головой, и грек уселся неподалёку от него.

Говоривший со Степаном был советником – толмач не посмел бы сесть.

Мягко махнув ладонью, как бы сгоняя мошку, паша разрешил вошедшему говорить.

– Емек истерсин, казак? (Ты хочешь есть, казак? – тат.) – спросил тот сухо.

– Мени тояна хадар ашаттылар, эфенди (Меня сытно накормили, эфенди. – тат.), – ответил Степан.

– Эсирликке тюшкенде янында сеннен берабер не хадар аскер вар эди? (Сколько воинов было с тобой, когда тебя полонили? – тат.)

– Эки. Амма бириси хаин олып чыхты. Ёлумуз саваш дегиль эдик. (Двое, но один из них обратился в Иуду. Мы не шли на рать. – тат.)

– Сиз харадан я да озенден кете эдиниз? (Посуху или речным путём шли вы? – тат.)

– Харадан, атланып. (Посуху, конными. – тат.)

Говоривший со Степаном, посмотрев на пашу, одобрительно кивнул.

Паша – рука на столе, – не поднимая ладони, поднял вверх указательный перст: продолжай.

– Сен бутасын? (Ты бута? – тат.) – спросил грек, глядя Степану в грудь, а не в лицо, будто сам он только мешал ему слушать ответы.

– Бута тек татар ве тюрк тилини билир. (Бута знает только татарский и турецкий языки. – тат.)

Советник раздумчиво покачал головой и спросил:

– Ти хрома эхи и таласса, Козаке? (Какого цвета море, казак? – греч.)

Степан молчал.

Советник взглянул на пашу, опечаленно поджав губы.

Паша ещё ждал ответа.

– И таласса бори на инэ галазия, на инэ маври, на инэ алики, на инэ гриза (Море бывает сине, бывает черно, бывает розово, бывает серо. – греч.), – сказал Степан безо всякого чувства.

– Имаш ли ти Гркине или Српкине милоснице или робине? (У тебя есть греческие или сербские наложницы или рабы? – срб.)

– Имао сам Србе и Грке приятелье. (У меня были сербские и греческие товарищи. – срб.)

– Маза тараа? (Что ты видишь? – арабский.) – грек поднял свою руку.

Степан снова замолчал, раздумывая.

Советник скосился на пашу.

Паша не сводил глаз со Степана.

– Араа йад мусташар аль хаким. Фи хамсат асабия, фи хауатим иль аль асабия. Аль хатим фади ма зумруд, аль хатим захаб ма хаджар яхунт (Руку советника правителя, и на ней персты, их пять, а на перстах – кольца. Одно с изумрудом, из серебра, а другое с яхонтом, золотое. – араб.), – перечислил Степан.

– То иле нажечы ты знашь? (И сколько наречий ты знаешь? – пол.)

Степан покусал ус.

– Знам тэ, на ктурых муве. Ежели нема обок никого, з ким помувичь, не вспоминам тых нажечы. (Знаю, на которых говорю. Если рядом никого нет, с кем говорить, я не вспоминаю тех наречий. – пол.)

– Сен бу лисанларны аселет эзберлегенсин, шейлер ве маллар чешитлерини ахылында тутуп? (Ты выучивал наречия, запоминая товары или прозванье скота? – тат.)

– Буны эр бир казак билир. (То умеет всякий казак. – тат.)

– Как же ты познал языки? – по-русски спросил советник, наконец, глядя в глаза Степану.

Степан задумался.

– Памятлив, когда песни играют. Слов поначалу не ведаю. Но если помнить, как играли песню, она тянет слова. Так сеть тянет рыбу.