Сложившаяся система действительно кое-чем отдаленно напоминала ленинские теоретические конструкции времен «Очередных задач советской власти» (весна 1918 года) и дооктябрьского периода. Однако вместо добровольной ассоциации трудовых коллективов, которые делегируют своих представителей в ВСНХ, существующий для координации их деятельности и продуктообмена, система была построена «сверху» для борьбы с голодом и снабжения армии в условиях нехватки практически всех видов сырья, материалов, топлива и продовольствия. Вместо добровольного самоограничения коммунистически сознательных тружеников пришлось вводить нормированное снабжение. Вместо продуктообмена с деревней пришлось отбирать у крестьян хлеб силой: промышленность работала на армию и предложить крестьянам почти ничего не могла.
Наконец, социалистические методы хозяйствования (продуктообмен и централизованно составляемые планы) из-за гражданской войны пришлось распространить и на мелкую промышленность и индивидуальное крестьянство, которые экономически были к этому совершенно не готовы. Это не только привело к сбоям и бюрократизму, но сделало всю экономическую систему внутренне противоречивой: черный рынок и «мешочники» были ей столь же необходимы, сколь и противны.
Ликвидация финансовой системы и проблема учета при социализме
Замена продажи промышленной продукции ее распределением, гиперинфляция, натурализация зарплаты рабочих и продразверстка все более широкого круга сельхопродукции для крестьян приводили ко все большему сворачиванию товарно-денежных отношений. Расчеты между предприятиями производились в основном без физической пересылки денежных знаков, путем бухгалтерских записей в Государственном казначействе, которое стало единым расчетным аппаратом Советской республики.
Резолюция состоявшегося в декабре 1918 года II Всероссийского съезда совнархозов о финансовой политике требовала в конечном итоге устранить всякое влияние денег на соотношение хозяйственных элементов. Народному банку отводилась роль расчетно-кассового аппарата при ВСНХ. С 1 января 1919 года государственные предприятия освобождались от каких бы то ни было налогов и сборов. Денежные средства выдавались предприятиям главным образом для выплаты заработной платы.
4 марта 1919 года СНК принял декрет о финансировании промышленности, которым предприятия полностью лишались собственных средств. Все денежные поступления они были обязаны сдавать в казну. Ассигнования из бюджета становились единственным источником финансирования предприятий. Сметы предприятий утверждались главками (главными комитетами) ВСНХ, то есть его производственными отделами. У местных властей, таким образом, не оставалось никаких рычагов для влияния на экономическую политику.
В июне 1920 года ВЦИКом были отменены все денежные налоги и сборы (кроме налога на «самостоятельные частные хозяйства»), в июле отменены плата за проезд рабочих и служащих в общественном транспорте и оплата перевозки грузов государственных учреждений. Бесплатной стала и посылка писем.
Своеобразным пиком этой тенденции стала ликвидация летом 1920 года всех банков. Экономическая система царской России окончательно прекратила свое существование.
Новая, практически безденежная система хозяйствования сразу же поставила вопрос о том, как теперь измерять эффективность работы. Для действующих производств задача решалась сравнительно легко: были известны технологические нормы расхода сырья, материалов и топлива, а также необходимое количество рабочих каждой профессии. Надо было стремиться их соблюдать. Однако при проектировании новых производств вставал вопрос сопоставления вариантов, и было неясно, по каким критериям следует их отбирать. Один вариант требовал относительно больше одних ресурсов, другой – других. Прежде сравнение шло в деньгах, а теперь сравнивать стало не в чем.
Неслучайно именно к 1920 году относится появление знаменитой работы Людвига фон Мизеса «Экономический расчет в социалистическом обществе», в которой он впервые выдвигает так называемый «калькуляционный аргумент» о принципиальной невозможности социализма.
Калькуляционный аргумент постулирует, что на рынке постоянно происходит сравнение затрат на производство определенного товара и его полезности для потребителя. Товар, в который вложили слишком много труда и который из-за этого стоит чрезмерно дорого, просто не купят. Рынок, таким образом, позволяет сравнивать индивидуальные затраты со средними. Предприниматель, который научился делать товары быстрее и проще, а следовательно, дешевле, получает сверхприбыль, и это двигает вперед технический прогресс. Если рынка больше нет, то нет и денежной оценки товара, так что производитель просто не знает, хорошо он поработал или плохо, работает он лучше или хуже других производителей. Следовательно, исчезает объективная основа для составления любых планов, так как нет ориентиров, на которые следует опираться.
В ответ на «калькуляционный аргумент» социалисты, в первую очередь немецкий экономист Отто Лейхтер, указали, что раз цена является отражением общественно необходимых затрат труда, то результат работы отдельных производителей можно сравнивать без рынка и без денег – непосредственно через их затраты труда. Так или иначе существует тарифная сетка, через которую можно привести затраты труда квалифицированных рабочих к затратам труда неквалифицированных и выразить стоимость продукции в часах труда неквалифицированного рабочего.
Среди вариантов безденежного учета, выдвигавшихся в годы военного коммунизма, преобладали проекты организации прямого учета стоимости товаров в рабочем времени. Наиболее подробно система трудового учета была разработана С. Струмилиным, предложившим в качестве единицы учета тред – трудовую единицу: продукт одного часа труда рабочего первого разряда при выполнении нормы выработки на 100 %. Отдел фабрично-заводской статистики ВСНХ выработал систему показателей, характеризующих качественную сторону работы предприятий («показательные числа», или, по выражению экономиста А. Вайнштейна, «технические модули»). Этими показателями были трудоемкость и материалоемкость единицы продукции, расход топлива на единицу продукции и на одного работающего и другое.
Однако в конкретных условиях 1920?х годов разработать такие ставки было крайне затруднительно. Пока речь шла о работе уже существующих производств, можно было ориентироваться на довоенные нормы выработки и расхода сырья в натуре, но вопрос неизбежно должен был обостриться с началом нового строительства.
Общие итоги военного коммунизма
И сейчас в исторической литературе нередко встречаются оценки, что военный коммунизм был не чрезвычайщиной, а реализацией изначального замысла большевиков, от которого они «открестились» лишь постфактум, когда довели своими утопическими идеями экономику страны до полного краха.
Однако даже Л. Крицман, который написал, наверное, самую восторженную книгу о военном коммунизме («Героический период Русской революции», первое издание вышло в 1925 году), признавал, что экономическое развитие страны было не подготовлено к коммунистическим методам хозяйствования, однако их пришлось вводить под воздействием гражданской войны, из-за чего эти тенденции «неизбежно должны были осуществиться не в чистом виде, а с известными извращениями» [47, C. 71]. Он прямо пишет, что с точки зрения развития производительных сил регрессом были как «социализация земли» по Декрету о земле, так и запрет частной торговли в ноябре 1918 года, но обе меры были абсолютно необходимы политически. Таким образом, уже в начале 1920?х годов советскими экономистами было отрефлексировано то, что некоторые политически необходимые преобразования могут в кратко- или среднесрочной перспективе приводить к экономическому спаду, если в соответствии с условиями политического момента их приходится проводить без достаточной подготовки.
В следующий раз проблема выбора между политически необходимым и экономически целесообразным обострилась при принятии решения об ускоренной коллективизации. Тогда в среде экономистов развернулась большая дискуссия о принципах планирования (полемика между «генетиками» и «телеологами», речь о ней пойдет в следующих главах), где одним из аргументов «телеологов» был как раз тезис о том, что нужен не любой рост производительных сил, а только тот, который приближает советское общество к желаемой классовой структуре.
В третий раз проблема выбора между политической и экономической целесообразностью остро встала перед реформаторами уже в 1990?е годы. А. Чубайс откровенно заявлял в своих интервью, что главная цель приватизации была политическая: сформировать класс крупных капиталистов, которые не допустят коммунистического реванша на выборах президента в 1996 году, и ради ее достижения он счел возможным поступиться экономической обоснованностью тех форм приватизации, которые были тогда выбраны.
Этот довольно подробный рассказ о принципах работы промышленности в 1918–1920 годах, надеюсь, достаточно убеждает, что военный коммунизм просто не мог быть сколько-нибудь долгосрочной экономической моделью, и руководители советского правительства понимали это не хуже нас. Главной интригой военного коммунизма был вопрос, что кончится быстрее: наличные ресурсы или гражданская война? В 1920 году в стране производилось на душу населения всего 8 кг угля, 1 кг чугуна, 300 г цемента [48, C. 48]. К моменту победы красных на Урале, где сохранялись с довоенных времен крупные запасы чугуна, в Центральной России чугуна оставалось всего 0,5 млн пудов (для сравнения, за один 1913 год было выплавлено 257 млн пудов) [40, C. 65]. Крупная промышленность сократилась по сравнению с довоенным уровнем больше, чем в 5,5 раза, а по товарам ширпотреба так и вообще в 7 раз; мелкая – в два с лишним раза [47, C. 57].
При этом главную стратегическую задачу военный коммунизм выполнил. Численность Красной армии на конец 1918 года составляла 400 тысяч бойцов, к середине 1919 года она возросла до полутора миллионов, а в 1920 году под ружьем состояло уже 5 млн человек [46, C. 77]. Вся эта армия была обеспечена патронами и винтовками лучше, чем царская армия времен Первой мировой войны. Производительность труда на военных заводах была в среднем такой же, как в мирное время. Месячное среднее производство патронов увеличилось в России с января 1919 по июнь 1920 года почти в четыре раза. За один 1919 год государство изготовило для армии 3 млн шинелей, 1,9 млн суконных и 1,75 млн теплых рубах, 6 млн пар обуви, 2 млн гимнастерок, 8 млн комплектов нижнего белья. [40, C. 76]. Это экономически обеспечило победу красных в гражданской войне.
Выше в разделе о нормированном снабжении речь шла исключительно о рабочих и служащих, число которых неуклонно сокращалось. Абсолютное большинство населения было предоставлено само себе и должно было выживать самостоятельно. Продразверстка лишала крестьян стимулов выращивать что-либо сверх необходимого им самим для пропитания объема. Нехватка продовольствия для рабочих ограничивала возможности производства предметов потребления, а сформированный из осколков кооперативной сети снабженческий аппарат даже предметы первой необходимости распределял со сбоями. Пока сохранялась опасность возвращения помещиков, крестьяне из «двух зол» (красные или белые) все же выбирали красных, но чем глуше становились выстрелы заканчивающейся гражданской войны, тем ярче вспыхивали огни крестьянских восстаний. Восстание моряков в Кронштадте, известное как Кронштадтский мятеж, в начале 1921 года и массовые крестьянские восстания в Черноземье показали совершенную политическую невозможность сохранения системы военного коммунизма.
Теперь было необходимо ответить на вопросы о направлениях восстановления и развития промышленности и об экономической системе, которая позволила бы это восстановление провести.
Политэкономическое резюме
Если идеи социалистов о «строе цивилизованных кооператоров» применить к экономике, испытывающей острую нехватку всех видов ресурсов, работа которой подчинена одной цели – победить в войне, цели, означающей, что основной объем промышленной продукции просто уничтожается на полях сражений, – то получится именно военный коммунизм 1918–1920 годов. Большевики столкнулись с ситуацией, когда военная и политическая необходимость диктуют меры, объективно усугубляющие экономический спад: неэквивалентное изъятие хлеба у крестьян; вознаграждение рабочих исходя из норм потребления, а не результатов работы; запрет частной торговли при неготовности государственного снабженческого аппарата ее заменить и тому подобное.
Необходимость централизации ресурсов диктовала необходимость централизации политической власти. Местные инициатива и самостоятельность, которые по первоначальному замыслу должны были выступать основой системы производственно-потребительских коммун, из которых состоит социалистическое общество, теперь подавлялись. Недостаток материального вознаграждения и политического участия компенсировался идеологической накачкой, пропаганда становилась самостоятельным элементом политики. Таким образом практически вынужденно формировалась централизованная система политической власти, которую потом так и не удалось децентрализовать.
Эта проблема так или иначе существовала весь период советской власти и сохраняется до сих пор: чрезмерная централизация ведет к бюрократизму и зажиму низовой инициативы; чрезмерная децентрализация ведет к распылению ресурсов, невозможности их концентрации на ключевых направлениях, местничеству вплоть до распада страны. По всей видимости, идеальный уровень централизма можно определить только эмпирическим путем.
Вероятно, наиболее неприятным «открытием» этого периода стала ведомственность. Оказалось, что ликвидация частной собственности сама по себе не приводит к тому, что работники начинают действовать исходя из общественного блага. Новые главки и наркоматы демонстрировали те же групповые – корпоративные – интересы, что и старые капиталистические фирмы. Проблема ликвидации товарного характера производства, то есть экономической обособленности производителей, чтобы они работали не на свое, а на общественное благо, оказалась для идеи советского социализма более фатальной, чем «калькуляционный аргумент» Мизеса.
Глава 4
ГОЭЛРО (план электрификации России) и создание Госплана
Дискуссия о едином плане
Стихийно сложившийся аппарат управления хозяйством периода военного коммунизма с самого начала подвергался критике за чрезмерный бюрократизм. Множественность центров принятия решений (ВЦИК; СНК; ВСНХ; СТО; Промвоенсовет; наркоматы), наличие на местах конкурирующих представителей большинства из них (местные советы; совнархозы; экономические совещания (ЭКОСО), состоявшие из уполномоченных наркоматов на местах; продовольственные комитеты Наркомпрода, Совтрудармы и так далее), сложная система снабжения главков сырьем, топливом и рабочей силой приводили к волоките, несогласованности, замыкании в себе и автономизации отдельных частей хозяйственного механизма.
Кроме того, единого хозяйственного плана просто не существовало. С одной стороны, у каждого главка был план – производственная программа. С другой, производственные программы главков не были увязаны друг с другом, возникающие дисбалансы снимались «по факту выявления». Множественность «частных» планов как раз и означала бесплановость хозяйства в целом.
Работник ВСНХ А. Кактынь писал, что органы, призванные проводить межведомственное урегулирование (комиссия использования, комиссии цен, топлива, производственная комиссия), в лучшем случае были равны по аппаратному весу согласуемым между собой инстанциям, что давало последним возможность делать все по-своему [29, C. 24].
Л. Крицман приводил не политическую, а военную причину неувязок: Брестский мир и гражданская война разрубили по-живому единый хозяйственный организм страны, к тому же размер контролируемой новой властью территории постоянно менялся, повинуясь победам и поражениям на фронтах, поэтому главки составляли и переделывали свои производственные программы ситуативно, исходя из контролируемых на настоящий момент ресурсов, а не какого-либо единого замысла.
К концу военного коммунизма явочным порядком сложились три группировки хозяйственных органов: производственная (ВСНХ, Наркомзем, отчасти НКПС и Наркомфин), потребительская (Наркомпрод, Наркомвнешторг, отдел местного хозяйства Наркомвнудела), трудовая (Наркомтруд, Наркомсобез, Наркомздрав) [29, C. 25]. Задача заключалась в том, чтобы заставить их работать согласованно. Обстановка с бюрократизацией аппарата была столь острой, что Ленин требовал тайно подготовить «террор» против расплодившихся бюрократов [49, C. 416]. Действительность входила в драматическое противоречие с его идеями периода «Государства и революции».
В апреле 1920 года состоялся IX съезд РКП(б). К съезду простой рядовой партиец С.И. Гусев выпустил брошюру, в которой сформулировал задачу догоняющего развития и принцип ведущего звена, которые съезд поддержал. Гусев писал, что для преодоления отсталости надо заимствовать и внедрять сразу самые передовые технологии, минуя промежуточные ступени, а для этого деятельность всех производств должна вестись на основе единого плана и подчиняться единой задаче. Передовой технологией тех лет была электрификация.
Съезд поручил перестроить взаимоотношения между хозяйственными органами «с целью обеспечения полного единства в проведении хозяйственного плана, утвержденного съездом партии» [50, C. 459]. Это решение дало начало дискуссии о принципах построения и реализации единого хозяйственного плана, которая шла больше года.
Со своими проектами организации управления экономикой выступили Л. Троцкий, Ю. Ларин, С. Гусев, Л. Крицман и другие политики и экономисты [51]. В основном их идеи вращались вокруг изобретения такой комбинации хозяйственных органов и такой схемы их взаимного подчинения, которые бы минимизировали бюрократизм и обеспечивали единство плановой работы. Самому характеру планов, принципам их составления уделялось относительно мало внимания. У Ленина было другое видение этого вопроса: сначала разработать хотя бы в общих чертах внутренне цельный план реконструкции хозяйства, а уже под него менять дизайн административных органов. При этом такой план должен был решить целый ряд проблем – не только хозяйственных, но и политических и идеологических. Все эти задачи с честью выполнил ГОсударственный план ЭЛектрификации РОссии, или план ГОЭЛРО.
Как план ГОЭЛРО повлиял на создание плановой экономики
Главную роль в разработке плана ГОЭЛРО сыграл Глеб Максимилианович Кржижановский, старейший соратник В.И. Ленина, с которым они начинали революционную агитацию среди рабочих Санкт-Петербурга еще до образования РСДРП. Вместе они были арестованы, вместе осуждены, вместе отбывали ссылку в Сибири, дружили домами. Кржижановский после поражения первой русской революции отошел на время от революционной деятельности (но не от большевистских взглядов) и, будучи грамотным инженером, сделал карьеру в электроэнергетике – был представителем немецкой фирмы «Сименс» в России и директором первой российской районной электростанции «Электропередача» в Москве. Кржижановский одновременно обладал знаниями в области энергетики и хозяйства страны, авторитетом в большевистской партии и уважением «старых» технических специалистов, многие из которых большевиков в целом недолюбливали.
В декабре 1919 года Ленин потребовал от Кржижановского написать статью о торфе как сырье для электростанций (Донецкий угольный бассейн и железнодорожный транспорт для доставки угля из Донбасса в Центральный промышленный район были разрушены гражданской войной) и уже 23 января, прочтя ее первый вариант, расширил задачу: теперь Кржижановскому нужно «дать сейчас» проект государственного плана электрификации. Спустя две недели, на сессии ВЦИК 2 февраля 1920 года, Ленин проводит решение о начале работ над таким планом. Для этого 11 февраля была образована Комиссия по электрификации, к работе которой Кржижановский привлек ведущие технические кадры страны.
22 декабря 1920 года в Большом театре открылся уже восьмой по счету Всероссийский съезд советов – формально высший орган власти в стране. В темном и холодном театре на сцене была установлена огромная карта России, на которой по ходу доклада Кржижановского о плане ГОЭЛРО загорались все новые и новые лампочки, так что лица делегатов, слушавших вдохновенный рассказ о преобразовании всей России на базе электрификации, в прямом смысле становились светлее и светлее, а к концу доклада буквально сияли. Съезд утвердил план ГОЭЛРО, а Ленин поставил делегатам, партии и хозяйственным органам задачу выполнить его «во что бы то ни стало».
План ГОЭЛРО стал первой в истории России долгосрочной программой социально-экономического развития страны в целом, а учитывая то, что передовые капиталистические страны на тот момент аналогичных документов по сути не имели, план ГОЭЛРО можно назвать знаковым событием и для всей глобальной экономики. Он и поныне остается самым успешным среди подобных документов, когда-либо принимавшихся в России. Все задачи, которые должен был решить ГОЭЛРО, были выполнены, большинство целевых показателей были достигнуты в срок или даже раньше срока.
В дальнейшем долгосрочные программы развития экономики СССР либо не доходили даже до стадии утверждения, либо имели «полуофициальный» статус, что позволяло их игнорировать. Успех ГОЭЛРО, особенно впечатляющий на фоне последующих попыток его повторить, связан с рядом эффективных организационных особенностей этого плана.
Во-первых, это деятельная поддержка фактического главы государства В.И. Ленина, который придал плану политическую значимость. Ленинская максима о том, что ГОЭЛРО является «второй программой партии», стала лозунгом, который тиражировался на протяжении всего советского периода (формулировка «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны» оказалась одним из самых устойчивых советских мемов, надолго пережившим СССР), но чтобы по-настоящему ее оценить, необходимо учитывать контекст начала 1920?х годов.
Большевики, решившись на захват власти в октябре 1917 года, рассчитывали на скорую мировую революцию, после которой страны объединились бы воедино, и более развитая часть нового бесклассового мира помогла бы экономическому развитию менее развитой, к которой относилась и Россия. Но уже к 1919 году после завершения мировой войны и краха проектов советских республик в Баварии, Венгрии и Финляндии выяснилось, что мировая революция как минимум откладывается, а гражданская война в России оказалась значительно более разрушительной, чем можно было надеяться в момент «триумфального шествия советской власти» на рубеже 1917/18 годов. Восстанавливать страну нужно было преимущественно собственными силами – к моменту завершения гражданской войны Советская Россия находилась в почти полной международной изоляции, будучи огромным «непризнанным государством». Марксисты (и большевики, и меньшевики) ясно видели в таком положении угрозу новой власти, так как политическая модель «диктатуры пролетариата» была навязана стране, по уровню экономического развития к ней не готовой. Именно поэтому основной замысел плана электрификации был сформулирован так: «выравнить (sic) фронт нашей экономики в уровень с достижениями нашего политического уклада» [52, C. 227].
Ленин, выступая в 1919 году на VIII съезде ВКП(б) и II конгрессе Коминтерна, указывал, что крестьян, в отличие от крупных капиталистов, не нужно экспроприировать – наоборот, им надо показывать преимущества кооперации и крупного производства, чтобы таким образом постепенно организовать превращение крестьян в сельскохозяйственных рабочих. Таким образом, вопрос электрификации рассматривался как вопрос политического союза рабочих и крестьян, а через него и как вопрос выживания новой власти, как необходимое условие для (будущего) построения коммунизма. На базе электрификации должна была возникнуть крупная машинная индустрия, благодаря которой на селе возникнут современные механизированные агрокомплексы, а крестьяне тоже превратятся в рабочих, только сельскохозяйственных.
Из-за этого плану электрификации придавалось совершенно исключительное значение. Достаточно отметить, что в ноябре 1920 года, за месяц до VIII Всероссийского съезда советов, на котором был утвержден план ГОЭЛРО, Ленин ездил на открытие сельской электростанции в деревню Кашино, а в октябре 1921 года счел необходимым лично присутствовать на испытании советского электроплуга как зримого воплощения идеи о развитии села посредством электрификации.
Таким образом, первым принципом советского планирования, выросшим из плана ГОЭЛРО, был упор на политические и социальные последствия технических преобразований. В послевоенные годы по мере ускорения темпов урбанизации и сокращения доли крестьян в населении СССР акцент на изменении социальной структуры в планах постепенно сошел на нет, так как, видимо, молчаливо подразумевалось, что структура советского общества уже оптимальна и специально менять ее не нужно.
Второй особенностью плана ГОЭЛРО, позднее перекочевавшей в советские пятилетки, был его явно выраженный пропагандистский характер. Ленин требовал от Кржижановского подготовить такое изложение плана, чтобы «увлечь массу рабочих и сознательных крестьян великой программой на 10–20 лет». VIII Всероссийский съезд советов, который в декабре 1920 года утвердил план ГОЭЛРО, в своем постановлении поручил правительству и профсоюзам «принять все меры к самой широкой пропаганде этого плана и к ознакомлению с ним самых широких масс города и деревни» [52, C. 216]. В дальнейшем каждая новая пятилетка также служила предметом массированной государственной пропаганды.
Третьей особенностью плана ГОЭЛРО был принцип «ведущего звена». Ленин потребовал разрабатывать не просто план электрификации, а план создания всей промышленности, необходимой для электрификации. Кржижановский на первом заседании комиссии ГОЭЛРО так пересказывал наказ Ленина: «…Он считает, что главнейшая задача – средства производства для средств производства. Нужно принять во внимание не просто само материальное оборудование, а обдумать, что необходимо иметь для его производства нам самим. Скажем так: в области торфяного производства мы закажем партию троса, одновременно мы должны подумать о заказе станков для производства троса. Просмотреть, что мешает поставить самостоятельное производство самих средств производства». План ГОЭЛРО превращался в задания для всех отраслей промышленности.
Создание Госплана
Четвертой особенностью плана ГОЭЛРО стало то, что его разработчики получили полномочия, чтобы самим его и реализовывать. Легендарный советский Госплан был образован в феврале 1921 года на основе комиссии ГОЭЛРО.
Руководители «старых» хозяйственных органов, осуществлявших экономическую политику в период «военного коммунизма», противились созданию нового органа. Они предлагали сохранить комиссию ГОЭЛРО только для дальнейшей разработки плана электрификации на основе единого общегосударственного плана (которого не существовало). Против выступили Ю. Ларин, представлявший интересы Комиссии использования, А. Рыков, возглавлявший ВСНХ, В. Милютин, зампред президиума ВСНХ и член СТО, Н. Осинский (В. Оболенский), член коллегии Наркомпрода [53, C. 135]. Однако Ленин «продавил» свое видение, настояв, что ГОЭЛРО и есть тот самый единый хозяйственный план, а все другие хозяйственные органы должны свою деятельность строить так, чтобы легче было его выполнить. Ленин же как председатель Совнаркома утвердил 22 февраля 1921 года первое Положение о Госплане.
Именно создание Госплана позволило плану ГОЭЛРО не остаться на бумаге, так как фактически вся структура управления экономикой была перестроена таким образом, чтобы дать его разработчикам рычаги для реализации плана. Руководитель комиссии Г. Кржижановский стал первым председателем Госплана и оставался им на протяжении еще десяти лет. Госплан должен был на основе ГОЭЛРО разработать единый народнохозяйственный план технической реконструкции страны, а также способы его осуществления. Кроме того, Госплан должен был рассматривать программы хозяйственных наркоматов на предмет их соответствия общегосударственному плану. Плановые органы наркоматов, соответственно, строились по принципу двойного подчинения – наркому (или его заместителю) и Госплану [54, C. 11]. Отсюда следовал важнейший принцип социалистического планирования – директивный (то есть обязательный к исполнению) характер единого общегосударственного плана.
В итоге Госплан просуществовал до 1991 года, разрабатывая все пятилетние и годовые планы развития народного хозяйства и оставаясь ядром плановой экономики вплоть до ее демонтажа.
Принцип ведущего звена сохранялся вплоть до шестидесятых годов. Каждая пятилетка имела главные цели. Задания всем остальным отраслям рассчитываются таким образом, чтобы обеспечить выполнение этих главных целей. Если, например, необходимо установить цель по мощности электростанций, то, зная необходимую мощность, можно рассчитать, сколько нужно генераторов и турбин, зданий и сооружений, а следовательно, можно рассчитать, сколько требуется металла, стройматериалов, руды, топлива, рабочих, а также еды и других товаров для стройки объекта.
В соответствии с этим принципом план ГОЭЛРО, помимо собственно электрификации, включал следующие разделы:
• топливоснабжение (с учетом потребного количества рабочих);
• водная энергия;
• сельское хозяйство;
• транспорт;
• промышленность [52, C. 227].
Эта цепочка взаимосвязей различных отраслей друг с другом выражалась в системе натуральных и стоимостных балансов («потребность в ресурсе – наличие ресурса»). В результате главнейшим методом планирования становится балансовый метод.
Поэтому не следует удивляться, что в ГОЭЛРО содержались задания не только по росту выработки электроэнергии, но и по важнейшим видам продукции, без которых электростанций было не построить (Таблица 1):
Таблица 1. Основные показатели плана ГОЭЛРО
* [6 - 1921 год. Источник: Белоусов Р.А. Исторический опыт планового управления экономикой СССР / Р.А. Белоусов, 2?е, перер. и доп. – е изд., Москва: Мысль, 1987. Стр. 58.]
Чтобы «развернуть» план ГОЭЛРО в план для всех отраслей промышленности, Госплану потребовалось несколько лет, первая пятилетка (1928–1932) была не первой разработанной, но предыдущие варианты браковались правительством за недоделки.
Из принципа ведущего звена следовала еще одна особенность плана ГОЭЛРО – его межотраслевой характер. Это позволило исследователям постфактум считать план ГОЭЛРО первой комплексной целевой программой экономики СССР, хотя сам термин «программно-целевое планирование» появился только на рубеже 1970?х годов. В свою очередь, балансовый метод и межотраслевой характер требовали как можно более полного учета текущего состояния дел как в экономике, так и в технике, что потребовало широкого развития статистических и технических исследований. Ядро комиссии ГОЭЛРО составляли инженеры-практики, многие из которых позднее перешли в Академию наук СССР (Г. Кржижановский в 1929 году стал ее вице-президентом) для того, чтобы придать работе академиков более практический характер. Опора на науку может считаться еще одной особенностью плана ГОЭЛРО, которая также сохранялась в последующей практике планирования, породив целый ряд работающих на Госплан научных организаций и коллективов.
Помимо отмеченных общих принципов составления, план ГОЭЛРО содержал и ряд частных находок, которые в дальнейшем также использовались в планировании. Так, им предусматривались программа-максимум и программа-минимум с плавающими сроками реализации (10–15 лет), что потом использовалось в плане первой пятилетки (основной и оптимальный варианты пятилетки, выполнение в пять лет или в четыре года). Поставленная задача оставалась неизменной, но сроки ее достижения зависели от того, насколько благоприятно складывались обстоятельства.
План ГОЭЛРО вводил и основы экономического районирования: страна была поделена на восемь экономических районов, в каждом из которых на базе районных электростанций должны были развиваться в первую очередь определенные отрасли промышленности для создания территориального разделения труда с учетом природных особенностей. Дальнейшее развитие этой идеи привело к появлению позднесоветской концепции территориально-производственных комплексов (ТПК), таких как сибирские Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс (КАТЭК) или Братско-Усть-Илимский ТПК, и комбинирования производств, когда на одной территории компактно размещалась вся производственная цепочка (например, электростанция, алюминиевый завод и машиностроительные предприятия, как это было сделано на базе Красноярской ГЭС).
Таким образом, в работе над планом ГОЭЛРО оформилась суть деятельности Госплана – ключевого органа экономической политики в советский период, а принципы составления плана ГОЭЛРО оказали значительное влияние на всю дальнейшую методологию плановой работы.
Политэкономическое резюме
На выходе из гражданской войны, в которой красные воевали ради будущего коммунизма, растущее недовольство в тылу и несогласованная работа советского административного аппарата ясно продемонстрировали лидерам партии, что страна к строительству коммунизма не готова ни технически, ни культурно. Для социализма и коммунизма требовались люди особого склада, сформироваться они должны были под воздействием определенных условий жизни и работы экономики, а условий этих не было. Кооперация, в которой Ленин видел зародыш будущей сети производственно-потребительских коммун, была огосударствлена и превращена в аппарат снабжения. Необходимая для экономии ресурсов централизация управления привела к бюрократизму в центре и пассивности на местах.
В этих условиях в течение 1920 года оформляется идея догоняющего развития: если условий для социализма нет, их надо создать искусственно, используя возможности государства. Именно догоняющее развитие обеспечило исключительно высокую роль государства в советской экономике. Оно требовало концентрации ресурсов на главных задачах. Концентрация ресурсов требовала централизованного аппарата управления. Таким аппаратом становился государственный аппарат. Государство, которое должно было превратиться в ассоциацию свободных производителей, вместо этого начинает диктовать производителям единый план, выполнение которого должно было изменить их самих.
ГОЭЛРО должен был не просто электрифицировать Россию, но создать условия для роста численности рабочего класса и перехода от крестьянского сельского хозяйства к промышленному.
Ленин в 1921 году распространяет идею Гусева о перепрыгивании через ступени технического прогресса на общество: «Если мы построим десятки районных электрических станций (мы знаем теперь, где и как их построить можно и должно), если мы проведем энергию от них в каждое село, если мы добудем достаточное количество электромоторов и других машин, тогда не потребуется переходных ступеней, посредствующих звеньев от патриархальщины к социализму или почти не потребуется».
